Все вернулись к работе, а Лайэм собрался уходить. Проходя мимо саркофага, крышку которого уже кончили раскрашивать Мэнсфилд и Кэннингхэм, он ближе рассмотрел женское лицо. Какие знакомые черты… Прямой нос, широко расставленные черные глаза. Мой Бог, Орелия! Он тряхнул головой — конечно, почудилось в странной обстановке этого вечера.
— Что случилось? — спросил Росситер, заметивший, как Лайэм вздрогнул.
— Нет, ничего, — ответит тот.
«Да, — решил Лайэм, — воображение шутит со мною шутки».
Он шел по красивому бульвару Дрексель и думал все о ней же, о единственной женщине, которая день и ночь занимала его мысли. На несколько дней их отношения наладились, но теперь…
Теперь он твердо знал, что друзьями они быть не могут. Теперь в них обоих проснулась страсть, он вкусил ее сочный рот, ощутил ее нежное тело. Может быть, они станут любовниками? Он ощутил, что она тянется к нему с той же страстью, что и он к ней.
Да, они могут быть любовниками — если он достаточно хорош для леди из общества.
Она отпрянула от него, — может быть, она испугалась его пыла? Но теперь он узнал о Де Витте Карлтоне и понял, почему Орелия отшатнулась от него. Он шел к трамвайной остановке по бульвару, обсаженному цветущими деревьями, жадно вдыхая аромат. На дорожке для верховой езды появились две всадницы в амазонках; обе бросили на него взгляд, но он не обратил на них никакого внимания.
Только одна женщина занимала его мысли. Он не был сегодня в офисе и не видел Орелии, но образ ее стоял перед глазами.
* * *
Сразу после работы Орелия поехала в Дубовый парк. Он был расположен далеко от делового центра Чикаго, но на трамвае можно было доехать довольно быстро.
Это новое средство сообщения ускорило застройку района — многие богатые семьи, желавшие жить ближе к природе, поселялись здесь.
Орелия хотела серьезно заняться проектом коттеджа в Дубовом парке. Если у нее получится этот проект, Син О'Рурк повысит ее в должности, и она докажет, что заслуживает хорошего места. Она вышла на последней остановке трамвая и двинулась по дороге, усыпанной гравием, удивляясь деревенской тишине, нарушаемой только пением птиц. До самого горизонта простирались луга с отдельными купами деревьев и зарослями кустарника. Солнце катилось к горизонту, но было еще совсем светло. Орелия с наслаждением вдыхала свежий воздух. Она расстегнула воротник блузы и подобрала юбку.
Черный дрозд с красными перышками в крыльях вылетел из-под ее ног. Какая красота кругом! Надо чаще выезжать за город.
Когда она добралась до места, обозначенного на взятой с собой карте, очень обрадовалась, что Син и Лайэм сохранили деревья, — вокруг участка, предназначенного для здания, возвышались купы дубов. Нередко строители уничтожали лес и возводили дома на голом месте, — это всегда было не по душе Орелии. Она обозначила деревья на своем эскизе. Работала так увлеченно, что не заметила, как удлинились тени, смолкли птицы и начали звенеть насекомые. Наступал вечер. Наконец она закрыла папку с эскизами и собралась было уходить, как вдруг услышала явственный звук шагов по дороге, усыпанной гравием.
— Кто там? — воскликнула она.
Ответа не было. Может, это не человек, а какое-то животное… или показалось?
Но ей стало не по себе — ведь она здесь совершенно одна; никто не услышит ее крика о помощи в случае чего. До трамвайной остановки — несколько сот метров. Она почувствовала, что по телу забегали мурашки.
Орелия направилась к дороге, торопясь покинуть пустынное место, но в этот момент увидела, как какая-то тень скользнула из канавы и укрылась в кустах. Она остановилась как вкопанная. Да, она не ошиблась, в кустах кто-то прячется! И наблюдает за ней!
Сердце бешено заколотилось. Конечно, может быть, это просто крестьянин или какой-нибудь путник, который не причинит ей вреда. В таком случае зачем же он прячется от нее? Нет, это просто бродяга, успокаивала она себя. Но среди бродяг есть беглые преступники.
Чтобы миновать кусты, где укрылся незнакомец, Орелия решила пересечь луг по диагонали. Удлинив ремень сумочки, перекинула ее через плечо, зажала папку с эскизами под мышкой и заколола повыше юбку на случай, если придется бежать. Она не видела, куда ступает, и чувствовала, что колючки и репьи пристают к ее чулкам. Когда она наконец вышла на дорогу, то, обернувшись, увидела, что за ней следует человеческая фигура. Незнакомец мигом скрылся среди купы молодых деревьев, растущих невдалеке от дороги.
Боже! Значит, ей все-таки не померещилось, ее действительно преследуют!
Охваченная паникой, Орелия ускорила шаг. Быстро темнело, надвигалась ночь. Она подняла толстую ветку, лежавшую в канаве. Если на нее нападут, она будет защищаться до конца!
Она уже вышла на дорогу. Побежать? Нет, скоро устанет. Она пошла быстрым шагом, размахивая веткой для устрашения преследователя. Но разве мужчина испугается женщины с веткой в руке?
