Она слушала ее игру с упоением. Истинный талант. «Если бы я была так талантлива в архитектуре, то была бы счастлива», — подумала Орелия.
Когда Мэриэль кончила играть, Уэсли встал и начал аплодировать. Потом он подошел к жене и взволнованно сказал, разлив по бокалам шампанское:
— Я поднимаю тост за самую нежную… прекрасную… и талантливую женщину. Я счастлив с вами, Мэриэль, и благословляю каждый день нашего брака…
На глазах Мэриэль заблестели слезы. Орелия была тронута искренним волнением, охватившим мужа и жену, хотя и удивлена тем, что Уэсли признал при людях талант Мэриэль. Может быть, он вовсе не такой грубый и бесчувственный, каким ей показался при последней встрече. И еще Орелия поняла, как, должно быть, женщине приятно, когда ее лелеют и берегут.
Несколько минут спустя она, наконец, собралась уходить, но у дверей ее перехватил Де Витт.
— Я и матушка надеемся иметь честь проводить вас, — настойчиво сказал он. Орелия неохотно согласилась.
Хотя он приглашал ее и от имени матери, сама миссис Карлтон отнеслась к Орелии довольно неприветливо. Сидя рядом с ней в карете, она смерила ее пристальным взглядом и спросила, расправляя свое платье:
— Мне почему-то кажется, что кто-то из ваших предков происходил из стран Южной Европы, я не ошибаюсь?
— Одна из моих бабушек была гречанка, — ответила Орелия.
Это был семейный «скелет в шкафу», и Файона всегда следила, чтобы дверцы шкафа были тщательно закрыты.
— Гре-ечанка? — слабым голосом переспросила миссис Карлтон. Информация явно не доставила ей удовольствия. «Возможно, она уговорит сына, что я — неподходящая невеста для семьи Карлтонов. Вот хорошо бы», — подумала Орелия.
Но мадам Де Витт продолжала собирать информацию:
— Давно ли ваша семья поселилась в Америке?
— Два поколения назад. Они жили в Огайо и Массачусетсе, потом переехали в Чикаго.
— Хм-м, северяне, — уныло констатировала миссис Карлтон. — А принимали они участие в… э-э… недавних недоразумениях?
— Вы имеете в виду Гражданскую войну? — догадалась Орелия. — Да, мой дядя служил в армии.
— В армии южан, конечно…
— Нет, у генерала Шермана.
Миссис Карлтон была ошеломлена. Несколько минут прошли в молчании. Орелии казалось, что в воображении ее собеседницы живо проносятся картины горящей Джорджии, ее родины, по которой как смерч прошла армия Шермана.
Пытаясь успокоить разгневанную южанку, в разговор вступил Де Витт:
— Мама, но ведь и мой отец был северянин!
— Мой покойный муж был достойнейшим человеком, — живо возразила миссис Де Витт. — Он был благороден, богат и имел превосходные связи в обществе.
Орелия сразу поняла, что надменную южанку привлекло богатство северянина.
— А связи в обществе — важнее всего на свете, — с непоколебимой уверенностью продолжала миссис Карлтон. — Мы должны их лелеять и пестовать, как прекрасный сад, который требует заботливого ухода. Тогда будем вознаграждены его дарами — он принесет нам цветы, плоды и овощи. Покойная жена Де Витта поняла это.
Файона говорила Орелии, что жена Де Витта умерла от лихорадки. Но сейчас у Орелии мелькнула мысль, что бедная женщина ушла из жизни, чтобы избавиться, наконец, от опеки своей свекрови. Да, совместную жизнь с этой женщиной нелегко вынести! Орелия снова подумала: почему все-таки Де Витт ухаживает за ней? Состояния у нее нет, и он об этом знает. Связи в обществе? Да, может быть, он поглядывает на миллионера Эптона Прайса. Карлтоны с ним в отдаленном родстве, а если укрепить его женитьбой на сестре Файоны, Эптон не откажет в значительном займе. Де Витт уже проговорился Орелии, что хочет расширить свое дело и нуждается в деньгах.
