В расстройстве Хеллер схватила расческу и запустила в него.
— Убирайся вон! — прокричала она, невольно заметив, что ирландская фраза вылетела из ее рта прежде, чем она смогла сдержать ее. Но какое теперь это имело значение — она уже не могла говорить как леди и, самое главное, не могла поступать как леди!
Хоакин ловко увернулся от летящей расчески и замер, давая возможность хозяйке комнаты перевести дыхание и решить, что ей делать дальше.
— Ну как вы не можете понять — я поступаю так, потому что хочу этого…
И тут будто что-то щелкнуло внутри его — он собрал все свое терпение, весь свой разум. Как и Абигайль, Хоакин не хотел верить, что Хеллер добровольно желала выйти замуж за Мейджера, и все же ее голос был чертовски искренним…
— Вы хотите убедить меня, что по собственной воле отдали себя ему, позволили заняться с вами любовью?
Хеллер смело ответила на его пристальный взгляд.
— Да, я отдалась ему.
Хоакин отвел глаза, но через секунду снова повернулся, чтобы проследить за ее реакцией.
— Вы лжете. Вы ни за что не отдали бы себя человеку, которого не любите; а в том, что вы не любите Гордона Пирса, нет никаких сомнений!
В свете масляной лампы Хеллер видела его лицо, перекошенное гневом. Тревожная дрожь пробежала по ее спине при одном лишь взгляде на его темные сдвинутые брови и опасно суженные глаза. Дон Рикардо был больше чем зол, он был разъярен!
Нужная идея пришла к ней неожиданно.
— Вы думаете, что знаете меня, не так ли? — с насмешкой спросила она. — Ну как же, целомудренная двадцатишестилетняя бостонская леди с отличной репутацией! — Хеллер подбоченилась, как часто делала ее мать. — Так вот, вы так же слепы, как и Абигайль. Вы оба ошиблись!
Темные брови дона Рикардо взметнулись вверх.
— Прекрасно. Вы не девственница, я тоже. Но какое это имеет значение?
Хеллер подняла руки и стала вынимать шпильки из волос, а удалив последнюю, запустила пальцы в волосы и безжалостно растрепала напоминающие медь завитки.
Она решила сыграть роль, которая покажет ее в совсем непривычном для него свете, заставит его передумать, тогда он с отвращением покинет ее, что будет лучше для них обоих и для всех остальных.
Тщательно следя за интонациями своего голоса, Хеллер развязно произнесла:
— Вы можете получить все, что захотите… — Она взяла расческу с серебряной ручкой и начала медленно погружать его в волосы, еще и еще, пока они не легли мягкими волнами ей на плечи. Несмотря на двенадцать лет непрерывного наблюдения за шлюхами с Коу-Бей, уподобляться им было не так-то легко.
Уголком глаза Хеллер заметила шляпу, висевшую на деревянном крючке рядом с бюро, и поспешно выдернула из нее длинное перо; затем она коснулась пером кончика его носа, провела вниз, по губам и, наконец, по волевому подбородку. К чести Хоакина, ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Что это значит, Хеллер?
— Хеллер О'Шей. Меня зовут Хеллер О'Шей! — Она начала расстегивать корсаж.
Хеллер в испуге посмотрела на Монтаньоса, что, конечно же, было ошибкой, однако, к ее счастью, он не отрывал глаз от ее платья. Она хотела было отвернуться, но такое движение больше подходило целомудренной леди, и ей пришлось заставить себя расстегнуть остальные пуговицы. На это ей потребовалась целая минута, в течение которой она молила, чтобы он наконец разозлился и ушел.
— Вчера вы узнали от меня, что я — не леди, — медленно проговорила она. — Правда состоит в том, что уважаемый брат леди Абигайль так и не женился на своей ирландской шлюхе, моей матери, и его внебрачная дочь выросла на улицах Нью-Йорка. Когда я не могла опустошить чей-нибудь карман или стянуть овощи с телеги продавца, мне приходилось копаться в отходах в поисках еды. — Держась за спинку стула, она наклонилась, чтобы снять туфли и чулки. — Когда я стала старше и мое тело сформировалось, я поняла, что могу зарабатывать больше денег тем же способом, что и моя мать, а не рыться в грязи и собирать объедки. — Хеллер подобрала верхнюю юбку и попыталась развязать шнурки нижней, но в результате узлы затянулись еще крепче.
И тут перед ее глазами сверкнуло направленное в живот лезвие.
— К чему так много слов? — Дон Рикардо просунул кончик своего ножа в узел и резко дернул. Нижняя юбка упала на пол.
Хеллер отпустила полы верхней юбки и попыталась отвернуться, но Монтаньос удержал ее.
— Посмотри на меня, Хеллер.
Она подняла глаза и повторила выражение своей матери, которое так часто слышала прежде:
— Я буду той, кем вы пожелаете.
Проследив за его темным пристальным взглядом, Хеллер увидела, что соски на ее груди набухли. И тут же его рука раздвинув корсаж, слегка задела ее кожу.
О Боже, она зашла слишком далеко!
