Лино — главарь разбойников. Лино — грамотей, знаток буквы закона. Лино — монах. Лино тот, кому всегда доверяли. — Хоакин! — Его имя замерло на ее губах, как только она обернулась и обнаружила, что осталась одна. Елена растерянно уставилась в пустое пространство, где он только что стоял.
Она взяла шаль с кресла и, набросив на плечи, подошла к окну.
Неожиданно луч прожектора медленно подходившего паровоза проник в окно и ослепил ее. Елена с досадой задернула шторы и бросилась на кровать.
Итак, бостонцы прибыли.
Въехав в город по путям, проложенным специально по этому случаю к самому «Гранд-отелю», поезд замедлил ход. Паровоз, извергая клубы пара, заскрипел тормозами и остановился всего лишь в какой-нибудь сотне метров от украшенного ленточками входа в отель.
Хеллер подняла руки, чтобы поправить прическу, и чуть не вскрикнула — тугой корсет впился ей в бока. Она вздохнула. Еще час, а то и два у нее не будет возможности освободиться от него.
— Ну вот, — прощебетала маленькая пожилая женщина с седыми волосами, одетая во все черное, появляясь рядом с ней и оглядывая импровизированный перрон, — что я тебе говорила? Они совсем не похожи на дикарей, не правда ли?
Хеллер посмотрела на Абигайль Пейтон, у которой был весьма самодовольный вид, и снова вздохнула.
— Прошу тебя, тетушка, ты не поняла. Мисс Пенниуорт и я вовсе не утверждали, что жители Сан-Франциско — дикари; мы только говорили, что многие из людей на западном побережье — те, кто носит на поясе оружие, — еще недостаточно цивилизованы…
— Я отлично помню, что было сказано, Хеллер, поскольку сама слышала, как твоя дорогая наставница обсуждала с тобой «пути спасения дикарей Сан-Франциско». Дикари, в самом деле! Оставь эти выдумки Элизабет Пенниуорт — она просто мечтает ослабить уважение к бостонскому обществу, его политическим и коммерческим светилам ради преуспевания миссионеров, спасающих души.
Хеллер с досадой подумала, что спор не дело леди. Кроме того, ей в любом случае не удастся расположить тетушку к Элизабет.
Она осторожно дотронулась до павлиньего пера, украшавшего ее шляпку. Сейчас Хеллер уже сожалела, что не выбрала другую — эта выглядела точной копией любимой шляпки мисс Пенниуорт.
— Постарайся улыбаться, дорогая, — между тем поучала ее Абигайль, — и ради Бога, сбрось эту маску олимпийского спокойствия. Неудивительно, что тебе все еще не удалось выйти замуж, — ты прямо-таки отпугиваешь мужчин своим чванливым видом.
Прежде чем Хеллер смогла в тысячный раз возразить, так как не собиралась выходить замуж ни сейчас, ни когда-либо в обозримом будущем, Александр Райс махнул им с платформы, приглашая присоединиться к остальным членам делегации.
Ограждения, заблаговременно установленные полицейскими на всем пути их следования и защищавшие бостон-цев от чрезмерного энтузиазма встречающих, позволили им без потерь добраться до места, где их ждали члены Коммерческого совета Сан-Франциско. Пользуясь этим, Абигайль, подхватив Хеллер под руку, попыталась догнать мистера Райса, важно шествовавшего во главе процессии.
— Нам нужно поторопиться, дорогая, — я обещала Алексу быть рядом, чтобы помочь в случае, если у него выйдет заминка с речью.
В этот момент толпа, заволновавшись, сметая ограждения, сдвинулась на шаг вперед, и тысячи ликующих граждан рванулись к возвышению, чуть не сбив с ног обеих дам.
— О Господи! — закричала Абигайль и быстро попятилась, из-за чего они с Хеллер отделились от общей группы. Растерянно оглядевшись, Хеллер предложила:
— Может, нам удастся обойти их и пробиться к трибуне — тогда мы смогли бы…
— Нет и нет, — перебила ее тетушка, — это займет слишком много времени, и пока мы попадем на трибуну, все уже закончат выступать. Мы должны прорываться напрямик!
Схватив Хеллер за руку, она потянула ее за собой и, используя свой шелковый зонтик, в обычных условиях служивший защитой от солнца, принялась энергично прокладывать путь сквозь толпу.
Вокруг них стоял невообразимый шум; однако, как только Роберт Суэйн, президент Коммерческого совета Сан-Франциско, поднял руку, все мгновенно смолкли, и перед отелем повисла настороженная тишина.
— Итак, дорогие друзья, отныне и навсегда в скрижалях истории будет записано, что в этот первый день июня замечательного тысяча восемьсот семидесятого года деловые люди двух больших городов объединили усилия в создании единого культурного пространства и расширении взаимных коммерческих связей…
Восторженные приветствия и аплодисменты были ответом на эти слова. В то же время Хеллер почувствовала, как Абигайль удвоила усилия, распихивая публику и поспешно бросая извинения во все стороны. Девушка была крайне обеспокоена грубостью тетушки, но, увы, никто заранее не сказал Абигайль Пейтон — многоуважаемой бостонской даме, — что можно делать, а что нельзя.
