Пока Уайлдер говорил, брови Брукса поднимались все выше. Он засунул руки в карманы и лениво забросил одну ногу на край стола.
— Ваше мнение интересно, мистер Уайлдер, — сказал он, — но я придерживаюсь иного.
По выражению лица Брукса Эндрю понял, что тот готов насладиться тем, что вывернет наизнанку где-то позаимствованные взгляды Уайлдера. Брукс уже плавал в качестве судового врача с заключенными в Порт-Джексон. Он был немногословен и не особенно распространялся насчет своих предыдущих путешествий. Эндрю вопросительно взглянул на него.
— Ботани-Бей не похож ни на что, виденное мною раньше, — произнес Брукс, как бы обращаясь к себе самому, не глядя на других. — Я провел немало лет на кораблях, и немного есть на свете портов, которых бы я не посетил. А это место что-то в себе таит: оно пустынно, но заманчиво. Капитан Кук составил карту его восточного побережья около двадцати двух лет назад. Он высадился только в одном месте — в Ботани-Бей. Но когда Первый флот достиг его пять лет назад, губернатор Филипп нашел, что невозможно основать поселение в Ботани-Бей. Он перевел свой флот в Порт Джексон, на несколько миль ниже по побережью. Какая там гавань! Он высадился и обосновался в месте, которое он назвал Сиднейская бухта.
— И, из всего сказанного, что позволяет вам думать, что у Райдера есть шанс сделать состояние? — спросил Уайлдер.
— Потому что я согласен с губернатором Филиппом, — сказал Брукс, вглядываясь в ироническую гримасу на лице Уайлдера. — Филипп возлагает большие надежды на свою тюремную колонию. И, клянусь Небесами, кто бы что ни говорил, я считаю, что он прав!
— Какого рода надежды? — вмешался Эндрю. — Там плодородная земля?
Брукс помолчал.
— Это трудный вопрос, Маклей. Пока они не могут добиться практически никакого урожая. Они все время на грани голода и целиком зависят от английских продовольственных поставок, а вам известно, как это ненадежно. Ссыльные мрут десятками, потому что в случае задержки транспорта у них не хватает продовольствия. Но Филипп уверен, что можно заставить землю плодоносить, когда им удастся приспособиться к почве и климату. Пока среди них нет ни одного знающего толк в фермерском деле, а ссыльным безразлично будущее страны… — Он закончил серьезно: — Вот почему я считаю, что Райдер сделает там состояние. У него есть необходимые знания и деньги, чтобы добиться результатов.
На красивом молодом лице Уайлдера появилось скучающее выражение.
— Ну что ж, я только хочу сказать, что будет чертовски скверно, если теперь нам всегда придется заходить в Порт Джексон по пути на восток. Я бы его век не видел.
Эндрю снова обратился к книге, лежавшей перед ним, и стал нетерпеливо листать страницы.
— Сара Дейн… Ммм… — Вдруг он поднял голову. — Боже, а как можно вообще различить этих женщин? Нам же даже не дают сопроводительных бумаг, где бы говорилось, за что их ссылают.
Уайлдер рассмеялся.
— Возможно, мы отдаем нежную госпожу Райдер в руки убийцы!
— Все это совершенный абсурд! — сказал Эндрю, нахмурившись. — Правительство посылает этих людей на край света без всяких бумаг. Ни у кого нет ни малейшего представления о том, за что их осудили. А что с ними будет, когда они достигнут Нового Южного Уэльса? Как будет решать губернатор Филипп, истек ли срок их наказания?
— Это его дело, дорогой друг, — сказал Уайлдер беспечно. — Так давайте займемся поручением. Давайте найдем прекрасную барышню в потемках под нами!
— Ручаюсь, ее нет… — Эндрю оборвал фразу, ткнув пальцем в страницу. — Вот она… Сара Дейн!.. и никакого указания на какие-нибудь взыскания. Райдеру повезло!
— Ну так вперед, Маклей! — воскликнул повеселевший Уайлдер. — Желаю получить удовольствие от предстоящей процедуры! — Он козырнул и, тщательно оправив китель, устремился прочь из кают-компании. Задержавшись в дверях, он бросил через плечо: — Мне только что пришла в голову мысль.
— Да? — отозвался Эндрю.
— Ни за какие богатства Востока я не поменялся бы местами с губернатором Нового Южного Уэльса!
Глава ВТОРАЯ

I
Эндрю не удавалось преодолеть чувства брезгливости каждый раз, когда он был вынужден посещать помещения, где содержались ссыльные. Он вызвал морского сержанта для сопровождения и быстро спустился по трапу, пытаясь взять себя в руки перед предстоящим тяжелым испытанием. Служба в морском флоте приучила его не раскисать ни при каких обстоятельствах, но здесь было нечто иное. Здесь речь шла о человеческом грузе, транспортировавшемся в условиях, худших, чем для скота, — больше того, о скоте заботились как о чем-то, представляющем ценность, а смерть ссыльного ни для кого не имела ни малейшего значения. Когда он достиг орудийной палубы, где содержались заключенные, до него долетел сумбурный гул голосов, среди которых выделялись над более низкими мужскими голосами пронзительные женские. Он почувствовал, как все его тело щекочет выступивший пот, и его отчаянно потянуло повернуть назад и взобраться по трапу наверх.
