Посмотри на них, говорила она себе возмущенно: расселись здесь, пикируются, зевают и раздраженно поглядывают на часы, вместо того чтобы заняться каким-нибудь делом. В Гленбарре или Баноне ничего подобного бы не было. В колонии все время Дэвида было занято исполнением многочисленных обязанностей, у Элизабет — тоже, хотя и в меньшей степени. Глядя на них, Сара страшно жалела, что они вообще покинули Новый Южный Уэльс. Проведенные здесь шесть месяцев их почти сгубили, а еще через полгода они уже не будут годиться даже для возвращения в колонию. Дэвид, например, занят решением не более сложных вопросов, чем из какого материала ему сшить сюртук или какие приглашения ему принять, а какие отклонить. Иногда он посещает своих новых знакомых в их поместьях, и по возвращении Сара всегда с тревогой выспрашивает его обо всем, опасаясь, что он мог увлечься жизнью английского помещика. Считал ли он свою жизнь в колонии слишком скучной и требующей слишком много усилий с его стороны по сравнению со здешней? Для нее была невыносимой мысль, что кто-то из сыновей Эндрю может уклоняться от работы.
До этого момента Саре не хотелось признаваться себе, что Дэвид разочаровывает ее. Но в это утро, соединяя его мысленно с Элизабет, она вдруг увидела это яснее, чем раньше. Ей стало казаться, что он приобрел манеры лондонского денди, для которого складки на шейном платке важнее того, что происходит на ферме Приста или Дейнов. Где же его честолюбие, на которое она так рассчитывала? Казалось, он вполне доволен принять мир как он есть, вместо того чтобы попытаться переделать его по своему усмотрению, как это стремился сделать его отец. Если таково влияние денег на детей, подумала Сара с горечью, лучше бы им вообще не выбиваться из той бедности, в которой они жили в Кинтайре.
Но в то же время в этой его отстраненности была какая-то сила. Стоит ему только объявить, что он намерен возвратиться в колонию, — и Дункан, а возможно, и Элизабет тут же последуют за ним. Это было единственным решением, для которого Дункан еще не созрел и которого он не мог принять самостоятельно. Именно Дэвид мог бы все изменить, но шли недели, а он не говорил и не предпринимал ничего.
— Ты поедешь сегодня кататься? — лениво спросила ее Элизабет.
— Я, наверное, съезжу на Фицрой-сквер и спрошу, как дела у капитана Флиндерса…
Дэвид выпрямился и посмотрел на нее.
— Флиндерс?.. Это ты о Мэтью Флиндерсе, мама?
— Да. Я наконец-то его отыскала… Они так часто переезжали, что за ними пришлось охотиться, как за зайцами.
— А что с ним? Он болен?
— Он при смерти, Дэвид. Он умирает от болезни, которая называется «камни». У него все время страшные боли, и он почти без сознания уже несколько недель. Да и денег у них почти нет… Он держится за жизнь в надежде, что вот-вот выйдет из печати его книга, но я начинаю сомневаться, что он увидит ее изданной.
На лице Элизабет появились морщинки озабоченности.
— Ой… как это печально! А он женат?
Дэвид вдруг вмешался:
— Да… я вспомнил. Он женат. Он, бывало, говорил о ней, об Энн, так ее зовут, и они были женаты всего три месяца до того, как он отплыл на «Исследователе». Боже! Сколько же лет прошло? Я тогда был ребенком.
— Это было, наверное, лет тринадцать назад, — сказала Сара задумчиво. — Бедняга Флиндерс!..
Как сказал Дэвид, он отбыл из Англии, едва женившись на Энн, и они не виделись около десяти лет. Все это время он провел за составлением карты берегов Нового Южного Уэльса, из них шесть с половиной лет — пленником во Франции.
— Это книга о его путешествии… — спросил Дэвид. — Ты говоришь, она закончена?
Сара кивнула.
— Два тома и атлас. Но они и тут умудрились испортить ему удовольствие. Он назвал ее «Путешествие в Австралию», а они настояли на изменении названия на «Путешествие в австралийские земли». Если кто и заслужил честь присвоить имя какой-нибудь земле, так это Флиндерс, но, кажется, и это право у него отберут.
— Австралия… — произнесла Элизабет. — Как мягко это звучит…
— Кто эти люди, что преследуют его? — взволнованно спросил Дэвид. — Кто ему мешает?
Сара пожала плечами.
— Адмиралтейство, Королевское общество… Сэр Джозеф Бэнкс возражает, а его слово, кажется, для них закон в том, что касается книги Флиндерса.
Дэвид нахмурился.
— Так значит, Великая Южная Земля принадлежит Адмиралтейству, да? А человек, нанесший ее на карту, ни при чем? Он отдал жизнь, чтобы изобразить на карте их чертов континент, но ему не разрешают дать этой земле имя…
Он вскочил и зашагал к окну, крепко стиснув руки за спиной.
