Ставлю пять к одному, что сумею выиграть или останусь при своих.
Галантным жестом Фредди распахнул дверцу кареты. Они прибыли в клуб «Кларион».
Беспрерывно подбрасывая в одной руке игральные кости, Риордан в третий раз за последние десять минут потянулся за карманными часами. Половина первого. Девчонка опаздывает. Зажав кости в кулаке, он отделился от стены, на которую опирался, и неторопливо проследовал в менее освещенную часть переполненного игорного зала, чтобы не так бросаться в глаза. Он выбрал «Кларион» в качестве места первой встречи, потому что никогда там не играл и почти не рисковал быть узнанным, несмотря на свою скандальную известность, но, главным образом, еще и потому, что здесь никогда не играл Колин Уэйд, и можно было не опасаться, что он нарушит задуманный Риорданом план своим внезапным появлением.
Вообще-то это был вполне приличный клуб; публика представляла собой примерно равную смесь праздных гуляк и весьма почтенных господ, игра велась честно, посетителям сервировали совсем недурное (как его заверили) вино. Просто этот клуб не считался модным. А Филипп Риордан, недавно избранный и – как утверждали многие – самый беспутный член палаты общин, никогда не посещал немодных заведений. Речь могла идти о петушиных боях, балах-маскарадах или борделях – чтобы удостоиться внимания Филиппа Риордана, они должны были находиться на самом острие моды.
Поморщившись, Риордан поднес к губам бокал кларета и потер свободной рукой затылок. О черт, как он устал! Он готов был отдать все на свете, лишь бы сейчас оказаться дома с хорошей книгой, а еще лучше просто завалиться в постель. А уж если бы удалось завалиться в постель вместе с Клодией! Но об этом лучше даже не мечтать, подумал он с насмешливой полуулыбкой. Не женщина, а просто ходячая железная кольчуга!
Ему пришлось подавить зевок. На завтрашнее утро была назначена встреча членов комитета по окончательной подготовке разработанного им парламентского законопроекта, который ему предстояло представлять на следующей сессии. Он уже здорово поднаторел, разыгрывая роль человека, ежедневно мающегося жестоким похмельем, и завтрашнее утро в этом смысле не должно было стать исключением: опять придется ломать привычную комедию. Он с этим справится. Но, Боже, до чего ему все это надоело! Если бы можно было покончить с дурацким маскарадом прямо сейчас, Риордан с радостью отказался бы от него навсегда.
Чтобы никогда больше не встречать рассвет сквозь клубы табачного дыма в игорном зале, не делать вид, будто его интересуют похотливые авансы, раздаваемые очередной безмозглой demi-mondaine , готовой по первому свистку раскрыть ему свои несвежие объятия, – Господи, какое это было бы счастье! Увы, оно маячило где-то вдали, до него еще предстояло дойти. Чего ради затевался весь этот спектакль, Риордан так и не смог понять. Оливер просил его проявить терпение, но всякому терпению рано или поздно приходит конец, и он чувствовал, что его силы уже на исходе.
Какого дьявола он должен все это выносить? Разве не сослужил бы он куда лучшую службу отечеству, став образцовым членом палаты общин, вместо того чтобы изображать из себя вечно пьяного бездельника, гоняющегося за каждой юбкой? Оливер считал, что нет, а спорить с ним Риордан не имел права. У него не было выбора. Он обещал посвятить своему старому наставнику два года жизни, в течение которых обязался подчиняться ему во всем, и до окончания срока каторжных работ, или искуса, или крестных мук, как бы, черт возьми, это ни называлось, оставалось еще пятнадцать месяцев.
Впрочем, в одном он должен был согласиться с Оливером: неожиданное появление Кассандры Мерлин действительно открыло для них уникальную возможность, которой они давно ждали. Встретившись с ней, Оливер заявил, что она именно такая по сути, какой кажется на вид: нуждающаяся в покровителе глупая девчонка с запятнанным прошлым, делавшим ее идеальным орудием для их планов. Сам Риордан не был так твердо в этом уверен. А поскольку именно он рисковал больше всех, если бы она оказалась такой же изменницей, как ее отец, – стало быть, именно ему предстояло кое-что о ней разузнать перед тем, как впустить ее в узкий круг лиц, посвященных в его тайну.
Он оторвался от созерцания пряжек на своих башмаках: какая-то неуловимая перемена, произошедшая в окружающей обстановке, привлекла его внимание. Под аркой, служившей входом в зал, неторопливо оглядывая мельтешащую толпу играющих, выпивающих и праздношатающихся посетителей, стояла женщина.
