Когда кончился срок ссылки Джереми, Сара отметила это событие, сделав ему подарок в виде наличных денег и кредитных бумаг через своих агентов. Сумма была так велика, что потрясла его, и он тут же возвратил ее дар, причем сделал это довольно нелюбезно. Она приняла его, пожав плечами.
— Ты глупец, Джереми Хоган! Ты теперь свободен, и тебе нужны деньги, но если хочешь быть упрямым как мул — дело твое.
Но он сберег в душе воспоминания о том обеде, который она дала в его честь в Гленбарре в день его освобождения. Дэвиду позволили не ложиться спать дольше обычного, чтобы он мог пообедать вместе с ними. Окна столовой были раскрыты и пропускали мягкий весенний воздух, вино было охлаждено, свечи мягко освещали лица Сары и ее сына. Они смеялись, и напряжение, которое стало привычным для Сары, оставило ее.
Вдруг Сара подняла бокал, улыбаясь ему через весь стол.
— За будущее, Джереми!
Он услышал двусмысленность в этих словах, отнес ее на счет присутствия Дэвида и с радостью подхватил свой стакан, чтобы выпить за свою свободу. Четырнадцать лет ушли из его жизни, четырнадцать лет с тех пор, как он видел свой дом и все, что составляло его мир: хорошенькие женщины, прекрасные манеры, отличные лошади, на которых скачешь с гончими упоительным морозным утром. Все это кончилось, равно как и годы служения другим людям. Он не может вернуться к тому, что когда-то знавал, но жизнь здесь, в колонии, может быть приспособлена к его желаниям. Теперь он сам себе господин… Нет… он не господин себе, пока Саре угодно, чтобы он выполнял ее волю.
Воспоминаний о том, как вела себя с ним Сара в тот вечер, должно было хватить ему на будущее. Он напрасно ждал, что она вернется к жизни так, как это было в тот вечер. Не то чтобы она была с ним чужой, думал он, но она уходила в себя, была постоянно занята своими мыслями — склады валось впечатление, что, разговаривая с ним, она уже уносится мыслями к своим следующим обязанностям. Он прекрасно знал, что она по-прежнему полагается на него, обращаясь к нему за советами и даже порой следуя им. Но ему казалось, что бесполезно пытаться приблизиться к ней. Он постоянно напоминал себе, что Эндрю не умер — его корабли бороздят моря, его урожаи созревают на богатых полях, и Сара живет памятью о нем с наглухо замкнутым сердцем.
Свобода принесла очень мало перемен в жизни Джереми. Он делил свое время между тремя фермами Маклеев: вставал на заре и был в поле вместе с батраками, пока не угасал дневной свет. Часто по ночам, сидя над конторскими книгами на ферме Кинтайр или Приста, он думал о Саре, которая, возможно, занималась тем же самым в Гленбарре, и клял ее за кабалу, в которой она его держит. Иногда он ездил в Паррамапу или Сидней, чтобы найти себе женщину — одну из тех легких ночных бабочек, которые разлетались по улицам после наступления темноты, разодетые в пух и прах за счет денег, полученных от солдат Корпуса или от какого-нибудь фермера, который вырвался на кутеж из окрестных поселений.
Но это приносило ему мало радости из-за неотвязных мыслей о Саре, которая в это время сидит взаперти в Гленбарре и принимает его только в присутствии Клепмора или Энни, шагающей взад-вперед по коридору. Иногда он просыпался ночью, взмокший от сновидений, в которых она ему являлась, сновидений, в которых ее светлые волосы, обвившись вокруг его шеи, душат его. Он страдал и стонал под се игом, но никак не мог от него освободиться.
Месяцы проходили, и ее экипаж все чаще видели на дороге между тремя фермами; в любую погоду можно было наблюдать, как се строгая фигура в черной амазонке проносится по полям. Она постоянно поворачивалась к скачущему рядом Джереми, делая замечания, иногда — похвальные, на похвалу она всегда была еще скупее Эндрю. «Она боится похвалить, — говорил он себе, — она все время боится, что взяла на себя непосильную ношу».