— Это та же дурацкая канцелярская волокита, которая рушит все в Новом Южном Уэльсе. Министерство по делам колоний на десять… на пятнадцать лет отстает от передовых поселенцев, но все равно кипы запретов выходят из стен правительственной резиденции. Все и всех нужно держать под контролем… все должно быть крепко зажато в их руках. Посмотрите на проблему с овцами. Колония могла бы направлять в Англию всю, до последнего фунта, шерсть мериносов, которая здесь нужна, если бы только фермерам дали нужные пастбища.
— Но их все время расширяют, Дэвид, — сказала Сара.
— Расширяют!.. — повторил он. — Добавляют по крохотному кусочку! Министерство не собирается тратить деньги, поэтому все обречены загнивать на корню, а овцы и скот должны подъедать последнюю травинку на пастбище. Ну, скажу я вам, это черт знает что!
Если бы Сара посмела, она улыбнулась бы от радости, что слышит от него подобные речи. Ни разу за эти месяцы ничто его так не задевало, а о колонии они, наверное, уже несколько недель даже не упоминали. Ей вдруг показалось, что именно из-за этого у него пропал к ней интерес: он утратил надежду на будущее колонии. Он получил землю, которая была уже расчищена и приносила высокий доход, и ему этого было мало: спокойные, ухоженные скучные фермы не требовали от него никакой затраты творческой энергии. За исключением фермы Дейнов, все они были в надежных руках и приносили хороший доход уже в то время, когда он был еще ребенком. Она не знала, верит ли он в ту картину будущего, которую нарисовал: население и поголовье скота растут и занимают всю прибрежную полоску земли, пока на ней не останется места.
— А горы, Дэвид… Ты забыл, что наконец-то найден путь через них? — сказала она тихо. — Не может быть, чтобы ты забыл о письмах, которые мы получили и в которых рассказывается, как Блакслэнд, Лоусон и сын Вентворта нашли этот путь.
— Конечно, не забыл, — сказал он раздраженно и повернул к ней сердитое лицо. — Я с тех пор все жду новых известий, а их нет. Ну ладно… я знаю, что Чарльз Вентворт нашел путь через горы, но ведь это сведения января прошлого года, и с тех пор — ни слова. Прямо чудеса! И что в связи с этим предпринимает правительство? Абсолютно ничего. Чарли Вентворт сообщает, что они видели прекрасную землю за горами. И что? Министерство по делам колоний поручает построить дорогу, чтобы начать заселение? Да ни за что! Это бы означало, что какая-то незначительная часть населения колонии окажется вне зоны их контроля, а это недопустимо! Процитировать тебе, мама, «Сидней Газетт» по поводу открытий господ Блакслэнда, Лоусона и Вентворта? Она называет их предприятие «походом в глубь страны, не оставившим следов» и описывает увиденную ими землю как «способную со временем стать значительной и полезной». Вот тебе и весь энтузиазм правительства! Вот почему людям, подобным Флиндерсу, приходится разбивать сердца и тела из-за чиновничьей тупости. — Он нахмурился. — Говорю тебе, меня тошнит при одной мысли об этом.
Он вдруг заметил изумленно-испуганное выражение ее лица, и черты его смягчились.
— Прости, мама. Я нечаянно так разгорячился. Думаю, нужно проветриться, чтобы избавиться от этого дурного настроения.
Он взглянул на Элизабет.
— Раз на тебе все равно шляпка, можешь пройтись со мной. Тебе это пойдет на пользу. А то, я смотрю, ты не очень любишь пешие прогулки последнее время.
Она с радостью вскочила.
— Да, конечно, я пойду!
Сара с тревогой заметила, как засияло ее лицо.
II
Экипаж Ричарда Барвелла остановился у дома номер 14 по Лондон-стрит, Фицрой-сквер. Июньское послеполуденное солнце не красило жалкую улочку с ее рядами обшарпанных коричневых домишек. В конце улицы переезжала семья: их свернутые в тюки матрасы и жалкие пожитки были выставлены на всеобщее обозрение. Дети, которые превращали улицу в ад своим шумом, сгрудились у тележки и устроили возню вокруг убогой мебели, выставленной на тротуар. Но прибытие шикарного экипажа с ливрейным кучером и лакеем на козлах мгновенно привлекло их внимание, и они с восторженными криками налетели на него, чтобы посмотреть, как будет выходить пассажир.
Лихая девчушка лет десяти в засаленной шапчонке подошла к самой двери и заглянула внутрь.
— Ну… — объявила она своей компании, — это не иначе как российский царь.
В ответ послышался визгливый хохот, но детишки смущенно стояли в сторонке и даже отодвинулись, когда слуга спустился с козел и дернул за древний дверной колокольчик. Через некоторое время в дверях показалась аккуратная усталая женщина. Ричард открыл дверцу кареты и вышел. Женщина прошла к нему по тротуару.
— Добрый день, — сказал он. — Я привез мадам де Бурже — мы приехали справиться о капитане Флиндерсе.
Женщина неуверенно заглянула в карету, но когда появилась Сара, выражение ее лица изменилось.
