— Прошу прощения, миледи, за мою рассеянность. Вы меня спрашивали?
Беренгария не стала сердиться.
— Невесте так положено, — сказала она. — Я спрашивала, не пойти ли нам в баню прежде, чем мы возвратимся во дворец? А то я вся в поту.
Алуетт с радостью согласилась. Ей нравились прохладные каменные бани, о которых в Европе слыхом не слыхивали. Дамы приказали провести себя в отдельное помещение, где услужливые девушки помогли им раздеться и принесли ледяного вина и шербета, а другие девушки намылили им тело мягкой тканью и тщательно промыли волосы. В такую жару просто необходимо было мыться часто, но здесь бани еще служили развлечением. Надо попросить Рейнера, чтобы он соорудил что-нибудь подобное в своем английском поместье.
Когда Алуетт и обе королевы входили в бани, Рейнер переступал порог большого зала королевского дворца. Он видел, что Ричард не один и ему придется подождать с донесением. Кстати, судя по тому, с кем беседовал король, ожидание обещало быть весьма интересным.
Белые как мел герцог Бургундский и епископ Бовэ стояли перед английским королем. Что-то случилось.
— Мы пришли как послы его величества короля Франции, — с осторожностью начал епископ, глядя на свои красные башмаки. — Мне поручено сообщить вам, король Ричард Английский, что король Филипп в самое ближайшее время отбывает в Европу. Он просил меня сказать вам, что «не желает терять здоровье и деньги на этих пустынных берегах», тем более что уже исполнил долг крестоносца, оставив свое королевство на целый год.
Ричард вскочил на ноги. Лицо у него побагровело, хотя до настоящей ярости, которой славились Плантагенеты, дело еще не дошло.
— Если ваш король бросает все на полдороге, и на нем и на Франции пребудет вечный позор. Если же он чувствует, что может умереть, коли останется дольше, пускай едет.
Рейнер видел, как кипит его сюзерен, даже несмотря на сообщение герцога Бургундского, что Филипп оставляет в Акре большое войско под его командованием. Ричард испытывал жгучую боль, вспоминая, как только вчера вечером, развлекая Филиппа в этом самом зале, предложил всем крестоносцам дать клятву остаться в Святой Земле на три года, если только Саладин не сдастся скорее. Филипп тогда покраснел и отвернулся, бормоча что-то нечленораздельное. Теперь все стало понятно.
Рейнер был уверен, что, как только гнев Ричарда уляжется, он сам увидит преимущества своего нового положения, потому что тогда каждое его слове станет приказом. Без Леопольда и Филиппа сил Ричарда не уменьшится. Пройдет несколько часов, пока Ричард успокоится, а тем временем он обязательно найдет какого-нибудь дурака, чтобы сорвать на нем злость, Рейнер предупредил сенешаля Ричарда, что готов явиться по первому требованию, и пошел посмотреть, нет ли где Алуетт.
Рейнер знал, что Алуетт будет интересно узнать об отъезде Филиппа. Как она обрадуется! Когда ее королевский братец будет во Франции, ни одно облачко не омрачит их супружескую жизнь, по крайней мере по его воле. Может быть, она наконец придет в себя после неожиданного прозрения в их первую ночь в Акре. Интересно, Анри тоже уедет или останется и огорчится ли Алуетт, если он уедет.
Еще он хотел рассказать ей о своей поездке к Саладину по поручению Ричарда. Переговоры шли ежедневно, поскольку обе стороны рассчитывали на взаимные уступки. Перед этим к Ричарду явились от султана три посла в тюрбанах, так что на другой день он послал Рейнера и еще двух рыцарей с ответом на предложения Саладина.
Он уже представлял себе, как будет рассказывать ей о немыслимых блюдах, предложенных им. Каким необыкновенно вкусным был жареный козленок, а перепелки, а приправленная специями газель! Фрукты подали такие, что он даже названия их не знает. Потом еще миндальный пирог, политый Rcaffe, и черный арабский напиток со сладким белым порошком, который называется сахар и гораздо слаще меда.
Он расскажет ей о Саладине, о том, какие умные у него глаза и как любезен он был с рыцарями, даже когда они сообщили ему о несогласии Ричарда с некоторыми его предложениями. Рейнер и сам удивился, как ему понравился этот уже немолодой человек, который, однако, выглядел куда моложе, чем должен был бы по слухам. Еще его поразило, насколько Саладин умеет держать себя в руках, не давая волю своим чувствам, и как с ним просто и приятно разговаривать. Каждого рыцаря он спросил, как его зовут и кто его родители, и с интересом выслушал ответы, сочувственно кивая. А рыцари неожиданно для себя самих разговорились о доме и родичах, и необычная тоска прозвучала в их голосах.
