Дом прислонился к горе, почти вплотную подошел к ней, и десять белых колонн, с их классической простотой, были его единственным украшением. Они прекрасно обрамляли его фасад, линии которого были исполнены чистоты и достоинства.
— Я назвал его Банон, — сказал Луи. — Банон — это город на юге Франции. Я был там один раз по делам маркиза и жил в маленькой придорожной гостинице в пригороде. В ту пору там цвела мимоза. И все время, пока я строил этот дом, мне в голову не приходило никакое иное название.
Сара улыбнулась, глаза ее разгорелись.
— Твой дом самой красивый из всех, что я когда-либо видела.
Он отвесил легкий поклон.
— Твое одобрение — высшая награда для меня.
Слова его были достаточно формальны, но она поняла, что он очень доволен. Его тонкое загорелое лицо было темнее, чем обычно, но в нем не было прежнего напряжения. Он слегка улыбался, глаза его были прищурены от солнца. Взглянув на руки Луи, Сара заметила, что на них уже нет массивных колец; вид их свидетельствовал о том, что он сам участвовал в закладке террас. Она удивилась: того лощеного француза, который прибыл в колонию три года назад, вряд ли можно было представить с лопатой в руке.
Он снова взглянул на нее и быстро сказал:
— Прости меня, Сара! Я тебя держу здесь на солнце, когда ты, должно быть, устала с дороги.
Он нагнулся, взял Себастьяна за руку и повел обоих к двери, где их ждала женщина, одетая в простое платье экономики.
III
В тот вечер на Банон задул с гор холодный ветер, но в белой гостиной Луи они слышали лишь, как он шумит в деревьях на вершине холма. Пляшущее пламя в камине окрашивало мрамор отделки в бледно-розовые тона и отбрасывало неровные блики на темно-красные гардины. Единственная пара свечей горела на столе в противоположном углу комнаты, они отражались в зеркале, вставленном в серебряную раму. Сара, Эндрю и Луи сидели в низких креслах, повернутых к огню; время от времени Луи подбрасывал в камин новое полено, и как только оно разгоралось, волосы Сары и шелк ее платья приобретали красноватый оттенок.
Сара перестала участвовать в разговоре. Она сидела, сложив руки на коленях, ресницы ее трепетали, так как она пыталась бороться со сном. Сара посмотрела на хозяина. В этот вечер он сбросил строгое одеяние, в котором встречал их, сейчас он был одет великолепно, как никогда прежде: на нем был парчовый камзол и тончайшее кружево. Руки были снова унизаны кольцами, камни сверкали в свете огня, когда он крутил в руках ножку бокала с мадерой. Он лениво развалился в кресле, его ноги в башмаках с серебряными пряжками покоились на мягком табурете. Иногда во время разговора он обращал свой жест к Эндрю, но в основном задумчиво смотрел в огонь.
«Прошло почти три года, — подумала Сара, — с того времени, как он сидел на перилах в Кинтайре и рассказывал, каким должен быть его дом». Эти три года были благоприятными и для колонии, и для Луи. Колонией все еще управлял Кинг, питавший к Луи особое уважение, но все чувствовали, что дни Кинга на посту губернатора сочтены. Он управлял неплохо, но был недостаточно жестким, чтобы удовлетворить нужды министерства по делам колоний. Власть военных все еще не была сломлена, и никакие указы, исходившие из правительственной резиденции, не могли вырвать у них их привилегий.
Однако Кинг, пусть и больной, не бездействовал. У него было страстное стремление привести в строгий порядок дела колонии, чтобы они соответствовали нормам типичной английской общины. Идея с сиротским домом для девочек вызрела, и теперь огромное здание вмещало в себя недовольное стадо юных девиц. «Сидней Газетт» — первая газета в колонии — вышла за счет колониальных властей; исследования земель при поддержке Кинга упорно продолжались. Горный барьер все еще не был преодолен, и по-прежнему оставалось загадкой, что же кроется за ним. Но терпеливые поиски Мэттью Флиндерса постепенно раскрывали тайны континента. По приказу Адмиралтейства Флиндерс командовал шлюпом «Исследователь», которому предстояло составить карты береговой линии. С большой осторожностью он проделал путь с запада на восток, затем — с севера на юг — от мыса Лиуина до островов Уэссела, бесспорно доказав, что Новая Голландия и Новый Южный Уэльс расположены на одном острове. Он составил морские карты и схемы морских путей того неясного по своим очертаниям куска суши, который старые голландские карты называли просто «Терра Аустралис». Теперь он находился на пути в Англию со своими превосходно начерченными картами и тщательно заполненными судовыми журналами. Он отправился туда, лелея мечту, что всемогущее Адмиралтейство и Королевское общество примут его предложение, чтобы материк в дальнейшем назывался именем, которое он уже втайне дал ему — Австралия.