Болезненное любопытство побудило ее обернуться. Мужчина все следовал за ней и, заметив, что она обернулась, тотчас же опять спрятался в кустах. Как странно, что-то в его фигуре показалось Орелии знакомым. Она подобрала юбку и пошла еще быстрее, почти побежала. С волос слетела соломенная шляпка, но она не остановилась, чтобы поднять ее.
Где же трамвайная остановка? Ей все труднее было сохранять спокойствие, она чувствовала, что близка к истерике. Фантазия разыгралась — не Розарио ли скрывается в кустах? Нет, откуда ему взяться в Америке! Это, наверное, Де Витт— фигура показалась ей смутно знакомой. А в его словах во время последней встречи Орелии почудилась угроза. Он сказал, что будет следовать за ней неотступно… Но все-таки казалось, что Де Витт безобиден. А человек, который преследует ее сейчас, опасен — да-да, она ощущает это всей кожей.
Камушек выскользнул из-под ноги Орелии, она оступилась и едва не упала. Но вот, наконец, трамвайная остановка, освещенная газовым фонарем. Спасительная лужица света в полутьме! Она припустилась бегом и с размаху наткнулась на крепкое мужское тело. Тот выхватил из ее руки ветку, которой она размахивала, папка с эскизами упала на землю.
— Оставьте меня! — закричала она отчаянно.
— Орелия?!
— Лайэм!
Он схватил ее руки, которыми она продолжала размахивать, и спросил изумленно:
— Что с вами? Что вы здесь делаете?
Она мгновенно успокоилась, поняв, что Лайэм — не ее преследователь, тот где-то там, в полутьме, сзади. Она вдруг истерически рассмеялась, представив, что крупный широкоплечий Лайэм мог бы красться в темноте, — нет, то была небольшая, гибкая фигура. Смех перешел в рыдание, она кинулась на грудь Лайэма и прильнула к нему.
— Боже мой! Да что с вами? — Он ласково обнял ее.
Орелия все еще дрожала и никак не могла унять слезы. Тяжело вздохнула, пытаясь выровнять дыхание. Прижавшись к нему, слышала ровный стук его сердца. Колени дрожали, она боялась оторваться от него. И не только как от спасительной опоры — ей хотелось бы долго оставаться в его объятиях. Она приходила в себя и почувствовала, что ее груди прижимаются к его крепкой груди, смутилась, отпрянула.
— Мужчина… Какой-то мужчина преследовал меня, — пролепетала она.
— Кто? — Он поглядел на пустую дорогу. — Где же он?
— Не знаю, но он шел за мной всю дорогу, прятался в кустах и снова выходил. Я чувствовала, что он опасен!
— Ну, так он, наверное, убежал. Опишите мне, как он выглядел.
— Не могу. Он шел в отдалении от меня, и на дороге было темно. —Она говорила заикаясь, и колени ее еще дрожали.
Лайэм протянул руку, чтобы поддержать ее, она отступила.
— Не нужно.
— Он опустил руку.
— Как хотите. — Потом он сказал твердо и уверенно. — Это был, конечно, карманник. Он покушался только на ваш кошелек. — Он посмотрел на ее подоткнутую юбку и спросил: — Что вы здесь делали так поздно, одна?
— Я поехала на участок Грэя сделать эскизы дома на месте…
— Фирма не давала вам таких заданий. Или мой отец?..
— Мне захотелось сделать эскизы на месте, чтобы здание соответствовало ландшафту. Я всегда стараюсь сделать свою работу как можно лучше.
— Но отправиться одной…
— Я думала, что окрестности Чикаго безопасны.
— Не для одинокой женщины, — заметил Лайэм. — И сейчас в городе много приезжих в связи с ярмаркой.
— Это был не приезжий. — Фраза вырвалась нечаянно, но Лайэм сразу набросился с расспросами:
— Почему вы так считаете?
— Мне показалась знакомой его походка, фигура…
— И вы даже предположить не можете, кто это мог быть? На кого он был похож?
— К сожалению, нет. — Она считала, что не вправе назвать имя Де Витта, да и уверенности в этом у нее не было. Если она ошибется, то понапрасну погубит его репутацию.
Орелия пыталась собрать свои волосы, рассыпавшиеся по плечам. Все шпильки она потеряла, и не могла теперь уложить их, пока Лайэм не помог ей завязать волосы узлом. Его пальцы коснулись ее кожи, но она не в силах была протестовать.
— Как я растрепана…— прошептала она.
— Вы похожи на дикарку, — любезно согласился он.
— Я бежала, думая, что спасаю свою жизнь, — объяснила она и добавила, чувствуя необходимость поблагодарить его: — Я обязана вам жизнью. Я так признательна! Но как вы тут оказались?
— У О'Рурков здесь загородный домик. — Он махнул рукой в сторону от дороги.
— Ах, да, я ведь слышала об этом…
Вдали показался освещенный трамвай.
— Ну, вот нам и карету подали, — пошутил Лайэм.
Орелия вздохнула с облегчением, но Лайэм замолк и начал вслушиваться.