V
Для Сары единственным избавлением от чувства тоски по Эндрю было погружение в дела — погружение настолько глубокое, чтобы уставать до полного изнеможения, чтобы не дать овладеть душой сомнениям, что ей не удастся осуществить свои планы. В ней все время назревало неприятное ощущение, что сложность работы день ото дня увеличивается. Справедливости ради надо сказать, что колония примирилась с ее решимостью продолжать дела Эндрю и что она все более умело справлялась с их разнообразием. Недавно «Дрозд» и «Чертополох» одновременно прибыли в гавань, и их капитаны довольно охотно приняли ее распоряжения; она могла быть удовлетворена достигнутым, но начала ощущать вокруг нарастающую холодность, большее напряжение со стороны тех людей, что потакали ей ради Эндрю. В течение нескольких недель после гибели Эндрю она не поощряла визитов людей, которые раньше бывали в Гленбарре, и не знала, вернутся ли они теперь, по прошествии нескольких месяцев. Где, спрашивала она себя, те женщины, которые знакомились с нею, следуя примеру Элисон Барвелл? Ставят ли они ей в вину то, что теперь она уже не жена выдающегося вольного поселенца, а всего лишь выдающаяся бывшая ссыльная? Она встречала их по утрам в воскресенье, когда отводила детей на службу, которую проводил преподобный Сэмюэль Марсден во временной церквушке рядом с местом, где строилось каменное здание. Раньше каждое воскресенье, бывая в Сиднее, они с Эндрю непременно присутствовали здесь на службе, а по пути домой останавливались поговорить с многочисленными знакомыми. Теперь Сара ходила в церковь с Дэвидом и Дунканом, и ее знакомые, торопившиеся, чтобы не опоздать на службу, проходили мимо, казалось, не замечая ее. Они сидели на твердых деревянных скамьях, слушая проповеди мистера Марсдена; ссыльные покорно толпились позади, и все пели гимны, довольно фальшиво, так как органа в церквушке не было. После службы все они растекались по грубо сколоченному строению, как это было принято в настоящей английской церкви, с одной только разницей, что здесь прихожане напрасно ждали звука колокола. Никто не уходил, пока губернатор Кинг и его жена не покинут церкви: были поклоны и реверансы, и часто раньше Эндрю и Сара оказывались среди тех, кого губернатор удостаивал беседы. Теперь же Сара стояла с мальчиками в толпе, наблюдающей, как уходит губернатор, они также видели, как Элисон Барвелл проходит мимо, слегка кивнув в ее сторону. Она заметила, что кивки остальных женщин становятся все более сдержанными. Ей достаточно ясно давали понять, что думают о женщине, которая не проводит первый год вдовства, тихо сидя в своей гостиной.
Время шло, и в ней не оставалось сомнения, что, когда она ездит осматривать фермы или посещает лавку и корабли в гавани, ее действия не остаются незамеченными и подвергаются осуждению. С беспомощным отчаянием она наблюдала, как ее положение возвращается к тому состоянию, в котором она была, впервые вернувшись с Хоксбери.
Единственным утешением в тот одинокий и тоскливый год была перемена в Ричарде. Как они с Сарой и договорились, их свидания ограничивались случайными встречами на улицах Сиднея или в магазине. Но между ними возникла несомненная близость, хрупкой основой для которой были редкие письма Ричарда к ней и краткие беседы, когда он приходил раз в квартал, чтобы внести деньги в счет уплаты долга.
Ричард теперь почти не принимал участия в карточных играх в казарме: как только у него выдавалось время, он отправлялся на ферму, больше не было разговоров о его пьянстве. Элисон больше не давала вечеров, и хотя по-прежнему была шикарно одета, на ней были прошлогодние туалеты, и было заметно, что уже прекратились завистливые разговоры о том, чего миссис Барвелл ожидает от прибытия очередного корабля из Лондона. Ричард даже делал робкие попытки заняться самостоятельной торговлей. Но ему не слишком везло — у него не хватало пороху на ежедневную борьбу за доход от ромовой торговли. Искра честолюбия зажглась в Ричарде слишком поздно: одной энергии было недостаточно, чтобы восполнить недостаток проницательности или хитрости, которых в нем никогда не было. Сара, пристально за ним наблюдая и видя, что он работает так, как никогда раньше, знала, как мало вознаграждаются его усилия. Деньги, которые он выплачивал ей каждые три месяца, были результатом суровой экономии, а не его растущих доходов. Но его гордость была бы слишком глубоко задета, если бы она дала ему понять, что это ей известно; теперь он был гораздо скромнее в одежде, и она слышала, что он продал свою породистую кобылу. Но она ни за что не упомянула бы этого в разговоре.
Она радовалась его редким визитам в Гленбарр, когда они могли побыть наедине. Она жадно слушала его рассказы об усовершенствованиях на ферме и поощряла его стремление расширить ее, зная, что делает это больше для удовольствия послушать, как он плетет паутину своих мечтаний, чем ради будущего процветания фермы. Она знала, что уже слишком поздно для него стремиться достичь и половины того, чего она бы для него желала. Но она заметила, как через его новый взгляд на жизнь и новые устремления проглядывает личность, гораздо менее себялюбивая и эгоцентричная.
Изредка он писал ей письма — это были странные послания, в которых смешивалось деловое и личное; Сара читала эти письма и, сама не зная зачем, держала их под замком в ящике письменного стола.