Он ни с кем не делился своими мыслями о ссыльных, разве только в редких случаях, как сегодня за обедом, когда он так неосмотрительно высказался насчет беспорядочного английского законодательства, которое обрекает мелких воришек на ту же участь, что и убийц, ссылая их вместе в Ботани-Бей. Представителям его класса не подобало проявлять жалость к такой публике — ни разу среди офицеров в кают-компании не слышал он в их адрес ни слова сочувствия. Прислушиваясь к тому, как они обсуждали ссыльных, он понимал, что одинок в своем сочувствии к ним, в том, что принимает их страдания близко к сердцу, хоть и далек от их мира. Несмотря на это, у них было все же право посягать на его внимание и занимать его мысли. От британских судовладельцев и от людей, которые выступали против рабства, он слышал рассказы о судах, доставлявших рабов из Африки в Вест-Индию. Ему казалось, что положение ссыльных на борту «Джоржетты» мало чем от них отличается.
Ему была отвратительна давка и борьба за существование, которая происходила там среди них. Он уже наблюдал подобное в развалюхах беднейших кварталов Лондона и Эдинбурга. Его отец был шотландцем, имевшим доходную юридическую практику, прожившим достаточно долго, чтобы успеть привить сыну отвращение к юридической профессии, а также наградить его той отчаянной безрассудной отвагой, которая позволяла ему ставить жизнь на карту или рисковать ею при игре в кости. Эндрю смутно помнил своего азартного папашу: его растил брат матери — владелец небольшого поместья под Эдинбургом. Дисциплине он научился на флоте, а потом ему пришлось подчиняться более мягким требованиям на судах Ост-Индской компании. Он вырос в неприятии суетной толкотни больших городов и вообще всего, что грозило надеть узду на его свободу. На него находила давящая дурнота при одной мысли о тюремных отсеках «Джоржетты», о кандалах, которые все еще не были сняты с ног некоторых узников.
Внизу, при закрытых орудийных отверстиях, было темно и душно. Из этой полутьмы прежде всего ударяло в нос зловоние: непреодолимая вонь немытых тел, запах кислой пищи и воды, зеленой и кишащей живыми организмами. Зловоние тюрем пришло на борт вместе со ссыльными, и Эндрю казалось, что судну долго еще не удастся от него избавиться.
Тюремные отсеки были созданы за счет переборки, построенной по всей ширине судна. В ней были квадратные отверстия для ружей стражников. Эндрю неохотно пробирался в полутьме. Оба стражника стояли, склонившись к отверстиям. Заслышав его шаги, они быстро встали по стойке смирно, и один из них достал ключи.
Эндрю остановился перед тяжелой дверью: через решетку до него донеслись беспорядочные пронзительные крики и звуки возни и падающих тел.
Он нетерпеливо указал на дверь.
— Поторопись же, ради Бога! Что там, черт возьми, происходит?
Стражник возился с замком.
— Не поймешь, сэр. Только что началось — наверно, какая-то драка. Вечно у них так.
— Это твоя обязанность следить, чтобы этого не было. Почему вы не попытались это остановить?
— Остановить, сэр? — Матрос выпрямился и удивленно взглянул на Эндрю. — Да это бесполезно, сэр. К тому же… я бы не стал в это лезть. Они же меня на куски разорвут!
Эндрю нетерпеливо оттолкнул его, повернул ключ, пока замок не открылся.
— Я постараюсь довести до капитана сведения о твоем отношении к обязанностям.
Внутри, когда глаза его привыкли к полутьме, ему удалось различить скопление лежащих, сидящих и стоящих женщин. Шум стоял ужасный, а в центре четыре или пять женщин катались по полу в отчаянной схватке. Все остальные освободили место, наблюдая за борьбой со злобным интересом, подбадривая дерущихся угрозами и подначками, тем усиливая гвалт. Битва была явно неравной: даже за массой лягающихся ног и размахивающих рук можно было заметить, что одна женщина, тело которой было совершенно скрыто под грудой остальных, сражается в одиночку. Судя по размерам навалившихся на нее женщин, Эндрю представил, что борьба, не приди он, была бы краткой.
— Молчать! — рявкнул он.
Женщины на полу не обратили на это никакого внимания. Те же, что находились вокруг них, постепенно осознали его присутствие, и крики стали тише. В нарастающей тишине он смог явственно различить стоны и вздохи борющихся.
Внезапно одна из них, прижимавшая коленями ноги той, что лежала под этой невообразимой кучей, вдруг ощутила возникшую вокруг нее тишину и оглянулась. Она лишь на миг задержала на нем взгляд, в котором была тень испуга, затем она потянула за плечо ближайшую к ней женщину.
