купить джакузи в москве
— Не согласитесь ли вы поехать со мной на Выставку в следующее воскресенье? Ваша тетя или одна из сестер, наверное, согласятся сопровождать вас.
«Да, — подумала Орелия, — мужчина не может пригласить на прогулку женщину без сопровождения другой женщиной. Снова „Правила хорошего тона“. Но, в конце концов, Де Витт вежлив, любезен, а кроме того, одной встречи недостаточно, чтобы присмотреться к человеку. Все же он намного приятнее этого грубияна О'Рурка с его безапелляционными суждениями».
— Да, побывать на ярмарке будет очень интересно, — ответила она. — Но за день ее не обойдешь. Мы с тетей Федрой хотели посмотреть Городок увеселений.
— Там же будет грубая толпа простонародья. — Впервые с момента их знакомства Де Витт нахмурил брови. — Это небезопасно для леди.
— Но у нас же будет сопровождающий!
— Все равно, — покачал головой Де Витт, — там полно карманников, в воздухе носится грубейшая брань. Лучше я найму карету, и мы прогуляемся по парку, — решил Де Витт. — Я заеду за вами и Федрой в два часа. И моя матушка поедет, если будет хорошо себя чувствовать… И…
Орелия прервала его:
— Пожалуй, я не буду никуда выезжать в следующее воскресенье. Может быть, через неделю.
Де Витт снова нахмурился и спросил обиженно:
— Может быть? Значит, вы не уверены и в следующей неделе?
По правде говоря, она не хотела с ним больше встречаться, но ответила вежливо, как благовоспитанная девица:
— Я ведь недавно вернулась в Чикаго, и у меня столько дел!
Он поджал тонкие губы.
— Тогда я возобновлю свое приглашение через несколько недель.
— Да, так будет лучше.
По дороге к дому Файоны они почти не разговаривали. Де Витт явно дулся на нее. Но Орелия не жалела, что отказалась от прогулки с неинтересным ей человеком. Какая досада! Такие разные мужчины — Лайэм и Де Витт — не одобряют ее стремления к независимости.
Но Лайэм честнее — он высказывает это открыто, Орелня решила подумать над тем, что же, в конечном счете, лучше: открытая неприязнь или уклончивое неодобрение.
Глава 4
Лайэм уже три дня занимался строительством в Дубовом парке, не посещая свой офис, куда вторглась эта строптивая женщина. Работа на свежем воздухе успокоила его нервы, и он с удовольствием думал о предстоящем в четверг заседании Общества по изучению древних средиземноморских культур.
В четверг вечером он заехал домой, принял ванну, переоделся и поехал на бульвар Саус Дрексель, где находился довольно уродливый особняк Прентиса Росситера в стиле ложной французской готики. Лакей открыл перед ним массивную резную дверь, он вошел в холл и был очень удивлен.
— Орелия Кинсэйд! — воскликнул он ошеломленно, увидев перед собой ту, встречи с которой все эти дни старательно избегал.
Она холодно кивнула и поджала губы.
— Добрый вечер, мистер О'Рурк!
— Что вы здесь делаете?
Она моргнула и устремила на него твердый взгляд своих блестящих глаз с чуть приподнятыми уголками.
— Я приехала на заседание с тетей Федрой.
— Так вы обе здесь? — Теперь он припомнил, что Общество пригласило Федру иллюстрировать какую-то книгу, которую предполагает издать.
— Да, две женщины вторглись в сферу мужских интересов. Ведь Америка — свободная страна, мистер О'Рурк, хотя женщины в ней не имеют еще права голоса.
— Вашу тетю пригласили по делу, но вы…
— А у меня — не дело, а интерес к древности и к Средиземноморью, этот интерес возник еще в Италии, где я прожила два года. Италия — страна Средиземноморья с древней историей. — Слегка кивнув Лайэму, она закончила: — Ну, я иду на заседание, меня ждет тетя. Извините.
Он глядел, как она шла по коридору с мраморными стенами в библиотеку, где должно было состояться заседание.
— Проклятье! — Он снова вел себя с ней как идиот.
Лайэм вошел в большую комнату с высоким потолком, где уже сидели вокруг длинного стола красного дерева человек десять постоянных членов Общества и три женщины. На полированном столе стояли графины с шерри и подносы с рюмками.