— Что-то движется по дороге!
Орелия похолодела, обернулась и увидела вдали какие-то неясные очертания.
— Ничего не могу различить. Наверное, это все-таки был бродяга, и он убежал.
— Но ведь вам показалось, что он напоминает кого-то знакомого. — Трамвай приближался, и Лайэм хотел все выяснить. — Вы предполагаете, что кто-то мог преследовать вас?
— Если так, то вы его не знаете!
Но Лайэм настаивал.
— Как его имя?
— Это не ваше дело, — резко ответила она.
— Какой-нибудь конюх или лакей, которого вы ухитрились очаровать?
Она покраснела.
— Я не искусительница. И таинственный преследователь— не обязательно бедняк.
Выражение лица Лайэма изменилось.
— Не бедняк, хм-м? Но разве джентльмены не ухаживают за женщинами открыто? Они не крадутся по безлюдным дорогам.
Орелия понимала, что отвечать ему не обязана, но все-таки сказала:
— Знаете, мужчины иногда странно выражают свои чувства по отношению к женщинам.
Глаза Лайэма блеснули.
— В самом деле? Вы намекаете, что этот человек питает к вам нежные чувства? И выражает их странным образом? Это ваш поклонник? Стало быть, такие вот поклонники вам по душе —богатые и странные?
Она не сразу догадалась, что он в чем-то обвиняет ее, и возмутилась:
— Мистер О'Рурк!
— Лайэм, пожалуйста…
Не обращая внимания на его поправку, она сказала твердо:
— Мне нравятся мужчины, которые относятся к женщинам с уважением!
Почему Лайэм вышел из себя? Почему голос его полон сарказма? После их поцелуя в Дубовом парке… После незабываемого объятия…
Трамвай уже подъезжал, но Лайэм не унимался:
— Странный и богатый, — издевался он. — Необычное сочетание качеств для кандидатуры в мужья.
— Я и не заводила речи о муже, — вспыхнула она. — Вы просто не в себе, мистер О'Рурк.
— Лайэм.
— Мистер О'Рурк, — повторила она и добавила: — Если вы в самом деле считаете, что мне нравятся странные и богатые мужчины, то у вас ведь тоже достаточно денег, мистер О'Рурк. И уверяю вас — вы довольно странный.
— Значит, я гожусь вам в мужья? — язвительно спросил он.
— Лучше бы вам держаться подальше от меня, — устало заметила Орелия.
Он подсадил ее на подножку трамвая, и они поехали в пустом вагоне, сидя в разных его концах. «Что ж он, в самом деле решил держаться подальше? — подумала она. — Ну и ладно, я ему отомстила за все его колкости».
* * *
Готовясь к заключительной церемонии, он зажег масляные светильники, осветив темную комнату. Красные язычки пламени затрепетали в воздухе, напоенном густыми пьянящими ароматами.
Он подошел к красавице и опустился перед ней на колени. Дрожащей рукой коснулся холодного тела, на глазах выступили слезы.
— О Боги, откройте врата вечности и примите мою возлюбленную! — воззвал он. — Пусть ее красота воссияет и возродится, словно солнце.
Это и была его цель — сделать Красоту вечной! — Потом он окурил ее ладаном и обрызгал драгоценными эссенциями.
Она была совершенным произведением искусства. Он долго рассматривал ее, с трудом сдерживая растущее возбуждение.
Он коснулся ее лица, обвел кончиками пальцев подбородок, нагнулся и жадно поцеловал ее в губы сквозь ткань, которой был забинтован рот. Потом возлег на нее и почувствовал, как его тело сотрясает дрожь. Возбуждение росло. Он достиг экстаза. Какое наслаждение! Но не такое, как прежде. А все из-за той.
Зачем она вошла в его жизнь? Она, к которой он никогда не посмеет прикоснуться, никогда не насладится ею, никогда не восславит ее как подлинную царицу?
Выйдя из подвала, он смыл в ванной пот и сперму, надел пижаму и прошел в спальню. Зная, что воспоминание о ней причинит ему боль, он все-таки вынул из шкафа черную соломенную шляпку, которую подобрал на дороге. Он наслаждался, гладя ее и воображая черноволосую головку.
Как он любовался ею там, за городом, и ему казалось, что ее красота взмывает в небо вместе с птичьим пением. И все-таки когда-нибудь он полонит ее, царицу цариц. Он сохранит навеки ее Красоту, сохранит ее нетленной…
— «Летите прекрасные птички, — декламировал он, — //Прекрасные перелетные птички…//На пути к Средиземному морю // Вы в сеть мою попадете // На алтарь золотой я жертвою вас возложу…»
А она была прекраснейшей из всех птичек…
Глава 9
Баффало Билл Коуди стоял в центре арены, сооруженной для его Выставки Дикого Запада и зычным голосом возглашал:
— Леди и джентльмены! Открывается — Съезд — Лихих — Всадников — Мира!
Дрессированная белая лошадь встала на задние ноги, и всадник, затянутый в оленью кожу, приветствуя зрителей, помахал своей широкополой шляпой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28