Рейнер был последним. Когда он назвал себя,
Саладин удивился.
— Сэр Рейнер де Уинслейд? Я слышал о вас от моего лекаря Эль-Каммаса. Это вы обручены с придворной дамой Мелех-Рика… со слепой певицей по имени Алуетт?
Рейнера поразило, что Саладин, на плечах которого все заботы мусульманского мира, знает его имя… и имя Алуетт только потому, что лекарь видел их в шатре Ричарда.
— Вы хорошо охраняете вашего короля, ему повезло. Старый мавр сказал мне, что ваша дама любит достойного мужчину. Вот… возьмите это в знак моего уважения.
Саладин вручил ему золотое кольцо и усмехнулся, глядя, как растерялся храбрый рыцарь.
— Я пойму правильно, если вы не будете носить его на пальце, — говорил Саладин, пока Рейнер рассматривал выгравированный на кольце полумесяц. — Вы умный человек и поверите, что в полумесяце на заключена злая сила, но ваши приятели крестоносцы могут плохо о вас подумать, если вы его наденете. Просто пусть оно всегда будет при вас, а попадете в беду, покажите его, Рейнер де Уинслейд. Если вас возьмут в плен мои люди, вы немедленно вновь обретете свободу, и даже старый Владыка гор будет милостив к вам.
Рейнер ничего не понял, и тогда Саладин объяснил ему:
— Он — вождь секты, которая укрепляет свою храбрость с помощью гашиша. Поэтому их зовут гашашин, а по-вашему ассассины, то есть убийцы.
В апартаментах королев Рейнер нашел только камеристку Алуетт.
— Леди Алуетт еще не вернулась с базара. Она пошла вместе с королевой Беренгарией и королевой Иоанной, — сказала ему Инноценция. — На обратном пути они часто заходят в бани.
Ничего так не желал в эту минуту Рейнер, как оказаться там с Алуетт (пусть даже ожидая ее у входа, чтобы не замарать ее честное имя!).
— Кажется, придется мне тут болтаться без дела, пока Ричард не пошлет за мной. Я еще приду позже.
Глава 26
Когда Фулк узнал о близком отъезде Филиппа, он не стал терять время, испрашивая аудиенцию у султана. «Бог ответил на мои молитвы», — подумал он, забыв, что не молился уже много лет. Каждый раз, когда Фулк приходил к Саладину, султан оказывал ему все более холодный прием, а его донесения ни разу не произвели благоприятного впечатления. Фулку не нравилось, что быстрый как огонь араб стихал, стоило ему войти в шатер, и загорался вновь, когда он уходил.
Он даже начал сомневаться в том, что Саладин вообще наградит его. И если султан с таким старанием выказывает свое безразличие, стоит Фулку заговорить об Алуетт, то почему леденеют его глаза? Может быть, сарацин не понимает, почему ему нужна одна-единственная женщина, когда ислам позволяет иметь много женщин?
Фулку пришлось долго ждать, пока Филипп разбирался с торговцами и землевладельцами, непременно желавшими изложить ему свои требования. Наверное, они все думали, что с ним легче будет сговориться, коли он уезжает? И по-видимому,
оказались правы.
В конце концов подошла очередь Фулка. Филипп выслал из комнаты стражу и с ироничной улыбкой посмотрел на своего приближенного, которого трудно было отличить от сирийского христианина в его черном длинном одеянии. Борода и перевязанный из осторожности глаз делали его вовсе неузнаваемым.
— Подождите! Ничего не говорите! Я сам угадаю. Вы узнали, что мы отплываем, и захотели вернуться во Францию вместо того, чтобы служить тут Саладину.
Фулк от удивления разинул рот, и в глазах у него появилось виноватое выражение.
— Да, сир. Если вы меня возьмете с собой, я буду преданно служить вам до конца моих дней.
— О да, конечно, будете… если это будет вам I выгодно. Скажите, каким образом я объясню ваше неожиданное появление, когда все знают, что вы изгнаны за ваши грехи, в частности за покушение на жизнь любимого рыцаря Ричарда?
— Но, ваше величество, кому не известно ваше милосердие, — сказал Фулк и понял, что Филипп остался равнодушен к его лести. — Вы можете назначить цену.
— Наконец-то я слышу нечто разумное.
— …которую вы великодушно простите мне в качестве свадебного подарка.
Теперь Филипп от удивления разинул рот.