Губернатор Кинг наконец-то выяснил размеры своих владений; его тревожили не столько размеры этого пространства, сколько земли, заселенные фермерами. Они постоянно расширяли свои владения, ограниченные горами, начали двигаться на юг, дальше, чем того желал Кинг. Теперь понадобится целая армия чиновников, чтобы держать под контролем землю и фермеров, а именно армией-то и не умел командовать Кинг.
Корпус Нового Южного Уэльса — известный среди местного населения как Ромовый корпус — был для него таким же постоянным и серьезным источником боли, как его подагра. И офицеры, и солдаты все время чинили беспорядки, не подчинялись ему, подрывали его авторитет и насмешничали, и порой он готов был просто умереть от крайней усталости и разочарования. Министерство по делам колонии не могло оказать ему помощи: у них было мало времени и еще меньше денег, чтобы обеспечить его запросы. Макартур, которого он отправил в Англию на военно-полевой суд за дуэль с вице-губернатором полковником Паттерсоном, смог добиться того, чтобы его выслушали. Образцы шерсти мериносов, которую он получил от собственного стада, вынудили даже Министерство обратить на это внимание. Макар-тур пообещал, что их колония, которая порождала дотоле одни проблемы, вскоре станет экспортировать шерсть, которой хватит для всех прядилен Йоркшира. Его проекты получили полную поддержку и одобрение, и он возвращался в Сидней не с позором, а с триумфом и с дарственной на самую желанную землю в Новом Южном Уэльсе — Пастбищный район, где паслись стада дикого скота, собственность Правительства. Кинг бушевал, услышав эти новости: зачинщик беспорядков возвращается, став в десять раз сильнее.
Краткое Амьенское перемирие закончилось: теперь Англия оказалась в одиночестве перед лицом гения и организационного могущества Наполеона. Британцы были обречены на долгую борьбу. Получив это известие, которое запоздало на несколько месяцев, Кинг с грустью признал, что в связи с этим правительство перестанет заниматься своей далекой и непродуктивной колонией.
Но угроза насилия исходила из гораздо более близкого источника, нежели будущие поля сражений в Европе. Со времен губернатора Хантера ирландские ссыльные давали почувствовать свое присутствие и свои проблемы достаточно явственно. Ходили постоянные противоречивые слухи о восстании. Через год после приезда Кинга раскрыли подлинный заговор; колонию охватывала паника при сообщениях, что в руках ссыльных были обнаружены грубо сделанные, но вполне пригодные для убийства пики. Кинг сослал главарей на Норфолкский остров, его критиковали за то, что он не повесил их. Страстные вопли бунтарей замерли до еле слышных угроз.
Саре было жаль встревоженного, суетливого губернатора, который ей постепенно стал симпатичен и которого она уважала. Для них с Эндрю годы правления Филиппа Гидли Кинга были хорошими. После приема в правительственной резиденции Эндрю, из уважения к губернатору, прекратил заниматься торговлей ромом. Но для его процветания уже не нужна была торговля спиртным, разве что чисто номинально. К тому же, умея предугадывать ход вещей, он предвидел ее скорый закат. Министерство по делам колоний рано или поздно пришлет губернатора, который сможет расправиться с ней, поэтому лучше не быть замешанным в этой торговле.
«И для Луи тоже, — подумала Сара, — эти годы были благоприятны». Кинг щедро одаривал землей, щедр он был и в дружбе. Возможно, для него было своего рода облегчением найти в Луи де Бурже одного-единственного фермера, чьи деньги, это он знал определенно, не происходят от нелегальной торговли ромом. Луи никогда не занимался торговлей, и этот факт сам по себе делал его редким исключением в кругу деловых людей. Но, размышляла Сара, Луи де Бурже повезло воспользоваться лучшим, что было в обоих мирах. Он мог не опасаться соперничества в торговле и в то же время он смог от этого получать непосредственную выгоду. Они с Эндрю вскладчину купили еще два шлюпа для торговли между восточными портами. Шлюпы «Дрозд» и «Ястреб» лишь два раза за два года торговых плаваний появились в Порт-Джексоне, но за это время начали расти кредиты у агента Луи в Лондоне, и Эндрю был вполне доволен своей стороной сделки. Последнее время шли разговоры о том, что они покупают еще одно судно для китовой экспедиции в Антарктику. Контроль за всеми этими предприятиями находился в руках Эндрю, он был главной движущей силой в делах. Луи это вполне устраивало — он редко отказывал в одобрении, когда Эндрю обращался к нему с вопросами по ведению дел. Чаще всего он просто пожимал плечами и говорил, что слабо разбирается в коммерции. Эндрю это как раз устраивало: любое партнерство, в котором ему отводилась бы второстепенная роль, ему не подходило.