Здороваясь с мужчинами, он не мог оторвать глаз от молодой женщины в золотистом шелковом платье с единственным украшением — серебряной брошью с мерцающим пурпурным камнем, фигура которой ярко выделялась на фоне книжных полок, уставленных томами в темных кожаных переплетах. На полках стояло также множество разнообразных античных статуэток, вазочек, украшений, коллекцией которых Рос-ситер очень гордился. Нет, решительно эта женщина преследует его, словно неотвязный кошмар! И — вот уж поистине на беду — она не только очень красивая, но к тому же уверенная в себе, волевая женщина и превосходный профессионал. Лайэм вынужден был одобрить ее эскизы и испытывал из-за этого какое-то чувство унижения. Конечно, хорошо, что он наладил отношения с отцом, но самолюбие Лайэма все-таки было задето.
Он с трудом заставил себя отвести глаза от Орелии. Доктор Росситер объявил заседание открытым. Лайэм давно был увлечен археологией и стремился принимать участие в экспедициях, раскопках. Незабываемую радость доставило ему посещение древних Микен в Греции два года назад и экспедиция, которая нашла черепки античных ваз в песках египетской пустыни. Сейчас он хотел бы участвовать в очередной экспедиции, планируемой Обществом, и поэтому с энтузиазмом участвовал в его работе.
Росситер в очках, поднятых на лоб, сверкая в свете канделябров блестящей лысиной, проверил по списку присутствующих и представил докладчика:
— Сегодня мы имеем удовольствие выслушать сообщение Джека Квигли, вернувшегося из Северной Африки.
Встал высокий багрово-румяный человек, сидевший рядом с Росситером. Задира и бахвал, Квигли не пользовался популярностью в ученом мире, хотя был образован, много путешествовал и знал несколько языков. Но в Обществе любителей археологии его слушали с большим вниманием.
Густой, громкий голос Квигли сразу заполнил помещение. Лохматая шевелюра и борода придавали ему сходство с дикарем.
— Я должен вам сообщить, джентльмены, что в раскопках около Фив в Египте мне выпала большая удача. Там я обнаружил нетронутое захоронение, и в нем — мумию превосходной сохранности.
Лайэм увидел, что на лицах у многих выразились интерес и зависть; да и он сам испытывал эти чувства.
По слухам, Квигли мог отдавать все свое время археологическим изысканиям в экзотических странах, потому что, женившись на богатой одинокой вдове, без зазрения совести тратил ее деньги.
— А золото в могиле было? — спросил Эрнест Вильямсон, новый член общества.
— В настоящее время я разбираю и классифицирую найденные в могиле предметы, — продолжал Квигли, как будто и не слышал вопроса…
— Нашли ли вы золото? — настойчиво повторил Вильямсон.
Квигли сердито нахмурил брови:
— Разве вы не знаете, что проклятые крестьяне разграбили ценности еще в давние времена. — Он сжал мощный кулак. — Попадись они мне сейчас, я бы им все кости переломал, но грабили все эти гробницы в прошлые века. — Археолог посмотрел на Вильямсона так, будто и ему охотно переломал бы кости.
«Этот человек агрессивен», — подумал Лайэм.
Вильямсон, удовлетворенный ответом, спокойно откинулся на спинку кресла.
Квигли рассказал о надписях на стенах склепа.
— Судя по характеру иероглифов, мумия принадлежит ко времени Нового Царства. — Он налил себе рюмку шерри и опрокинул ее одним глотком. — Тело довольно гибкое, забинтовано желтоватыми широкими лентами, пропитанными ароматными смолами.
— Вообще-то, это признак более поздней эпохи, — вставил Росситер. Как председатель Общества и личный друг Квигли он позволял себе делать замечания во время доклада. — Хотелось бы знать формулу, которую упоминает Геродот, тогда мы могли бы по химическому составу средств, используемых при бальзамировании, точнее датировать мумии.
— Это все пустяки, — отмахнулся Квигли. Он сел за стол, осушил свою рюмку вина, налил новую и тотчас с жадностью выпил. — Они вскрывали тело, вынимали все органы и затем тело высушивали. Вот и все, что нужно знать.
