Сара знала, что многие из них ничуть не больше одобряли ее сейчас, чем раньше, но в качестве жены Луи де Бурже они вынуждены были снова принять ее в свой круг. Посреди всего этого веселья она обратилась мыслью к скромной свадебной церемонии в доме Райдеров двенадцать лет назад, где единственным ярким пятном были не шелка и атласы женщин, как сегодня, а алые мундиры нескольких офицеров Корпуса, которых они с Эндрю были счастливы видеть среди гостей. Ей вспомнился весь труд и любовь, которые были вложены в постройку их дома на Хоксбери, который выглядел грубо сколоченным и незаконченным, но в котором она была так бесконечно счастлива. А потом она представила себе Банон, белоснежный, элегантный и прохладный… Она снова будет счастлива, она была в этом уверена. Все они заблуждаются, считая, что этот брак закончится катастрофой. Сара подумала о Джереми, который сегодня должен забрать свои последние пожитки из Кинтайра. Ее губы беззвучно произнесли его имя. Лица проплывали перед ее глазами размытыми пятнами: скучное доброе лицо Уильяма Купера, озабоченные потерянные глаза Джулии, молодое лицо смеющейся девушки, которую она не узнала. Сара отвернулась и, постаравшись избавиться от своих тревожных мыслей, присела в глубоком реверансе, приветствуя губернатора и миссис Кинг.
Наконец объявили капитана и миссис Барвелл. На Элисон было платье из парчи персикового цвета, но несмотря на всю свою красоту, она казалась хрупкой, как стеклянная статуэтка. Ричард, великолепный в своей парадной форме, был надутым и нелюбезным. Он склонился над рукой Сары, поцеловал ее, но, выпрямляясь, не взглянул ей в глаза.
Позже о Ричарде Барвелле говорили, что он опозорил себя и свою жену в тот вечер, заметно напившись.
III
Сара и Луи отправились в Банон сразу после свадьбы. Природа казалась притихшей в своем пожухшем коричневатом убранстве. Дом над речной долиной выглядел так, как будто он здесь стоял всегда. Он уже не казался неуместным белым пятном на фоне окружающей зелени, а как-то укрылся в ней, уютно прижавшись к горе. Осень была золотой, дни — солнечными; по вечерам они допоздна жгли костры, и Сара заставляла Луи рассказывать ей о времени, проведенном в Англии. Европа была далекой, как сон. Рассказы о лондонских балах и игре в фараон, которая продолжалась ночи напролет, могли бы увлечь ее воображение, но ее собственные дела целиком поглощали ее. Почти четыре недели она жила, испытывая лишь праздное удовольствие.
Мадам Бальве уже здесь не было, и она не мешала наслаждаться прелестью Банона. Ее сменила тихая ирландка, которая почтительно выслушивала указания Сары. Мадам Бальве пребывала в Мельбурне в ожидании первой возможности вернуться в Англию. Истинное положение француженки в Баноне никогда не уточнялось и не обсуждалось: миссис Фаган утвердилась в роли домоправительницы так незаметно и прочно, как будто никакой смены не произошло.
Под конец месячной идиллии Сары в Баноне стали прибывать первые тревожные новости. Клепмор заболел, а новый управляющий, нанятый на ферму Тунгабби, был убит упавшим деревом, когда его рабочие расширяли землю под дополнительные пастбища. Луи тщетно пытался унять ее тревогу и наконец довольно неохотно согласился сопровождать ее в Сидней. Она заметила, что в пути он был непривычно молчалив.
Сара поняла, что этот месяц, проведенный в обществе Луи, следует рассматривать как образец их семейной жизни. Он совершенно ясно дал ей понять, что она нужна ему в Баноне. Она старалась приезжать в Банон из Сиднея, как только могла это устроить, учитывая режим детей и необходимость для слуг сопровождать их. Но она всегда уезжала из Сиднея с оглядкой на массу недоделанных дел как в лавке, так и на фермах. Клепмор поправился, удалось найти нового управляющего для Тунгабби, но даже эти двое совместными усилиями не в состоянии были снять с Сары груз забот. Клепмор, при всей своей добросовестности, не имел того авторитета, который был необходим для решения вопросов, требующих ее участия; управляющий, помилованный ссыльный, слишком много пил и слишком вольничал с рабочими. Очень ощущалось отсутствие Джереми Хогана.
Но Сара пыталась скрыть свое упадническое настроение и по мере возможности посещала Банон, и тогда к Луи возвращалось его хорошее расположение духа. Они проводили там неделю-другую, причем Луи забавлялся фермерством и снисходительно улыбался, наблюдая, как Сара тут же берет под свой контроль управляющих и рабочих. Он с интересом относился к детям, и ему, казалось, доставляло удовольствие замещать на уроках Майкла Сэлливана. Сара часто останавливалась у дверей огромной светлой комнаты в конце портика, чтобы послушать, как голос Луи повторяет латинские глаголы: вскоре она заметила, что ее сыновья перестали говорить по-французски с ирландским акцентом. До нее постоянно доносился их смех, к которому присоединялся Луи.