— Ах, да… я помню. Вы та дама, которая уже навещала капитана и миссис Флиндерс. Но, знаете, я бы не стала на вашем месте подниматься. Миссис Флиндерс, бедняжка, только что спустилась, минут десять назад, и сказала, что он наконец-то заснул. Она оставила со мной девочку, а сама вышла подышать воздухом.
— А как себя чувствует капитан Флиндерс? — спросила Сара.
Женщина удрученно покачала головой.
— Ой, плохо, мэм, плохо! Теперь, когда он больше не занят книгой, он как бы отрешился от всего. Он не знает, что с ним творится, такая боль, а доктора совсем не помогают. Ужасно, правда? — заметила она. — Каких только болезней эти моряки не привозят из дальних стран.
Сара кивнула.
— Ну что ж… спасибо. Мы тогда не будем беспокоить капитана Флиндерса. Может быть, вы передадите миссис Флиндерс, что мы заезжали? — Говоря это, она взяла закрытую корзину, которую слуга достал из кареты, и вручила ее женщине. — Это может пригодиться миссис Флиндерс.
— О да, мэм. Как мне сказать, кто приезжал?
Сара обернулась.
— Скажите, что были Сара де Бурже и капитан Барвелл.
Женщина поклонилась, повторила имена, слегка запнувшись на имени Сары, и стояла с корзиной в руке, наблюдая, как удалялась карета.
Когда они повернули на Фицрой-сквер, Сара тронула Ричарда за рукав.
— Ты не рассердишься, если я не поеду с тобой в парк, Ричард? Может быть, это глупо, но я не хочу видеть эту толпу. Если будет хоть малейшая надежда, что царь появится в парке, народу там будет прорва.
— Разумеется. Я скажу Симмонсу. Куда тебе хочется? Может быть, проедем по Мерилбоун или Примроуз-Хилл?
Сара отрицательно покачала головой.
— Я, пожалуй, поеду на Голден-Сквер. То, что я услышала о Флиндерсе, не настраивает меня на веселый лад. Знаешь, даже хорошо, что мы не видели его жены: мне кажется, что я как-то оскорбляю ее, вручая корзинки. Флиндерс заслуживает совсем иного обращения со стороны Адмиралтейства… но у них так мало денег, что они не могут отказаться даже от моей жалкой корзинки. Сегодня утром Дэвид…
Ричард высунулся из окна, чтобы дать распоряжение вернуться на Голден-Сквер, потом снова откинулся на спинку.
— Так что насчет Дэвида?
— Он так горячо говорил о Флиндерсе сегодня. Я и не представляла, что его так трогают проблемы бездарного управления колонией. Он так бушевал по этому поводу, просто кричал. Было похоже, что он все это ненавидит.
— Может быть, так оно и есть. Ты никогда не пыталась его расспрашивать об этом?
Сара неопределенно повела плечами.
— Расспрашивать Дэвида — это расспрашивать сфинкса. Он очень скрытен, даже чересчур. Кроме таких вот вспышек, он всегда просто мой улыбающийся сын со своими приятными манерами, и никогда не знаешь, что у него на уме. Он не говорит об этом, но я чувствую, как в нем растет недовольство, растет с каждой неделей. И Элизабет — тоже. Они оба не находят себе места, оба недовольны.
— Может быть, все дело в тебе, Сара?
— Во мне? Каким образом?
— Твоя собственная неудовлетворенность, дорогая моя. Это очень заразительная болезнь.
Она повернулась и пристально посмотрела на него. На его лицо падало солнце, и были видны морщины вокруг глаз, уже очень заметные, седина в волосах, а прядь над старым шрамом была совершенно белой. Но он все еще имел бронзовый загар, сохранившийся от долгих летних месяцев в колонии, а его худощавое тело почти не погрузнело со времени их детства. Он был очень хорош собой и, несмотря на неподвижность плечевого сустава — результат участия в испанской кампании, — двигался легко и грациозно и до сих пор великолепно держался в седле. Для Ричарда этот период жизни был благодатным и приятным, он все время пребывал в хорошем расположении духа, ибо ничто этому не мешало. Старые знакомые снова приветствовали его в своих гостиных с теплотой, которая могла бы вскружить голову любому человеку, но Ричард принимал это с той скромностью, которая, он это знал, необычайно ему шла.
И вообще, размышляла Сара, он принадлежит к тому типу мужчин, в которых женщины влюбляются десятками — прирожденный чаровник и фаворит. Но он разочаровывал их, потому что по натуре был слишком ленив, чтобы продолжать флирт, если видел, что дело становится серьезным. Учитывая все это, Сара не понимала, почему она не выходит за него замуж. Он этого хотел и продолжал настаивать, почти с того самого дня, как они прибыли в Англию. По той или иной причине она так и не дала ему окончательного ответа. Он добродушно шутил по поводу того, что она избегает этого вопроса. Но он мог позволить себе и добродушие, и терпение: жизнь простиралась перед ним сплошным солнечным днем, и, казалось, не было нужды торопиться, когда это неопределенное ожидание было таким приятным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66