Росситер деликатно кашлянул.
— А я как хирург уверен, что все это делалось более тщательно, чем вы думаете. Египтяне вскрывали тело покойника с хирургической точностью, вынимали сердце, легкие и внутренности, которые помещались в отдельные урны. Потом тело подвергалось бальзамированию: его внутренние полости наполнялись травами, опилками и ароматными смолами. По некоторым источникам, тело после вскрытия и очистки оставляли на семьдесят дней в соленой воде. Мозг искусно удалялся проволокой через нос. Я как медик предполагаю, что отсутствие мозга способствовало ускорению процесса мумификации.
— Мумификация происходила благодаря особому климату Египта, жаркому и сухому, — загремел Квигли. — Это был основной фактор, а не бальзамирование и удаление органов.
— И все-таки очень важен был состав средств, применяемых при бальзамировании, — возразил Росситер. — Употреблялись сода, битум, бальзамические масла. Со временем египтяне улучшали состав — мумии Нового Царства сохранились лучше, чем Старого Царства, — те почернели и потрескались.
Желая положить конец описанию этих ужасных деталей, Лайэм задал вопрос:
— А что это за мумия, мистер Квигли?
— Мумия женщины, — ответил тот. — Знатной дамы по имени Птахнофрет. Ее имя и портрет были на крышке саркофага.
— Она была хорошенькая? — шутливо спросил доктор Кэннингхем, еще один член Общества — хирург.
— Какое имеет значение, красива она была или нет, — буркнул Квигли. — Как и другие женщины в те времена, она помалкивала — это лучшее качество для женщины.
Мэнсфилд кашлянул, и Лайэм подумал, что человек, который привел на собрание двух женщин, должен чувствовать себя неловко. Но этот странный молчун и тихоня не вступился за женщин, и Квигли продолжал с ожесточением:
— В сущности, древние рассматривали женщин как племенной скот… «И правильно делали» — как будто прозвучало непроизнесенное окончание фразы. Лайэму было известно, что Квигли третирует свою жену и фактически превратил ее в затворницу.
Кроме Федры и Орелии, за столом сидела, рядом с мужем, еще одна женщина — миссис Кэннингхэм. Она встала и с возмущением, но сдерживая себя, заявила:
— Я с вами не согласна, мистер Квигли, в Древнем Египте были царицы, известные в истории как мудрые правительницы. И если оставить в стороне бедных крестьянок, то египтянки никогда не представляли собой племенной скот.
— Ха! — воскликнул Квигли. — Царицы Древнего Египта — такие же племенные кобылы, как и все женщины. Только титулованные.
— Неужели вы назовете племенной кобылой и царицу Хатшепсут? — вступилась Федра. — Она построила прекраснейший храм в Дэр эль-Бахри. У нее была только одна дочь.
— Хатшепсут была вдова и узурпировала трон племянника, — заметил Квигли.
— А я читала в источниках, что он добровольно разделил с ней правление, — возразила Федра.
— Если она не была узурпатором, то почему египтяне после ее смерти разбивали статуи и выскребали ее имя на надписях? Они считали, что женщина не должна выходить за пределы своего предназначения, и правление Хатшепсут их возмущало. Сейчас спекулируют ее именем, а я считаю, что при жизни это была обычная баба, которая совала свой нос куда не положено, покуда из нее не сделали мумию с забинтованным ртом, — вот тогда она приняла пристойный для женщины вид!
В комнате повисла напряженная тишина. Миссис Кэннингхэм сжала кулачки, так что побелели суставы пальцев. Федра бросила на Квигли яростный взгляд, Орелия закусила нижнюю губку, и ее черные глаза ярко горели на смуглом лице.
Неожиданно для самого себя Лайэм встал и заговорил твердым, подчеркнуто спокойным тоном:
— Я лично считаю, что царствование Хатшепсут было прекрасной эпохой в истории Египта. Во всех источниках говорится, что это время процветания страны. Целые десятилетия мирной жизни — ни одной войны за все время ее царствования. А какие великолепные архитектурные сооружения возведены тогда! Я утверждаю, что Хатшепсут была выдающейся правительницей. — Помолчав, чтобы подчеркнуть свое утверждение, он продолжил: — Мне кажется, что наше Общество создано в целях объективного, непредвзятого изучения истории древних культур. Давайте же не будем допускать, чтобы в дискуссиях довлели какие-то личные предубеждения. Тем более, когда речь идет о предубеждениях, недостойных нашего цивилизованного общества и позорных для кануна двадцатого века.