Придерживая шляпку одной рукой, а тетю — другой, Хеллер старалась сохранять темп и уже через несколько секунд увидела поверх голов навес, защищавший от непогоды вход в отель.
— Слава Богу, — прошептала она. Еще несколько ярдов — и они будут у цели.
Видимо, ощутив то же нетерпение, тетушка рванула ее за руку, и они ускорили шаги, как вдруг какой-то мальчуган в мешковатой одежде, протиснувшись между двух мужчин, кинулся наперерез Абигайль, и та, потеряв равновесие, потянула Хеллер за собой. Их руки расцепились; в следующее мгновение Хеллер увидела тетушку сквозь толпу — зонтик был вытянут перед ней словно копье — и попыталась поймать старушку за руку, но сделать это ей так и не удалось.
Хоакин даже и подумать не мог, что улица будет так плотно запружена народом и это сможет задержать его встречу с Лино. Он читал накануне об экскурсионном поезде: девять вагонов, построенных Джорджем Пульманом, кроме спальных, один вагон-ресторан и один специально для курящих. В нем были даже библиотека и станок для печатания газеты. Не слишком ли большое расточительство — подобное фешенебельное путешествие для кучки людишек голубой крови, подумалось ему; однако, выйдя на улицу, он был немало удивлен, увидев перед отелем чуть не половину города. Ему ничего не оставалось, как только выбрать одну из двух возможностей: дождаться, когда закончится торжественное мероприятие, или вернуться в комнату Елены. Хоакин ненавидел толпу, но еще больше ненавидел сексуальное обаяние Елены, которым она околдовывала его. Она использовала свое тело так же, как ковбой использует лошадь. Позже, когда он останется один, у него будет время подумать о своих отношениях с ней и принять правильное решение.
Он попытался протиснуться подальше от входа в отель, но это оказалось нелегким делом.
— С прокладкой последних рельсов устаревшая практика путешествия на лошадях осталась позади, и теперь мы можем передвигаться с комфортом, роскошью и безопасностью. — Прозвучавшие за его спиной слова оратора были встречены шквалом аплодисментов. И тут неожиданно Хоакин почувствовал, как что-то похожее на оружейный ствол уперлось ему в плечо. Инстинктивно обернувшись, он выхватил нож.
Увидев стальной клинок, блеснувший над головой тетушки, Хеллер побледнела как полотно. Перед ее глазами в одно мгновение пронеслись годы жизни в подвале и все, что творилось вокруг: драки, непристойные выражения, кровь, смерть. Это всегда происходило там…
— Нет… пожалуйста! — вырвалось у нее. Как кошка, Хеллер бросилась вперед, оттолкнула Абигайль и встала перед нападавшим.
Острая, обжигающая боль пронзила ее, сбивая дыхание, а крик прозвучал как шепот в оглушительном взрыве приветственных возгласов. Она отступила, прижав пальцы к ране, затем, боясь вздохнуть, медленно повернула руку в перчатке ладонью вверх и с ужасом уставилась на свою окровавленную перчатку.
В тот же момент чьи-то сильные пальцы приподняли ее подбородок, и она увидела своего обидчика: его глаза, дьявольски черные, впились ей в лицо, одновременно ужасая и гипнотизируя, напряженные губы что-то говорили. Но Хеллер не слышала.
— Вы… вы ударили меня!
Пытаясь справиться с головокружением, она покачнулась. Теплый бриз погладил ее лицо. Гардении. Она почувствовала запах гардений. Тетушкин сад как будто окружил ее: маленький, обнесенный забором, вдоль которого росли цветы; их аромат переполнял воздух, проникал в окно, убаюкивал…
Хеллер подалась вперед, пытаясь сохранить равновесие, но вдруг обмякла и медленно опустилась к ногам стоящего перед ней мужчины.
Глава 2
Пробормотав что-то похожее на проклятие, Елена Вальдес опустила голову на подушку. Она сомневалась, что сможет заснуть, поскольку ее голова была заполнена мыслями о Хоакине. Как можно любить и ненавидеть человека одновременно? Она с детства любила Хоакина, но возненавидела его, когда он женился на дочери жившего по соседству плантатора, Росите Фелис. Этого она ему никогда не простит! Зато после смерти Роситы именно ей выпала счастливая возможность успокаивать его и заботиться о нем. Как только Хоакин исцелился от душевной боли, она последовала за ним, будто обыкновенная содержанка, шпионила для него, готовила ему еду, согревала ночью его постель. Ни один мужчина не возбуждал ее так, как он. Когда Хоакин занимался с ней любовью, он владел ее разумом и телом, и так происходило всегда. Ей никогда не удавалось понять, почему он единственный так воздействует на нее. По существу, она стала для него настоящей женой — именно такой, в какой он нуждался; но, несмотря на ее преданность, Хоакин отказывался жениться на ней. Поэтому она в конце концов уехала от него, и если бы Франция не оказалась на грани войны с Пруссией, до сих пор оставалась бы в Париже, великодушно поощряя ухаживания некоего богатого маркиза.