Они доехали до дома, и Де Витт проводил Орелию до дверей. Стоя на пороге, он удержал ее руку и спросил:
— Файона собирает гостей завтра вечером. Надеюсь, я вас там увижу?
— Завтра? Я собиралась поехать после работы на полевую разведку.
— Как? — Де Витт явно не понял ее. — Но вы испортите ваши хорошенькие ручки.
— Конечно, я не буду копать землю. Полевая разведка— это ознакомление архитектора с местом будущей постройки. Я проектирую коттедж в Дубовом парке.
— Дубовый парк? Ехать так далеко, чтобы делать эскизы? Вы слишком усердны в своей работе.
— Я очень люблю ее, — ответила она, и подумала про себя: — «Даже если я пока просто чертежник, которому, вдобавок, приходится работать на Лайэма О'Рурка».
— Будет ли согревать такая любовь ваше сердце, когда вы станете старше?
— Зачем же вы за мной ухаживаете, если мои вкусы и пристрастия вам не по душе? — выпалила она. Он ответил спокойно и раздумчиво:
— Я считаю, что душа у вас чувствительная и нежная. — И продолжил, прежде чем она успела возразить:— Вы не пожалеете о том, что я вас выбрал. Я избавлю вас от тяжелой нудной работы, вы будете счастливы со мной. — Он взял ее за руку. — Я буду ухаживать за вами, я достигну нежной сладостной сердцевины, которая скрывается под вашей твердой оболочкой. Вы измените свое отношение ко мне. — Он отпустил ее руку и вежливо пожелал: — Доброй ночи.
Стоя на крыльце, Орелия долго смотрела вслед отъезжающей в темноту карете. Боже мой, почти то же самое она слышала от Розарио! Она так глубоко задумалась, что вздрогнула от прикосновения руки Федры.
— Вот и мы приехали, сразу вслед за тобой, дорогая! — Рядом с ней стоял Тео. — Мы немножко посидели в карете, чтобы не нарушить вам тет-а-тет…
— Лучше бы вы его нарушили! — выпалила Орелия.
Федра засмеялась и ласково погладила племянницу по щеке.
— Тео, зайдите-ка к нам, выпьем по рюмке бренди! — Эту неподобающую леди привычку Федра приобрела в Европе.
— Нет, спасибо, мне пора.
— Тогда доброй ночи. И, как всегда, спасибо, что вы меня проводили, мой добрый и заботливый спутник.
— Доброй ночи, Федра, Орелия.
В уюте теплого, освещенного дома Орелия вспоминала неожиданное напутствие Де Витта. Он так самоуверен, думает, что ее удастся подчинить. Напрасно он так считает — в следующий раз она выскажет ему все.
— Мне надо поскорее лечь, — сказала Орелия, входя вслед за Федрой в гостиную. — Налей только капельку бренди, я разбавлю водой.
— Выпей все-таки, лучше будешь спать…
«Если бы, — подумала Орелия. — А если снова всю ночь будут сниться кошмарные воспоминания об Италии? Или объятия Лайэма…» И то, и другое в равной мере пугало ее.
Глава 8
Во вторник Лайэм вышел из кареты у дома с башенками на бульваре Саус Дрексель, чтобы посмотреть заказанные Росситеру мумии и саркофаги и договориться об их доставке в павильон. Никто не откликнулся на его звонок; входная дверь не была заперта, и Лайэм вошел. В доме никого не было видно. Чувствуя некоторую неловкость, он прошел через просторную гостиную с большим диваном, обитым плюшем каштанового цвета и рядом стульев, обитых кожей, через библиотеку вошел в длинный, выложенный камнем не освещенный коридор. Полоски света пробивались под дверями комнат, выходящих в коридор; открыв какую-то дверь, Лайэм попал в полутемную комнату с окнами, завешанными тяжелыми гардинами. Он вернулся в коридор и, пройдя его до конца, остолбенел. В открытую дверь маленькой комнаты, примыкающей к кухне, он увидел широкую спину склонившегося над столом Джека Квигли. На столе была распростерта забинтованная с ног до головы человеческая фигура; руки Квигли обхватывали ее горло.