— Если вы имеете в виду меня, — вскочил Квигли с побелевшими от ярости глазами, — то я излагаю факты без всяких личных предубеждений!
— А мне кажется, что вы умалчиваете о фактах, которые нашли в папирусах известные египтологи.
Квигли нахмурил густые брови, лицо его пылало. «От гнева или от нескольких рюмок шерри —кто его знает», — насмешливо подумал Лайэм.
— Только безмозглый идиот может опровергать бесспорный закон природы, — прорычал Квигли, — женщины всегда были…
— Остановитесь, — резко прервал его Лайэм, — вы оскорбляете присутствующих здесь леди.
Квигли выскочил из-за стола:
— Хотите заткнуть мне рот?! Ну-ка, выйдем за дверь, и я с вами разберусь!
— Следую за вами! — отозвался Лайэм, но председатель собрания призвал их к порядку.
— Успокойтесь, джентльмены! Вы зашли слишком далеко.
Он потрепал по плечу яростно пыхтевшего Квигли, поблагодарил его за доклад, бросив успокаивающий взгляд на Лайэма, и невозмутимо заявил:
— А теперь, джентльмены, мы перейдем к обсуждению текущих дел.
Он передал слово казначею Общества, который начал монотонно зачитывать свой отчет. Противники успокоились, — Лайэм вовсе не желал ввязываться в драку, а Квигли осушил еще пару рюмок шерри и откинулся на спинку кресла с осоловелым видом.
Вдруг Лайэм почувствовал, что Орелия смотрит на него. Она быстро отвела взгляд. Не решила ли она, что он сцепился с Квигли из-за нее?
Когда казначей закончил свой отчет, Росситер представил членам Общества гостей, и Мэнсфилд сказал несколько слов о Федре Кинсэйд, назвав ее талантливой художницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
«Да, — подумала Орелия, — мужчина не может пригласить на прогулку женщину без сопровождения другой женщиной. Снова „Правила хорошего тона“. Но, в конце концов, Де Витт вежлив, любезен, а кроме того, одной встречи недостаточно, чтобы присмотреться к человеку. Все же он намного приятнее этого грубияна О'Рурка с его безапелляционными суждениями».
— Да, побывать на ярмарке будет очень интересно, — ответила она. — Но за день ее не обойдешь. Мы с тетей Федрой хотели посмотреть Городок увеселений.
— Там же будет грубая толпа простонародья. — Впервые с момента их знакомства Де Витт нахмурил брови. — Это небезопасно для леди.
— Но у нас же будет сопровождающий!
— Все равно, — покачал головой Де Витт, — там полно карманников, в воздухе носится грубейшая брань. Лучше я найму карету, и мы прогуляемся по парку, — решил Де Витт. — Я заеду за вами и Федрой в два часа. И моя матушка поедет, если будет хорошо себя чувствовать… И…
Орелия прервала его:
— Пожалуй, я не буду никуда выезжать в следующее воскресенье. Может быть, через неделю.
Де Витт снова нахмурился и спросил обиженно:
— Может быть? Значит, вы не уверены и в следующей неделе?
По правде говоря, она не хотела с ним больше встречаться, но ответила вежливо, как благовоспитанная девица:
— Я ведь недавно вернулась в Чикаго, и у меня столько дел!
Он поджал тонкие губы.
— Тогда я возобновлю свое приглашение через несколько недель.
— Да, так будет лучше.
По дороге к дому Файоны они почти не разговаривали. Де Витт явно дулся на нее. Но Орелия не жалела, что отказалась от прогулки с неинтересным ей человеком. Какая досада! Такие разные мужчины — Лайэм и Де Витт — не одобряют ее стремления к независимости.
Но Лайэм честнее — он высказывает это открыто, Орелня решила подумать над тем, что же, в конечном счете, лучше: открытая неприязнь или уклончивое неодобрение.