Время текло медленно, дни были так похожи один на другой, что Сара приходила в отчаяние, когда задумывалась об этом. В редкие минуты отдыха она находила, что мысли — плохие компаньоны. Джереми был далеко — на Тунгабби, в Кинтайре или на ферме Приста. Ричард — в добровольном изгнании. Дети ее были еще малы. Майкл Сэлливан — слишком застенчив, чтобы с ним можно было говорить так, как ей хотелось. Даже все многообразие занятий не давало полного выхода ее энергии. И с каждой почтой она все с большим нетерпением ждала письма от Луи.
Глава ВТОРАЯ

I
— Мы скоро приедем, мама?
Сара взглянула на Дункана, которая сидел напротив нее в карете. Вокруг рта у него был липкий круг от только что съеденного пирожного, он говорил довольно оживленно, но выглядел усталым, одежда его был пыльной и мятой. Рядом с Сарой на сиденье спал Себастьян, которого она поддерживала одной рукой, другой опираясь на раму окна, чтобы не стукаться о стенки во время дорожной тряски. Энни, сидя рядом с Дунканом, сонно клевала носом. Из всех пятерых только у Дэвида, казалось, хватало сил смотреть на дорогу, бегущую вдоль реки.
— Да, дорогой мой, уже недалеко — всего около мили.
При этих слова Дэвид взглянул на нее со своего места напротив.
— Мы ведь здесь раньше бывали, правда, мама? Еще до смерти папы?
По его тону было видно, какими далекими представляются ему события полуторагодичной давности. Он лишь смутно мог вспомнить Банон.
— Да, — промолвила Сара. — Ты разве не помнишь, Дэвид, и ты, Дункан, тот белый дом над Непеаном? И вольер… птиц-то вы наверняка помните.
— Да… я помню, — неуверенно подтвердил Дункан. Он не особенно любил оказываться в непривычных местах. — А когда мы вернемся назад, в Кинтайр, мама? Мне там больше всего нравится.
— Может быть, недельку побудем в Баноне, а потом поедем в Кинтайр.
— А зачем мы едем в Банон? Там ведь месье де Бурже не будет — он же все еще в Англии. — Дэвид недовольно качнул ногой. Он разделял неприязнь Дункана к незнакомым местам. Они любили Кинтайр, который даже больше, чем Гленбарр, олицетворял для них дом. Дэвиду, по-видимому, не нравилось, что Банон не даст им вкусить удовольствий, которые сулит ферма на Хоксбери.
— Видишь ли… — На несколько секунд Сара почувствовала замешательство. — Видишь ли, еще когда папа был жив, он обещал месье де Бурже, что мы время от времени будет навещать Банон, чтобы посмотреть, все ли там в порядке в его отсутствие. Папа смог съездить только один раз, и уже больше года никто не бывал ни на ферме, ни в доме. А папа был деловым партнером месье де Бурже, и я подумала, что должна туда съездить.
Дэвид, по-видимому, был удовлетворен. Он снова отвернулся к окну.
Это было в конце марта 1805 года — год спустя после гибели Эндрю. Осень мягко завладевала окружающей природой. В Сиднее это было почти незаметно, а здесь, в более высокой местности, по ночам уже бывали заморозки. Уже неделю не бьшо дождей, и пыль летела из-под конских копыт. Вокруг природа, казалось, затаилась в тиши и безмолвии. Сару удивили изменения, происшедшие в этих местах с того времени, как она была здесь последний раз: появилось больше признаков заселения этого края — вправо и влево шли грубые колеи к домам, скрытым за деревьями; большие наделы земли были расчищены под сельскохозяйственные угодья, на огороженных пастбищах пасся скот. Они уже приближались к району государственных пастбищ — богатой земле на другом берегу реки, где множились стада, принадлежавшие государству. Они паслись здесь со времен губернатора Филиппа, и никому без специального разрешения не позволялось появляться в этих местах, но никакой действенной охраны не было, и как только поселенцам хотелось свежего мяса, они охотились там. Эта часть страны была все еще тем местом, куда рука властей толком пока не дотянулась.
Для Сары эта удаленность Банона теперь казалась благословенной. Она смотрела на него как на убежище, как на самый далекий из всех заселенных мест уголок, где она могла найти отдохновение. Она бежала из Сиднея почти в панике, поспешно запихнув в карету детей и поклажу, отчаянно цепляясь за обещание Эндрю, данное Луи, как за предлог для того, чтобы укрыться в тишине Непеана. Она жаждала уединения и покоя, непривычности дома Луи. Здесь, в одиночестве и без помех, она сможет обдумать ситуацию, которая стала такой напряженной, что ее уже невозможно не замечать. Три дня назад она стала такой грозной, что Сара до неприличия поспешно бросилась в Банон. Она сознавала, что в течение ближайшей недели ей следует принять какое-то решение в отношении будущего, ее собственного и ее детей; она хотела принять его в обстановке, никак не ассоциирующейся с Эндрю, с воспоминаниями прошлого, которые могли бы повлиять на се решение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66