Она обнаружила, что требуется немало времени и терпения, чтобы приспособиться к супружеской жизни с Луи. Им не так легко было командовать, как Эндрю, и ему не так легко было угодить. Он ожидал от женщины очень многого: когда-то он вдохнул жаркий воздух изысканных парижских салонов, и взгляд, который он с тех пор обращал на женщину, навсегда был окрашен тонами тех лет. Сара старалась угодить Луи на тысячу ладов: ее одежда должна быть безупречна и соответствовать случаю с раннего утра до того момента, как они отправятся спать. Она заказывала самые дорогие платья, которых было слишком много и которые были слишком роскошны для колониального общества. Но Луи всегда обедал, даже в отсутствие компании, с полным соблюдением элегантного обеденного ритуала, и ее туалет должен был соответствовать обстановке. У нее вошло в привычку говорить с ним по-французски, и она усвоила, что ее беседа никогда не должна касаться, разве только вскользь, торговли или урожая. Эти темы не казались ему ни увлекательными, ни интересными и уж конечно не могли служить предметом разговора за обеденным столом или в гостиной. Луи вел беседу так, как когда-то ее отец Себастьян, — внося в неизбежную монотонность всех собраний, которые они посещали, элемент обширных познаний и культуры. Ей приходилось туго в попытках не отстать от него.
Он бросал ей вызов, и это возбуждало ее. Физически и интеллектуально он опустошал и одновременно стимулировал ее, причем порой накал был невыносимо высок: он мог вызвать в ней прилив страсти, просто изменив выражение лица или интонации голоса. Она была так поглощена им, он так зачаровывал ее, что она начала опасаться, что может проиграть в борьбе за сохранение собственной личности. Он был способен на большую страсть и большую нежность; она иногда с тревогой думала, что ее увлечение им сможет заставить ее забыть о будущем своих сыновей. Меж ними шла борьба умов и воли: они играли в нее, как было свойственно Луи, умно и тонко, но в то же время все это было чрезвычайно серьезно.
Их пребывание в Баноне всегда было кратким. Саре постоянно приходили известия о каких-нибудь трудностях на ферме или в лавке, и в этих случаях она сгорала от нетерпения отправиться в путь и заняться решением возникших вопросов. Один за другим в Сидней вернулись «Дрозд», «Чертополох» и «Ястреб», и невозможно было разобраться с их грузами из Банона, который был так далеко от порта. И опять в Гленбарр направилась процессия из экипажа и багажа, и опять выражение лица Луи стало мрачным.
Как обычно, капитан Торн явился к ней в дом.
— Поздравляю вас со вступлением в брак, мэм, — пробормотал он, склоняясь над ее рукой. — Без сомнения, брак идет женщине на пользу, но если вы собираетесь успешно управлять вашими судами, мне сдается, вам бы лучше связать свою судьбу с конторкой. Мне помнится, месье де Бурже был партнером вашего покойного мужа в свое время. Он, конечно, и вам пособит?
Луи без обиняков отказался иметь хоть какое-нибудь касательство к делам Сары.
— Не имею никакого намерения превращаться в раба, — ответил он твердо. — И тебе бы следовало осознать, Сара, что именно это с тобой происходит.
Они расходились во мнениях постоянно, но эти стычки не носили серьезного характера, пока Луи не узнал, что Сара ожидает ребенка. Он хотел отвезти ее в Банон и заставить жить там до его появления на свет. Сара это предвидела и боялась. Она умоляла его остаться в Гленбарре. Они вели отчаянную борьбу вокруг этой проблемы на протяжении двух недель, пока Луи не уступил. Сара совершенно отчетливо понимала, что, отказывая ей в помощи, Луи сможет заставить ее расстаться хотя бы с частью собственности, нажитой Эндрю.
— Продай это, Сара! — настаивал он. — Продай! Нет на свете женщины, которой удалось бы справиться со всем, с чем ты пытаешься справиться, и одновременно уделять должное внимание детям. Ты себя доведешь до могилы и разобьешь мое сердце.
— Я не могу ничего продать — это все не мое, — был ее единственный ответ. — Если я предоставлю фермам и лавке самим управляться с делами, все развалится. Владельцы судов будут вести торговлю, исходя из собственных склонностей. И тогда чего же будут стоить вклады моих сыновей?
— O-o-o!.. — Этот поворот в разговоре всегда вызывал в нем бурю негодования. — Ты говоришь, как торговка!
— Я ею и являюсь, — парировала Сара.