Глава 4
Лайэм уже три дня занимался строительством в Дубовом парке, не посещая свой офис, куда вторглась эта строптивая женщина. Работа на свежем воздухе успокоила его нервы, и он с удовольствием думал о предстоящем в четверг заседании Общества по изучению древних средиземноморских культур.
В четверг вечером он заехал домой, принял ванну, переоделся и поехал на бульвар Саус Дрексель, где находился довольно уродливый особняк Прентиса Росситера в стиле ложной французской готики. Лакей открыл перед ним массивную резную дверь, он вошел в холл и был очень удивлен.
— Орелия Кинсэйд! — воскликнул он ошеломленно, увидев перед собой ту, встречи с которой все эти дни старательно избегал.
Она холодно кивнула и поджала губы.
— Добрый вечер, мистер О'Рурк!
— Что вы здесь делаете?
Она моргнула и устремила на него твердый взгляд своих блестящих глаз с чуть приподнятыми уголками.
— Я приехала на заседание с тетей Федрой.
— Так вы обе здесь? — Теперь он припомнил, что Общество пригласило Федру иллюстрировать какую-то книгу, которую предполагает издать.
— Да, две женщины вторглись в сферу мужских интересов. Ведь Америка — свободная страна, мистер О'Рурк, хотя женщины в ней не имеют еще права голоса.
— Вашу тетю пригласили по делу, но вы…
— А у меня — не дело, а интерес к древности и к Средиземноморью, этот интерес возник еще в Италии, где я прожила два года. Италия — страна Средиземноморья с древней историей. — Слегка кивнув Лайэму, она закончила: — Ну, я иду на заседание, меня ждет тетя. Извините.
Он глядел, как она шла по коридору с мраморными стенами в библиотеку, где должно было состояться заседание.
— Проклятье! — Он снова вел себя с ней как идиот.
Лайэм вошел в большую комнату с высоким потолком, где уже сидели вокруг длинного стола красного дерева человек десять постоянных членов Общества и три женщины. На полированном столе стояли графины с шерри и подносы с рюмками.
Здороваясь с мужчинами, он не мог оторвать глаз от молодой женщины в золотистом шелковом платье с единственным украшением — серебряной брошью с мерцающим пурпурным камнем, фигура которой ярко выделялась на фоне книжных полок, уставленных томами в темных кожаных переплетах. На полках стояло также множество разнообразных античных статуэток, вазочек, украшений, коллекцией которых Рос-ситер очень гордился. Нет, решительно эта женщина преследует его, словно неотвязный кошмар! И — вот уж поистине на беду — она не только очень красивая, но к тому же уверенная в себе, волевая женщина и превосходный профессионал. Лайэм вынужден был одобрить ее эскизы и испытывал из-за этого какое-то чувство унижения. Конечно, хорошо, что он наладил отношения с отцом, но самолюбие Лайэма все-таки было задето.
Он с трудом заставил себя отвести глаза от Орелии. Доктор Росситер объявил заседание открытым. Лайэм давно был увлечен археологией и стремился принимать участие в экспедициях, раскопках. Незабываемую радость доставило ему посещение древних Микен в Греции два года назад и экспедиция, которая нашла черепки античных ваз в песках египетской пустыни. Сейчас он хотел бы участвовать в очередной экспедиции, планируемой Обществом, и поэтому с энтузиазмом участвовал в его работе.
Росситер в очках, поднятых на лоб, сверкая в свете канделябров блестящей лысиной, проверил по списку присутствующих и представил докладчика:
— Сегодня мы имеем удовольствие выслушать сообщение Джека Квигли, вернувшегося из Северной Африки.
Встал высокий багрово-румяный человек, сидевший рядом с Росситером. Задира и бахвал, Квигли не пользовался популярностью в ученом мире, хотя был образован, много путешествовал и знал несколько языков. Но в Обществе любителей археологии его слушали с большим вниманием.
Густой, громкий голос Квигли сразу заполнил помещение. Лохматая шевелюра и борода придавали ему сходство с дикарем.
— Я должен вам сообщить, джентльмены, что в раскопках около Фив в Египте мне выпала большая удача. Там я обнаружил нетронутое захоронение, и в нем — мумию превосходной сохранности.