Сцена так напоминала убийство, что Лайэм с шумом выдохнул воздух; Квигли тотчас обернулся.
— О'Рурк! — завопил великан, отпуская горло мумии.
— Да, хорошенькое зрелище! — заметил Лайэм, приходя в себя.
— Что, напугались? — загрохотал Квигли, снова хватая мумию за горло. — Правда, ничуть не похожа на муляж? А знаете почему? Внутри — человеческий скелет, из коллекции учебных пособий Росситера, в его кабинете стоял.
— Да, впечатляет, — заметил Лайэм. — «Неудивительно, что я перепугался», — успокаивал себя он. В глубине души Лайэм почему-то всегда побаивался Квигли. Что-то отталкивающее было в этом человеке. — Значит, вы помогаете Росситеру?
— Да, пока я в городе. Уж мумий я навидался, как никто другой, знаю в них толк.
Лайэм подошел к столу, чтобы ближе поглядеть на работу Квигли. Тот стоял рядом с гордым видом.
— Выглядит великолепно, — сказал он. — Словно подлинная.
— Выглядела бы еще лучше, если бы внутри мумии был не скелет, а труп. Росситер хотел использовать свои связи и заказать мертвое тело в морге.
— И вы с Росситером сумели бы мумифицировать его? — Лайэм поднял брови. — Сомнительно, я полагаю.
— Трудно, но осуществимо. Дело только в том, что у нас нет необходимых для некоторых процедур семидесяти дней. Потом и льняные бинты у нас не того качества, что применяли древние египтяне. В общем, многие детали не выдержаны.
— Да это только вы сами и сможете заметить. Или еще какой-нибудь специалист.
Квигли ткнул мумию в грудь.
— Тоже недочет, — это ведь женская мумия, должны быть округлости. Древние египтяне разрезали женские груди и помещали туда подушечки из хлопка, чтобы мумии выглядели соблазнительнее. — Квигли хохотнул. — Да, эти бальзамировщики были утонченными развратниками — пока они забинтовывали мумию, могли испытать всевозможные наслаждения.
Лайэму стало не по себе, он хотел поскорее сбежать.
— А где же Росситер? — спросил он.
— В саду, заканчивает оформление саркофагов. Эта мумия особенная, другие — просто муляжи.
— Ну, мы поместим ее в самом центре, — согласился Лайэм и поспешно вышел через боковую дверь.
Сцена в саду тоже была устрашающей, хотя и несколько гротескной. Четыре мумии-манекена лежали среди плетеной садовой мебели, три человека в нарукавниках усердно разрисовывали псевдоегипетские саркофаги, сделанные из папье-маше, а лакей разносил им кофе и чай. На заднем плане высилось строение в стиле французской готики с остроконечными башенками и крутой крышей. В совокупности создавалось такое странное впечатление, что Лайэму картина могла бы показаться нереальной, если бы он не знал существа дела.
Росситер заметил его первый.
— О'Рурк? Явились нам помочь?
— Я вижу, что работа у вас кипит и в помощи вы не нуждаетесь!
Теодор Мэнсфилд и доктор Кэннингхэм тоже поглядели на Лайэма, оторвавшись от своей работы, — они разрисовывали крышку саркофага. Лайэм поздоровался с ними и высказал восхищение их работой:
— Я и не думал, что получится так замечательно! Краски и рисунок — великолепны!
На саркофаге была изображена богиня Изида с распростертыми крыльями и тянулись надписи из иероглифов.
Росситер прошелся по рисунку маленькой кисточкой:
— Это — золотая краска. Включает настоящее золото. Стоила мне кучу денег.