— Послушайте, что, если сперва…
— Я же сказал, не надо слов! Вы мне нравитесь только тогда, когда остаетесь естественной. — Он сжал правый сосок большим и указательным пальцами. — Позвольте мне удостовериться, что я абсолютно все понял. Вы отдали себя Гордону Пирсу, рассчитывая получить в обмен особняк и брак с богатым бизнесменом, так?
— Да! — Наконец-то он клюнул на ее ложь, вот только как бы уже не оказалось слишком поздно.
— Теперь вы собираетесь отдать себя мне… — Хоакин распрямил ладонь и полностью захватил ее грудь. — Но что вы хотите взамен?
— Хочу? Я? — Вопрос застал Хеллер врасплох.
— Возможно, это удовлетворит вашу жадность. — Монтаньос полез в карман и, вытащив золотую монету, бросил ее на крышку бюро. — Правда, у меня нет особняка, но я хорошо оплачиваю свое удовольствие.
Хеллер была оскорблена, но не осмелилась возражать. Ее одолевали мрачные предчувствия: играя роль шлюхи, она должна быть шлюхой.
Господи, что она наделала!
Но был у нее другой выход? Если она отступит, Монтаньос поймет, что ее слова — всего лишь выдумка. Тогда слишком многое окажется под угрозой. Да какая беда в том, что она отдаст себя ему — ведь ее девственность уже потеряна безвозвратно! Правда, была еще одна неприятность, куда более важная в данный момент, — она не знала что делать. За всю свою жизнь Хеллер в сексуальных отношениях никогда не заходила дальше поцелуя. Она вспбмнила, как мать принимала одного из моряков, и прильнула к Хоакину, пытаясь найти губами его губы.
Вопреки ожиданию он не только не поддержал ее, но даже отступил на шаг.
— И вы называете это поцелуем?
Она широко открыла глаза от удивления и неожиданности, затем попробовала снова, на сей раз, стоя на цыпочках и обхватив руками его шею. Дон Рикардо оставался неподвижен и своим безразличием напоминал восковой манекен доктора Джордана. Дрожь страха пробежала по телу. Хеллер никак не могла понять, что делает неправильно. Теперь это была не игра — десятки жизней зависели от того, поверит ли Монтаньос ей. Хеллер снова попыталась поцеловать его, потом закрыла глаза и решительно продвинула язык между его губ. Тут она наконец почувствовала, что он отвечает ей.
Отчаянное напряжение росло внутри ее, обжигало, не давало дышать. Дикий огонь страсти разлился по ее телу, касаясь грудей, живота, поглощая разум. Единственной ролью, которую она играла, была роль женщины, желающей мужчину.
Ее губы мягко двинулись по его скулам вниз, к шее, а руки последовали за губами, ослабили галстук и, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, нащупали быстро бьющийся пульс под воротником.
Только когда Хоакин услышал ее стоны и понял, что она в самом деле отважно бросила себя в огонь собственной страсти, он принял ее в свои объятия. Выпущенная из клетки пристойности, Хеллер трепетала подобно птице в его руках — теплая, отзывчивая, чувственная… Нет, она никак не могла быть шлюхой!
Хоакин схватил расстегнутые полы корсажа и потянул их вниз, так что платье соскользнуло к ее ногам. Затем он запустил пальцы в ее волосы и запрокинул ей голову. Ее глаза сузились, в них он увидел смесь страсти и отчаяния. Это стало последней каплей, которая лишила его сдержанности.
— Черт бы тебя побрал! — Хоакин целовал ее грубо, безжалостно, впиваясь языком в ее чуткий рот, не обращая внимания на тихие вскрики, не задаваясь вопросом, являлись они следствием боли или удовольствия. Теперь уже ничто не имело значения: эта женщина отдала себя ему, и он возьмет ее так, как она того заслуживает, — без нежности и снисхождения. Хоакин снял с нее нижнее белье, затем начал раздеваться сам.
Хеллер больше не могла думать: ее тело отзывалось на каждое его движение собственным желанием, которое затягивало ее в поток его страсти. Теряя контроль над собой, она обхватила его руками, поглощая исходящее от него тепло, энергию, одержимость.
Когда ее живот почувствовал его набухшую плоть, желание переполнило Хеллер. Он поднял ее, подхватив под ягодицы, и тела выровнялись: грудь к груди, живот к животу, мужественность к женственности.
Обняв его за шею, она снова и снова покрывала лихорадочными поцелуями мужественное лицо.
Хриплый стон вырвался из груди Хоакина, не в силах больше терпеть, он понес ее к кровати. Погасив свет, лег около нее и прижался губами к ее груди.
Молния удовольствия пронзила тело Хеллер; протяжный стон слетел с ее губ, когда он прихватил зубами сосок. В тот же миг его рука скользнула вниз по ее бедру.
Хеллер напрягла ноги: она не ожидала, что он посмеет тронуть ее там; издав тихий тревожный вскрик, она постаралась остановить вторжение, но он был слишком силен. Желание остановить его тут же пропало, когда его пальцы погрузились внутрь.