Лайэм увидел, что на лицах у многих выразились интерес и зависть; да и он сам испытывал эти чувства.
По слухам, Квигли мог отдавать все свое время археологическим изысканиям в экзотических странах, потому что, женившись на богатой одинокой вдове, без зазрения совести тратил ее деньги.
— А золото в могиле было? — спросил Эрнест Вильямсон, новый член общества.
— В настоящее время я разбираю и классифицирую найденные в могиле предметы, — продолжал Квигли, как будто и не слышал вопроса…
— Нашли ли вы золото? — настойчиво повторил Вильямсон.
Квигли сердито нахмурил брови:
— Разве вы не знаете, что проклятые крестьяне разграбили ценности еще в давние времена. — Он сжал мощный кулак. — Попадись они мне сейчас, я бы им все кости переломал, но грабили все эти гробницы в прошлые века. — Археолог посмотрел на Вильямсона так, будто и ему охотно переломал бы кости.
«Этот человек агрессивен», — подумал Лайэм.
Вильямсон, удовлетворенный ответом, спокойно откинулся на спинку кресла.
Квигли рассказал о надписях на стенах склепа.
— Судя по характеру иероглифов, мумия принадлежит ко времени Нового Царства. — Он налил себе рюмку шерри и опрокинул ее одним глотком. — Тело довольно гибкое, забинтовано желтоватыми широкими лентами, пропитанными ароматными смолами.
— Вообще-то, это признак более поздней эпохи, — вставил Росситер. Как председатель Общества и личный друг Квигли он позволял себе делать замечания во время доклада. — Хотелось бы знать формулу, которую упоминает Геродот, тогда мы могли бы по химическому составу средств, используемых при бальзамировании, точнее датировать мумии.
— Это все пустяки, — отмахнулся Квигли. Он сел за стол, осушил свою рюмку вина, налил новую и тотчас с жадностью выпил. — Они вскрывали тело, вынимали все органы и затем тело высушивали. Вот и все, что нужно знать.
Росситер деликатно кашлянул.
— А я как хирург уверен, что все это делалось более тщательно, чем вы думаете. Египтяне вскрывали тело покойника с хирургической точностью, вынимали сердце, легкие и внутренности, которые помещались в отдельные урны. Потом тело подвергалось бальзамированию: его внутренние полости наполнялись травами, опилками и ароматными смолами. По некоторым источникам, тело после вскрытия и очистки оставляли на семьдесят дней в соленой воде. Мозг искусно удалялся проволокой через нос. Я как медик предполагаю, что отсутствие мозга способствовало ускорению процесса мумификации.
— Мумификация происходила благодаря особому климату Египта, жаркому и сухому, — загремел Квигли. — Это был основной фактор, а не бальзамирование и удаление органов.
— И все-таки очень важен был состав средств, применяемых при бальзамировании, — возразил Росситер. — Употреблялись сода, битум, бальзамические масла. Со временем египтяне улучшали состав — мумии Нового Царства сохранились лучше, чем Старого Царства, — те почернели и потрескались.
Желая положить конец описанию этих ужасных деталей, Лайэм задал вопрос:
— А что это за мумия, мистер Квигли?
— Мумия женщины, — ответил тот. — Знатной дамы по имени Птахнофрет. Ее имя и портрет были на крышке саркофага.
— Она была хорошенькая? — шутливо спросил доктор Кэннингхем, еще один член Общества — хирург.
— Какое имеет значение, красива она была или нет, — буркнул Квигли. — Как и другие женщины в те времена, она помалкивала — это лучшее качество для женщины.
Мэнсфилд кашлянул, и Лайэм подумал, что человек, который привел на собрание двух женщин, должен чувствовать себя неловко. Но этот странный молчун и тихоня не вступился за женщин, и Квигли продолжал с ожесточением:
— В сущности, древние рассматривали женщин как племенной скот… «И правильно делали» — как будто прозвучало непроизнесенное окончание фразы. Лайэму было известно, что Квигли третирует свою жену и фактически превратил ее в затворницу.