Но подобной гармонии абсолютно не было в совместных делах Эндрю с Ричардом. Ричард с самого начала принял решение быть единовластным хозяином на ферме Хайд, и никакие предложения или советы Эндрю, как бы тактично они ни преподносились, не принимались благосклонно. Он все еще был по уши в долгу, и хотя ферма понемногу начинала выправляться и окупать себя, долг увеличивался с каждым годом. Улучшения продолжались, почти вопреки неумению Ричарда вести хозяйство — воинские обязанности удерживали его большую часть времени в Сиднее, а управляющий умел каким-то образом исправлять то, что его хозяин портил, не давая ему заметить этого. Но некоторое улучшение дел на ферме лишь подталкивало Ричарда и Элисон к новым расточительным тратам. Их дом в Сиднее был постоянно центром всяческих развлечений, которые найти можно было только в Сиднее. Элисон одевалась и принимала гостей далеко не в соответствии со своими скромными доходами и жалованьем мужа — армейского капитана, а когда денег не хватало, Ричард снова обращался к Эндрю. Каждый раз, встречаясь с Элисон, Сара замечала, что ее тонко очерченное личико стало еще немного бледнее, еще немного тоньше. Во время коротких зим Элисон никогда не оставлял беспокойный кашель, а нестерпимый летний зной отнимал еще больше ее скромных сил. Однако очаровательная живость Элисон Барвелл никогда не покидала ее. Даже если она бывала нездорова, в ее доме всегда рассказывались самые новые и интересные сплетни, ее всегда окружали неженатые офицеры Корпуса.
Что же до самого Ричарда, в последнее время Сара знала о нем мало. Он уделял своим обязанностям столько же внимания, сколько любой человек его ранга, а когда позволяло время, совершал долгое путешествие на свою ферму на Хок-сбери. Но все время ходили разговоры о его непрерывном пьянстве, и он, по всей видимости, не мог удержать Элисон от непомерных расходов. Сару удивляло, что он продолжает просить у Эндрю денег, и что Эндрю продолжал их ему давать. Но кажется, презрение Эндрю к расточительству Бар-веллов было не меньше, чем желание видеть, как его жену милостиво принимают в их доме. Обе женщины часто обменивались формальными визитами. И пока Сидней мог наблюдать и отмечать эти взаимные визиты, Эндрю не обращал внимания на растущий долг Ричарда.
Саре не нравилось, что она так мало знала о чувствах и мыслях Ричарда по отношению к ней самой. После их ссоры на дороге она ни разу не говорила с ним наедине. Поостыв, он принял ее приглашение и приехал в Кинтайр. Она его не приняла, сославшись на нездоровье. То же повторилось в Гленбарре. В конце концов Ричард перестал приезжать один, появлялся лишь по делам или в сопровождении Элисон.
Ничто — ни преданность мужу, ни отвращение, вызванное тем, как Ричард поступил с Джереми, — не могло вполне заглушить в ее сердце огорчение по поводу его отсутствия. Ей пришлось признаться себе самой, что она очень скучает по нему, жаждет написать письмо, которое вернет его. Но гордость и здравый смысл всегда удерживали ее от опрометчивых поступков. Ричард постоянно был в мыслях Сары, она беспокоилась о нем, моля Бога, чтобы леди Линтон умерла и они с Элисон отправились бы назад, в Лондон. Тем не менее она со страхом ожидала, что каждый новый корабль несет эту весть. Она не получила ни покоя, ни радости от решения больше не встречаться с ним наедине; он все равно был как бы дурным сном для нее, от которого ей не избавиться, он мог одним своим взглядом посреди толпы упрекнуть ее, мог довести ее почти до безумия, рассказывая о сумасшедших планах, которые он и не собирался осуществлять, но прекрасно знал, что эти рассказы будут ей переданы. Такими мелкими уловками он ей мстил.
Казалось, что с того времени как они вместе сидели в классной комнате в Брэмфильде, Ричард имел над ней какую-то власть — и он ни за что ее не отпустит. Эта мысль угнетала ее, она пыталась от нее избавиться. За окном ветер разбушевался и кидался на стены дома. Она прислушалась и почувствовала, что звук, который до этого был отдаленным и оставался за пределами дома, стал вдруг печальным и близким. Несмотря на жаркий огонь, она сдвинула плечи, как будто от холода.
Всегда внимательный, Луи заметил это ее движение. Он наклонился вперед.
— Сара, дорогая, я так надолго задержал тебя! Какой эгоизм! Ты ведь хотела бы уже пойти к себе?
Она слабо улыбнулась и кивнула, поднимаясь. Эндрю тоже встал, и мужчины проводили ее до двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66