Перспектива войны, сражений, грядущей опасности позволила ей мысленно оправдать возвращение к Хоакину, но теперь было необходимо принудить его жениться. Пусть даже он никогда не сможет ответить любовью на ее любовь и всегда будет любить Роситу — ее первая задача состоит в том, чтобы заставить его понять: она нужна ему, она и никто другой, он может положиться на нее так же, как раньше, и его тайны по-прежнему останутся в полной безопасности. В конце концов, только она знает, что руководит им и какие видения беспокоят его сон, она единственная до конца понимает его.
Приказав себе больше не думать об этом, Елена постепенно успокоилась. Годы, проведенные вдали от Хоакина, прошли в полном душевном одиночестве, но не без некоторой весьма ощутимой пользы: ее танцевальный и актерский талант принес ей всемирную известность, благосостояние, уважение высшего общества. Мужчины обожали ее, складывая цветы, драгоценности и сердца к ее ногам. За годы, проведенные в Европе, Елена немало узнала о жизни и о мужчинах — она надеялась, что этого окажется достаточно, чтобы завоевать любовь единственного человека, который был ей нужен.
— Завтра ночью я буду танцевать для тебя — для тебя одного, моего храброго и глупого вакеро, — шептала она в подушку. — Я заставлю тебя желать меня так, как ты не желал ни одну женщину.
Закрывая глаза, она потерлась щекой о льняную наволочку подушки, представляя свое будущее в качестве доньи Мурьета, хозяйки ранчо «Мурьета» — самого большого в провинции Сонора. Это были ее мечты, и это должно стать ее судьбой — она не может и никогда не позволит себе мечтать о чем-либо другом.
Улыбка появилась на губах Елены, когда до нее донесся звук открываемой снаружи двери.
— Кто там? — Она спрыгнула с кровати и нащупала в темноте пеньюар.
— Зажги лампу, Елена, мне нужна помощь.
В столь знакомом голосе Хоакина звучала неприкрытая тревога.
— Помощь? — Обжигающий страх сжал ей грудь. Он ранен? Разоблачен? Она просила его быть осторожным, просила лучше маскироваться, но он всегда смеялся над ее опасениями. Хоакин испытывал судьбу настолько часто, что иногда казалось: ему действительно хотелось, чтобы его выследили и поймали.
Войдя, Хоакин ногой закрыл за собой дверь.
— Мне нужна нюхательная соль.
— Нюхательная соль? Но зачем? — Вспыхнула спичка, и комната озарилась желтоватым светом масляной лампы. При виде рыжеволосой красавицы, которую Хоакин держал на руках, Елена чуть не вскрикнула. — Кто… кто эта женщина? Зачем ты принес ее сюда?
— Нюхательную соль, скорее! — нетерпеливо потребовал Хоакин.
Елена заметалась по комнате, бормоча проклятия, открывая и закрывая всевозможные ящики. Наконец она нашла серебристый пузырек на туалетном столике посреди разбросанных там и сям драгоценностей. Поколебавшись, она взяла пузырек и зажала его в руке.
— Эта женщина больна? — Подойдя к кровати и увидев кровавое пятно на жакете нежданной гостьи, Елена слегка попятилась. — Она ранена! Что случилось?
Хоакин с досадой покачал головой.
— Я бы и сам хотел это знать. Сперва мне показалось, что я случайно зацепил ее, но мой нож чист. — Произнося эти слова, он продолжал поспешно расстегивать жакет пострадавшей, обнажая натянутую плиссированную блузу под ним. Приподняв руку девушки, Хоакин подцепил одежду кончиком ножа, разрезал ее до талии. Ниже блузы было еще одно препятствие — корсет, но теперь ему по крайней мере стало ясно, что произошло, ей нанесли сильный удар, корсет проломился, и косточка впилась в кожу чуть ниже правой груди.
— Черт бы побрал этих женщин и их глупое тщеславие! — Хоакин осторожно вытащил осколок и спрятал его, а затем развязал корсет и разорвал сорочку под ним. — Мне нужно бренди и что-нибудь, чем можно ее перевязать.
Елена кружила рядом с ним словно ястреб, наблюдая за каждым его движением. Нажав кончиками пальцев на края раны, Хоакин остановил кровотечение, но его большие пальцы не спешили покидать теплые выпуклости. Красивые груди, думал он, маленькие, как и вся она. Воспоминания смягчили выражение его лица, унося на несколько лет назад. Его жена была маленькой, как и эта девушка; ее грудь без труда помещалась в его руке.
Неожиданно желание прикоснуться к другим местам незнакомки пронзило его, и он отдернул руку, проклиная себя и обстоятельства, которые привели его сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37