Риордан поставил свой бокал на столик с такой осторожностью, словно тот грозил рассыпаться у него в пальцах, и сцепил руки за спиной. Ему пришлось сделать глубокий вдох, чтобы согнать с лица ошеломленное выражение. Постепенно до него дошло, что не он один пожирает глазами вновь прибывшую. Господа и дамы, почтившие своим присутствием клуб «Кларион» в этот вечер, кто исподтишка, а кто и открыто, глазели на Кассандру Мерлин, ибо это, вне всяких сомнений, была именно она. «Черные волосы и белое платье», – предупредил его Куинн. В очередной раз Риордан подивился тому, насколько друг его склонен к недооценке, когда речь шла о женщинах. Он подошел ближе.
Оливер назвал ее «смазливой». Во всем, что касалось женщин, старый гриб был просто слеп. Риордан всегда это знал. Назвать ее «смазливой» – это было все равно что… Он покачал головой, не в силах придумать аналогии такой нелепости. Но, Боже милостивый, что же на ней надето? Обрывки того, что возбужденно шептали все вокруг, начали проникать в его затуманенный мозг.
«Кто она такая?» – таков был первый вопрос, занимавший всех. Очень скоро обсуждение перешло на личности и приняло куда менее уважительный характер. Какой-то щеголь, игравший в вист, грубо и кратко выразил желание познакомиться с ней поближе. Услыхав эти слова, Риордан вдруг рассердился, сам не зная почему.
Он продолжал хмуриться и в тот момент, когда рассеянный взгляд девушки на мгновение скрестился с его взглядом. На ее бледных щеках и даже на шее проступил еле заметный нежно-розовый румянец смущения. Казалось, она не дышит. Про себя самого он мог сказать это с уверенностью: у него перехватило дух. Потом ее взгляд скользнул в сторону, но выражение лица не изменилось, поэтому он так и не смог определить, что же между ними произошло. С трудом разжав невольно стиснувшиеся кулаки, Риордан потянулся за своим бокалом.
В эту минуту возле нее появился дородный, глуповатый на вид молодой человек. Заметив на другом конце комнаты кого-то из знакомых, он кивнул к помахал им, потом взял свою спутницу под руку и повел ее к столу для игры в кости. Риордан машинально последовал за ними и остановился в кругу наблюдающих, чье внимание в неравной степени было поделено между игрой и женщиной в невероятном белом наряде.
– Хотел бы я сыграть Адониса, если она будет Афродитой, – вздохнул кто-то у него над ухом. – Только представьте, как она встает из ванны…
Риордан бросил грозный взгляд на фатоватого молодого человека в черном парике, слова которого привели его в бешенство, хотя он не мог не признать уместности сравнения. Она действительно напоминала богиню в этом… он полагал, что «это» следовало называть платьем, хотя оно больше походило на драпировку, которую сдергивают со статуи на церемонии открытия памятника. Ее руки были полностью обнажены, плечи (если не считать бретелек) – тоже, а грудь едва прикрыта живописными складками туники из белого муслина.
В этот момент, судя по жадным прилипчивым взглядам, внимание почтеннейшей публики переключилось на самый волнующий вопрос: надето ли у нее что-нибудь под этим платьем? Возмущение Риордана возросло троекратно, когда до него дошло, что ему самому до смерти хотелось бы узнать ответ. Он вдруг представил себе, как она прыгает в фонтан: обнаженная, смеющаяся, хмельная, окруженная весело аплодирующими молодыми людьми.
Когда Куинн рассказал ему эту историю, Риордан лишь горько рассмеялся в ответ. Сама мысль о необходимости вести дела с беспутной парижанкой, ставшей в свои восемнадцать лет, по сути, гулящей девкой, показалась ему утомительной. Теперь он был готов пересмотреть свое мнение, хотя и сам не понимал почему. Потому, возможно, что – несмотря на все, что ему пришлось о ней услышать, – она не производила впечатления падшей женщины. Она выглядела юной и немного печальной. Если бы она разделась и прыгнула в фонтан в этот вечер, он запросто мог бы себе представить, как прыгает за нею следом и укрывает ее своим плащом.
Она смеялась какой-то шутке, которую нашептывал ей на ухо некий франт в красновато-коричневом камзоле, когда ее взгляд вновь случайно встретился со взглядом Риордана. Он успел заметить, что глаза у нее серые с длинными черными ресницами. Но веселье ушло из ее взгляда, и улыбка постепенно угасла прямо у него на глазах. Она отвернулась и принялась рыться в сумочке. Риордан огляделся в поисках пустого стула, схватил один за спинку и грубо проложил себе дорогу сквозь тесный круг зевак, пока не оказался прямо за спиной у Кассандры Мерлин. Она так и не подняла головы: это показалось ему несколько нарочитым. Поставив свой стул чуть позади и сбоку от нее, Риордан сел.
– Делайте ставки, господа.
– Ты играешь, Касси? – спросил раскрасневшийся от возбуждения Фредди. – Хочешь, я поставлю за тебя?
Кассандра с трудом уловила смысл слов своего кузена. Она уже позабыла имена людей, которым он ее представил минуту назад.