— Я найду способ возместить вам всем расходы и заплатить за работу, — заявил Лайэм.
— Да как вы это сделаете? — засмеялся Кэннингхэм. — Ведь в рекламных объявлениях придется утверждать, что и саркофаги, и мумии — подлинные.
— Да, — согласился Лайэм, — тогда храм привлечет больше посетителей. Но я включу оплату вашей работы в графу расходов по внутренней отделке храма.
— Вы очень заботливы, — заметил Мэнсфилд. — Но, право, это излишне.
— Нет, я настаиваю на этом, — возразил Лайэм. — Доставка, как уговорились, ночью, сторожа я предупредил и назвал ваше имя, — сказал он Росситеру.
Кэннингхэм насупил свои лохматые брови и переспросил:
— Значит, ночью?
Лайэм улыбнулся и достал из кармана большой стальной ключ.
— Это — от храма, — сказал он, вручая его Росситеру.
— А кроме ключа нужно тайное «Сезам, откройся»? Или еще как-нибудь? — как обычно, пошутил Кэннингхэм.
Мэнсфилд улыбнулся шутке своего коллеги, но Росситер нахмурился.
— Шутки здесь не к месту, джентльмены. Я чувствую в нашей миссии нечто священное, — важно сказал он.
— Священное мумбо-джумбо или что-то в этом роде, — снова созорничал Кэннингхэм, но под холодным взглядом Росситера улыбка его погасла. Лайэм тоже подавил улыбку.
Росситер прокашлялся и торжественно заявил:
— Эта совместная работа была очень интересной. Гораздо занимательнее, чем в одиночку переводить стихи и эссе для книги, издаваемой Обществом.
— Работу над книгой тоже можно вести не в одиночку, — заметил Лайэм.
— Вот, например, надо создать комитет для одобрения иллюстраций к книге, — предложил Мэнсфилд. — Возьмитесь за это, Кэннингхэм.
— Это значит просмотреть иллюстрации и обдумать, как их расположить в книге? — Кэннингхэм подергал себя за ус. — А это интересно. Особенно любоваться на иллюстрации, где будет изображена мисс Кинсэйд. Ведь египтянки носили легкие одеяния, полупрозрачные.
Лайэма передернуло. Он совсем забыл, что Орелия должна позировать для книги, и даже не думал о том, в каких костюмах ее будут изображать. Мысль о том, что другие мужчины будут любоваться полуодетой Орелией, была ему неприятна. Он тотчас же вступил в разговор:
— Я думаю, что в иллюстрациях к нашей книге полуобнаженная натура неуместна. Я уверен, что Федра Кинсэйд не проявит в своей работе дурного вкуса.
— Вы уверены? — лукаво улыбнулся Кэннингхэм. — Ведь у ее племянницы пет мужа, который стал бы возражать против изображения ее в вольном стиле. И жениха ведь нет? — Он вопросительно посмотрел на Тео.
Тот ответил свойственным ему сдержанным тоном, разглядывая свою кисточку:
— Только поклонник.
Лайэм мгновенно повернулся к Тео и воскликнул:
— Поклонник? Кто такой?
— За ней ухаживает мистер Де Витт Карлтон, богатый вдовец, владелец тортовых рядов. Очевидно, с серьезными намерениями, — спокойно сообщил Тео.
«Почему же я не знаю об этом поклоннике? Когда же он появился?» — с досадой подумал Лайэм, но тут же вспомнил, что он не принят в высших кругах чикагского общества и ничего не знает о брачных планах родных относительно Орелии, А как же поцелуй под цветущим деревом? Но она ведь оттолкнула его!
Кэннингхэм вздохнул:
— Богатый поклонник? Тогда иллюстрации будут в весьма строгом стиле. Какое разочарование!
Росситер спокойно работал, не обращая внимания на болтовню.
— Мы закончим сегодня эту работу или нет? Беритесь за дело, ведь еще нужно время, чтобы краска высохла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28