В разгар этих ссор ее мысли постоянно обращались к Джереми. Если бы только он был рядом, чтобы поручить ему все это: его познаниям в фермерском деле не было равных в колонии, его проницательный взгляд мог в какие-нибудь считанные часы проверить все отчеты в лавке. Но Джереми уже окончательно покинул их. Говорили, что он купил ферму на Хоксбери, и до нее дошли слухи, что молоденькая хорошенькая ссыльная, назначенная ему в экономки, совершенно очевидно живет с ним вполне счастливо в качестве наложницы. В очень давние времена, когда у них был еще первый «Чертополох», Эндрю, в знак благодарности Джереми, вложил небольшую сумму в груз корабля на его имя, и с каждым рейсом прибыль росла, и к тому времени, как Сара вышла за Луи, он скопил достаточно денег, чтобы выкупить ферму Теодора Вудворта в четырех милях от Кинтайра. Теперь он живет там с шестнадцатью работниками и с молодой ссыльной, которую молва описывает по-разному: одним она кажется красавицей, другим — наоборот. Сара пожала плечами, выслушав это, и попыталась остаться равнодушной.
От Ричарда она не получала никаких сообщений, кроме ежеквартальных взносов в счет уплаты долга, которые он теперь вручал Клепмору. Время от времени она встречала их с Элисон в различных сиднейских гостиных, а дважды он присутствовал на приемах в Гленбарре. Но лицо его, когда он склонялся над ее рукой, выражало не более, чем лицо нудного Уильяма Купера. Если он и появлялся в лавке, то лишь в то время, когда мог быть совершенно уверенным, что ее там нет. Однажды, когда она отправилась с Дэвидом пешком из лавки в Гленбарр, она увидела его прямо перед собой в толпе, шагавшей по пыльной улице. Она с ужасом поняла, что, заметив ее, он намеренно свернул в переулок.
Элизабет де Бурже нельзя было рассматривать как еще одну трудность, омрачавшую первый год замужества. Трое мальчиков были в восторге от своей сводной сестренки: в ней было много кокетства, она была капризна, непостоянна и очаровательна. Первые недели она казалась застенчивой и озадаченной требованиями, которые эта новая страна, ее мачеха и сводные братья предъявляли к ней, но она стала вести себя увереннее, когда осознала прочность своего положения и когда ее стали баловать и ей стали потакать. Она ездила верхом, как и предвидел Луи, как будто была рождена в седле. Ей доставляло огромное удовольствие показать свое умение, и она проделывала такие трюки, на которые не решался даже Дэвид. Казалось, она ничего не имеет против Сары: сам Луи был для нее почти так же нов, и она как-то не улавливала никакой связи между ними и своей матерью. Через несколько месяцев она не более братьев стеснялась потребовать внимания и любви от Сары, для которой это было большим облегчением и удовлетворением.
В конце февраля 1806 года процессия из экипажей и грузовых телег снова двинулась из Гленбарра. Сара наконец уступила уговорам Луи и согласилась, что ей необходим покой и отдых перед появлением на свет ребенка. Банон, возражала она, слишком далеко, и предложила поехать на ферму Приста. Луи возразил на это, что дом там слишком мал для них самих, четверых детей, их воспитателя и прислуги. Его негласным аргументом было то, что ферма находится слишком близко к центру деловой активности Сары и не позволит ей как следует отдохнуть перед предстоящим событием. В конце концов они сошлись на Кинтайре — почти таком же далеком, как Банон, но связанным дорогами с Парраматтой. Луи прислушался к ее уверениям, что в случае, если понадобится врач или акушерка, здесь они смогут быстрее их позвать, и уступил.
Последней уступкой, которой ей удалось от него добиться, было согласие заехать по дороге на фермы Приста и Тунгабби. Ее сердце согрел вид преуспевающих хозяйств, имевших на себе признаки заботы Джереми. Она возбужденно указала Дэвиду и Дункану на выросшие стада мериносов. При последнем подсчете их оказалось более двадцати тысяч в колонии, и триумф мериносов Макартура начал обращать взоры фермеров к заокеанскому рынку.
— В Англии нужна шерсть, Дэвид, — объясняла Сара, стоя с ним, Дунканом и Элизабет у забора, огораживавшего пастбища, где паслись мериносы фермы Приста. — У Англии нет уверенности, что она сможет получить всю необходимую шерсть в Испании. И качество шерсти, получаемой из Испании, не всегда так высоко, как у нас.
Она заслонила глаза от солнца и посмотрела на загоны, сухие и потемневшие за долгое лето.
— Здешний климат и пастбища подходят мериносам. Через несколько лет мы начнем производить такую шерсть, за которую в Лондоне будут платить больше, чем за испанскую.
Элизабет вскарабкалась на нижнюю перекладину ограды, чтобы получше рассмотреть эти создания, на чьих спинах в буквальном смысле слова растут деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66