Кроме Федры и Орелии, за столом сидела, рядом с мужем, еще одна женщина — миссис Кэннингхэм. Она встала и с возмущением, но сдерживая себя, заявила:
— Я с вами не согласна, мистер Квигли, в Древнем Египте были царицы, известные в истории как мудрые правительницы. И если оставить в стороне бедных крестьянок, то египтянки никогда не представляли собой племенной скот.
— Ха! — воскликнул Квигли. — Царицы Древнего Египта — такие же племенные кобылы, как и все женщины. Только титулованные.
— Неужели вы назовете племенной кобылой и царицу Хатшепсут? — вступилась Федра. — Она построила прекраснейший храм в Дэр эль-Бахри. У нее была только одна дочь.
— Хатшепсут была вдова и узурпировала трон племянника, — заметил Квигли.
— А я читала в источниках, что он добровольно разделил с ней правление, — возразила Федра.
— Если она не была узурпатором, то почему египтяне после ее смерти разбивали статуи и выскребали ее имя на надписях? Они считали, что женщина не должна выходить за пределы своего предназначения, и правление Хатшепсут их возмущало. Сейчас спекулируют ее именем, а я считаю, что при жизни это была обычная баба, которая совала свой нос куда не положено, покуда из нее не сделали мумию с забинтованным ртом, — вот тогда она приняла пристойный для женщины вид!
В комнате повисла напряженная тишина. Миссис Кэннингхэм сжала кулачки, так что побелели суставы пальцев. Федра бросила на Квигли яростный взгляд, Орелия закусила нижнюю губку, и ее черные глаза ярко горели на смуглом лице.
Неожиданно для самого себя Лайэм встал и заговорил твердым, подчеркнуто спокойным тоном:
— Я лично считаю, что царствование Хатшепсут было прекрасной эпохой в истории Египта. Во всех источниках говорится, что это время процветания страны. Целые десятилетия мирной жизни — ни одной войны за все время ее царствования. А какие великолепные архитектурные сооружения возведены тогда! Я утверждаю, что Хатшепсут была выдающейся правительницей. — Помолчав, чтобы подчеркнуть свое утверждение, он продолжил: — Мне кажется, что наше Общество создано в целях объективного, непредвзятого изучения истории древних культур. Давайте же не будем допускать, чтобы в дискуссиях довлели какие-то личные предубеждения. Тем более, когда речь идет о предубеждениях, недостойных нашего цивилизованного общества и позорных для кануна двадцатого века.
— Если вы имеете в виду меня, — вскочил Квигли с побелевшими от ярости глазами, — то я излагаю факты без всяких личных предубеждений!
— А мне кажется, что вы умалчиваете о фактах, которые нашли в папирусах известные египтологи.
Квигли нахмурил густые брови, лицо его пылало. «От гнева или от нескольких рюмок шерри —кто его знает», — насмешливо подумал Лайэм.
— Только безмозглый идиот может опровергать бесспорный закон природы, — прорычал Квигли, — женщины всегда были…
— Остановитесь, — резко прервал его Лайэм, — вы оскорбляете присутствующих здесь леди.
Квигли выскочил из-за стола:
— Хотите заткнуть мне рот?! Ну-ка, выйдем за дверь, и я с вами разберусь!
— Следую за вами! — отозвался Лайэм, но председатель собрания призвал их к порядку.
— Успокойтесь, джентльмены! Вы зашли слишком далеко.
Он потрепал по плечу яростно пыхтевшего Квигли, поблагодарил его за доклад, бросив успокаивающий взгляд на Лайэма, и невозмутимо заявил:
— А теперь, джентльмены, мы перейдем к обсуждению текущих дел.
Он передал слово казначею Общества, который начал монотонно зачитывать свой отчет. Противники успокоились, — Лайэм вовсе не желал ввязываться в драку, а Квигли осушил еще пару рюмок шерри и откинулся на спинку кресла с осоловелым видом.
Вдруг Лайэм почувствовал, что Орелия смотрит на него. Она быстро отвела взгляд. Не решила ли она, что он сцепился с Квигли из-за нее?
Когда казначей закончил свой отчет, Росситер представил членам Общества гостей, и Мэнсфилд сказал несколько слов о Федре Кинсэйд, назвав ее талантливой художницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28