— Эй, Пэг! Смотри-ка!
Та, к которой она обратилась, подняла голову. Выражение ее лица мгновенно изменилось. Она беззубо улыбнулась Эндрю и всплеснула руками. Ее резкий акцент лондонских трущоб перекрыл все затихающие звуки остальных голосов.
— Ой, какой хорошенький молоденький офицерик к нам пожаловал, милочки вы мои! Доставайте-ка сервиз!
Дикий визгливый хохот приветствовал эти слова.
Эндрю почувствовал, как кровь прилила к лицу, и про себя выругался.
— Молчать! — рявкнул он снова. — В чем тут у вас дело?
Замерли последние разговоры. Он знал, что никто ему не ответит. Они неподвижно уставились на него, сильные своим числом, а он был против них один. Он наблюдал, как зашевелились лохмотья, когда задвигались их обладательницы, как потрескавшиеся, грязные руки, начали оправлять одежду, которая уже не могла прикрыть тела; лица под слоем жирной грязи были неразличимы. Он оглядывал их, заметив, что даже те, которые лежали больными, подняли головы, чтобы рассмотреть его. Самые сильные из них пробились к стенкам, получив возможность прислониться к переборке; их жалкие пожитки трудились возле них, как королевские богатства. Пока он все это рассматривал, трое в середине постепенно отпустили свою пленницу. Не вставая с колен, они жадно смотрели на него, а их жертва медленно села, держась руками за голову.
— Вы знаете, какое наказание полагается за драку? — воскликнул он, устремив взгляд на четырех нарушительниц. Он указал на ту, которую можно было посчитать застрельщицей. — Мне помнится, что тебя уже наказывали. Не пора ли научиться подчиняться приказаниям?
Она ответила ему еще одной улыбкой:
— Да, дорогуша, но я уже слишком стара, чтобы чему-нибудь новому учиться!
Он вспыхнул, и под хохот, вызванный ее ответом, обратился к сержанту.
— Позаботьтесь, чтобы мистеру Хардингу стали известны имена этих женщин.
— Есть!
Они снова поутихли при этих словах. Настроение толпы мгновенно изменилось. Сначала они были вызывающе веселы, теперь же стали враждебны и негодующи. «С этим они ничего не могут поделать, — подумал он, — они беззащитны перед властью». Если они хоть раз уловят его сочувствие к себе, они, как стервятники, вопьются в него, и его жизнь на «Джоржетте» превратится в ад. С этого мгновения каждое его появление среди них будет восприниматься как сигнал к вспышкам насмешек и неподчинения.
Он прокашлялся и твердо произнес:
— Здесь есть женщина по имени Сара Дейн?
Ответа не последовало.
— Сара Дейн, — повторил он. — Есть здесь кто-нибудь под этим именем?
Жертва трех нападающих вдруг шевельнулась и подняла голову:
— Я Сара Дейн.
Она с трудом встала на колени, затем поднялась на ноги и начала проталкиваться через плотную толпу к Эндрю. Когда они задвигались и затолкались, чтобы пропустить ее, его носа достигло еще большее зловоние. Она наконец подошла, споткнувшись о распростертое тело. Это вызвало такой поток злобной ругани, подобного которому он не слыхал даже на флоте. Но женщина, пробравшаяся к нему, казалась совершенно безразличной к этим ругательствам. Она была высокой, ей пришлось нагнуться, чтобы не удариться о верхние балки.
— Ты Сара Дейн?
— Да, я.
В потемках он не мог ее разглядеть, но голос ее он сразу же узнал. Это был тот самый голос, что прозвучал в защиту ребенка, когда узников направляли вниз после похорон, голос, который так озадачил его и преследовал все это время.
— А как ты встряла в это безобразие? Тебя следует выпороть за участие в беспорядках.
— Беспорядки! — Она убрала с лица выбившуюся прядь, чтобы взглянуть на него как следует. Он почему-то сразу ощутил робость. — Вы считаете беспорядком борьбу за то, что тебе принадлежит? Почему я должна этой дряни позволять лапать грязными руками мои вещи?
— Что же они пытались у тебя отнять?
— Вот что! — Она подняла руку и помахала перед его лицом грязным носовым платком с завязанными уголками и с чем-то тяжелым, завернутым в него. — Мою еду.
Эндрю оглянулся на мрачные лица вокруг и страстно пожелал выбраться отсюда. Здесь он оказался перед лицом факта, который постоянно сверлил его мозг, тревожил его: голод узников. Они жили, в основном, на солонине и протухших корабельных сухарях. Брукс, ежедневно соприкасавшийся с ними, говорил, что этого рациона, конечно, не хватает. Здесь была постоянная опасность вспышки чумы. Казалось, что ни он, ни капитан, ни Ост-Индская компания ничего не могут с этим поделать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66