— Пожалуйста, я… я хочу…
— Чего ты хочешь, Хеллер? Скажи мне.
— Тебя! — Ее дыхание коснулось его щеки. — Я хочу тебя!
Он повернул ее на спину и поднялся над ней зловещим штормовым облаком. Напряжение было так велико, что Хеллер не могла думать о своей израненной спине, даже когда коснулась ею прохладного постельного белья. Она лишь посмотрела вниз, на их голые тела и закрыла глаза.
Итак, все решено: занавес вот-вот поднимется, и представление начнется. Она сомневалась, что сможет остановить его теперь, даже если захочет. Вот он согнулся, целуя ее, затем втиснул одно колено между ее бедрами, потом другое. Она почувствовала, как задрожало его копье… и тут же глубоко вошло в нее.
Тело Хеллер прогнулось, и она невольно вскрикнула… Хоакину все стало ясно.
Она лгала! Хеллер была девственницей, и она не отдала себя Мейджеру! Должно быть, этот мерзавец имел какую-то другую власть над ней.
Хоакин резко отстранился и, взглянув в ее большие глаза, увидел в них боль. Проклятие! Он должен был понять, что она притворялась. Впрочем, что толку теперь осуждать себя: назад хода не было, и ничего нельзя было исправить.
Он замер в ожидании, пока его тело само не начало двигаться, сначала медленно, потом все быстрее, показывая ей, что она не должна больше бояться боли.
Хеллер почувствовала нечто особенное, какое-то тепло внутри. Он что-то говорил ей на странной смеси испанского и английского, все вокруг нее колыхалось подобно морю перед штормом, а она только крепче прижимала бедра к его телу.
Когда Хеллер почувствовала, как разгоревшаяся внутри ее искра разлетелась и разорвалась тысячами осколков, она обхватила Хоакина за шею и изо всех сил притянула к себе, глубоко впиваясь пальцами в мускулистые плечи.
— Расслабься, дорогая, — раздался у ее уха его шепот. Он медленно двигался в ней, давая возможность подольше наслаждаться его присутствием внутри ее, и Хеллер подумала, что никогда прежде не испытывала чего-либо настолько приятного, настолько совершенного.
Внезапно его движения ускорились, и она ощутила его настойчивость. Он проникал в нее все глубже, пока из его груди не вырвалось ее имя.
— Хеллер! Боже, Хеллер! — Он сделал последний сильный толчок…
Легкий ночной ветерок успокаивал их разгоряченные тела, казалось, навсегда слившиеся друг с другом. Наконец он повернулся на бок.
— Тебе хорошо? — спросил он Хеллер, целуя в губы.
— Да. Пожалуйста, поцелуйте меня снова, — попросила она, проводя пальчиком по контурам его лица, словно желая запомнить навсегда таким, каким оно было сейчас.
Через некоторое время Хоакин встал с кровати и подошел к открытому окну — высокая, великолепно сложенная фигура в дорожке лунного света. Он будто нарочно предоставлял Хеллер возможность любоваться собой.
Хеллер не раз слышала рассказы шлюх с Коу-Бей о потере ими девственности — некоторые из них ощущали боль, их мучило кровотечение. Она также была свидетельницей того, как они хихикали, обсуждая, насколько хорош тот или иной мужчина, и в конце концов приходя к мнению, что не всех мужчин Бог создал одинаковыми. Со временем, размышляла Хеллер, ее тело приспособится к телу дона Рикардо, и не будет больше ощущать боли.
Вот только у нее этого времени не было.
Завтра она уедет и больше никогда не увидит его снова.
Ветер колыхал шторы, и Хеллер как зачарованная наблюдала, как его тело впитывало воздух, словно некую живую субстанцию, выполняя какой-то древний языческий ритуал.
Затем ветер прошептал ее имя, и она погрузилась в сон, лежа в объятиях теплой ночи.
Хоакин вступил в едва освещенную прихожую и, положив руку на ручку двери, остановился. Обернувшись, он пристально посмотрел на Хеллер, мирно спавшую среди беспорядочно смятого постельного белья.
До сегодняшнего вечера его единственной целью в жизни было отомстить за смерть Роситы, раз и навсегда уничтожив Лютера Мейджера, и вот теперь его судьба неожиданно переплелась с судьбой этой милой бостонской девушки, которая каким-то непостижимым образом не только нашла место в его сердце, но и стала заложницей Мейджера. Наблюдая за ее сном, Хоакин поклялся себе, что непременно выяснит, какое влияние имеет на нее Мейджер, а для этого станет ее невидимым постоянным сопровождающим. Другого способа защитить ее от Мейджера он не видел.
Закрыв за собой дверь, выйдя в коридор, Хоакин пригладил волосы, когда неожиданно соседняя дверь распахнулась и Абигайль Пейтон, выглянув из нее, взволнованным шепотом спросила:
— Дон Рикардо, ну как она? Могу я пройти к ней теперь?
Тетушка с надеждой и доверием смотрела на него, и Хоакин поежился, будто школьник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37