– Нет, спасибо, – ответила она тихо, почти шепотом.
Она знала, что человек, сидевший рядом, все равно расслышал ее слова: он придвинулся слишком близко. Не сводя глаз с игральных костей в маленькой корзинке, которую банкомет переворачивал при каждой новой ставке, она машинально открывала и закрывала замочек своего ридикюля. Ей не надо было оглядываться: краем глаза она видела, что незнакомец наклонился вперед, сцепив руки на колене – аристократические руки с длинными пальцами, сжимавшими бокал, полный вина. Она всей кожей чувствовала, что он не сводит с нее глаз.
Он заговорил, и Кассандра едва не подпрыгнула на месте, запоздало сообразив, что он отвечает на вопрос Фредди.
– Говорят, «Шамбертен» вполне приличный. По шесть шиллингов за бутылку, странно было бы ожидать чего-то другого.
– Тебе нравится, Касси? Что? Ах да, вино.
– Да-да, вполне.
Фредди отвернулся, чтобы отдать заказ официанту, а Кассандра тем временем попыталась сосредоточиться на игре, вернее, сделала вид, потому что молодой человек в камзоле цвета ржавчины шептал ей на ухо что-то явно непристойное. От него так и разило лавандой, ей приходилось прилагать усилия, чтобы не сморщить нос. Но ничего из того, что он ей говорил, она не слышала, потому что тот, другой, который сел слева от нее, опять заговорил с Фредди.
Он говорил о чем-то обыденном, совершенно заурядном… Почему же в груди у нее возник этот странный трепет? Она казалась сама себе арфой или лютней, словом, каким-то струнным инструментом, на котором его голос мог играть по своей воле. Когда официант поставил бокал рядом с ее локтем, Кассандра отпила сразу половину. Наконец, переведя дух, она повернулась и посмотрела на него.
Ее хмурость и его улыбка испарились в один момент. Все повторилось: молчаливый, с затаенным дыханием обмен взглядами. Ощущение стало даже еще острее, чем в первый раз. Ведь теперь они были совсем рядом. Так близко, что она могла протянуть руку и коснуться его лица или разгладить морщинку между прямыми собольими бровями. Или провести пальцами, как гребешком, по удивительным, черным с проседью, волосам…
– Как ты думаешь, это увлечение античностью или просто христианское человеколюбие заставляет ее так щедро демонстрировать свою кожу?
Кассандра могла бы не обратить внимания на слова, произнесенные каким-то хлыщом у нее за спиной, если бы не смотрела в глаза незнакомца. Бешенство, полыхнувшее в их темно-синей глубине, испугало ее. Но оно исчезло так быстро, что она даже подумала, будто ей померещилось. Зато до нее дошел смысл оскорбительного вопроса, и она почувствовала, как краснеет от непереносимого смущения. В один краткий миг, наполнивший душу чувством острого унижения, она поняла, какой эффект производит здесь ее неуместный наряд.
Больше всего на свете ей хотелось вскочить и бежать без оглядки, но она подавила несвоевременный порыв. Вместо этого она опять повернулась к игорному столу, стараясь держаться как ни в чем не бывало. Рука, в которой она сжимала бокал, слегка дрожала, пришлось сделать еще один подкрепляющий нервы глоток. Вытащив из ридикюля фунтовую ассигнацию, Кассандра дождалась следующего объявления ставок и сказала банкомету:
– Чет.
– Три. Пять. Пять.
Проводив исчезающую ассигнацию взглядом, она положила на ее место другую.
– Пять.
– Один. Три. И четыре.
Вторую банкноту постигла та же участь. Кассандра отхлебнула еще глоток вина, нащупывая в ридикюле последний фунт.
– Предлагаю частное пари.
Ей казалось, что она замкнула слух для всех звуков, за исключением стука игральных костей, но низкий волнующий голос мужчины безо всякого усилия преодолел все заграждения. Она выпрямилась, глядя прямо перед собой и ожидая, что последует дальше.
– Поставьте вот это на следующий кон. Если выиграете – деньги ваши. Если проиграете – вам придется изобрести способ ускользнуть от добродушного олуха, с которым вы сюда пришли, и выйти со мной в сад.
Он кивнул в направлении застекленных до самого пола дверей на другом конце игорного зала.
– Там вы должны уделить мне… ну, скажем, тридцать минут своего времени. Ни секундой меньше.
Очень медленно он пододвинул прямо к ней через стол стофунтовый билет. Несмотря на окружающий шум, Кассандре почудилось, что она слышит шуршание бумаги на зеленом сукне стола.
– Ну как? Мы заключили пари?
Сама не веря собственным глазам, она увидела свою протянутую руку. Ее пальцы подхватили банкноту, едва не коснувшись его пальцев.
– Шесть, – сказала она банкомету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60