— Свадебного?
— Ну, конечно. Вы же сами хотели, чтобы Алуетт стала моей женой, а я загладил свою вину? Или теперь вы хотите, чтобы она стала женой Рейнера де Уинслейда? Вам известно, что венчание назначено на первое августа? — Фулку доставило огромное удовольствие застигнуть Филиппа врасплох. Он прищурился, и глаза на жирном лице стали похожи на две почти незаметные щелочки.
— Нет, я не знал. Моя милая сестричка не позаботилась сообщить мне. На другой день после нашего отплытия. Вот как!
— Правильно, сир. А я предлагаю вам…
За два дня до свадьбы Алуетт сидела возле окна в своей комнате и наслаждалась вечерней прохладе. Завтра Филипп и те из французов, которые считают, что исполнили свой религиозный долг, покинут берега Палестины. Она вздохнет с облегчением, когда будет знать, что он далеко и больше не может причинить ей горе.
Когда он прощался с ней сегодня, то был в хорошем настроении и просто сиял от счастья, что возвращается домой, где не будет ни здешней жары, ни здешних забот. Может, поэтому он так радостно сообщил ей, что Анри остается в Палестине с его королевского согласия и благословения.
Алуетт удивилась. Этого она не ожидала.
— Анри остается? Но… я думала…
— Вы думали, что я заберу его с собой как заложника. Дорогая Алуетт, — воскликнул он, склоняясь к ней и заключая ее в слишком крепкие объятия, — вы раните меня вашей подозрительностью! Но даже если и так, все равно я буду слишком далеко, чтобы руководить вами, и Анри мне не поможет. Нет, пусть будет, как будет. Когда-нибудь вы станете женой английского рыцаря, а я вас уже потерял, разве не так? Однако, как бы мне ни хотелось, чтобы вы вышли замуж за кого-нибудь из моих приближенных… или молились за вашего королевского брата, став аббатисой во французском монастыре… я должен смириться. Будьте счастливы, сестра.
— Благодарю вас, сир… Филипп… — прошептала Алуетт, с трудом веря собственным ушам.
Как все просто! Неужели он действительно освободил ее от обещания шпионить для него?
Кто-то поскребся в дверь, прервав ее размышления.
— Инноценция? Рейнер?
— Нет, Алуетт… Это я, Перонелла. Можно мне войти?
Перонелла? Любовница короля Филиппа? За все время, что она была в Акре, они едва перемолвились парой слов. Что ей надо?
Не дождавшись разрешения, Перонелла быстро пересекла комнату.
— Леди Алуетт, прошу прощения за вторжение, но записка, адресованная вам, попала во дворец тамплиеров. Не знаю уж почему… Моя служанка отослала арабчонка, который принес ее… Я подумала, может, в ней что-нибудь важное. Вот. И поспешила к вам…
— Записка мне? Но ведь всем известно, что я фрейлина королевы Беренгарии. Почему записку посылают туда, где живет король Филипп?
— Я же сказала, что не знаю, — спокойно повторила Перонелла и подошла еще ближе. От сильного запаха мускуса у Алуетт чуть не закружилась голова, а Перонелла помахала письмом перед самым ее носом.
— Печать цела, леди Алуетт, — сказала Перонелла, протягивая ей бумагу так, чтобы она могла ощупать печать, на которой не было никакого знака. — Хотите, чтобы я прочитала?
Алуетт легко было представить любопытство Перонеллы. Что бы ни было в письме, о нем через час будут знать все во дворце тамплиеров. — Нет, лучше пошлите за моей служанкой Инноденцией. До свидания. Я вам очень благодарна.
Но Перонеллу не так-то легко было выставить вон.
— За вашей сицилийкой г Да я только что видела ее на улице под руку с вашим братом, графом Анри де Шеневи.
Алуетт не смогла удержаться от недовольной гримасы. Инноценция ушла, не спросив разрешения. Теперь ей придется прибегнуть к помощи Перонеллы или ждать неизвестно сколько, пока кто-нибудь придет. Дай Бог, чтобы это не было письмо от Рейнера. Правда, ее возлюбленный редко доверяется бумаге, зная, что сама она не может прочитать ни строчки. И все же вдруг ему срочно понадобилось что-нибудь сообщить ей?
— Хорошо, Перонелла, придется мне принять от вас эту услугу, — сказала она, стараясь быть повежливее. — Будьте любезны, прочитайте, что там написано.
Алуетт слышала, как Перонелла сломала печать, прошуршала бумагой и кашлянула. Еще мгновение, и Алуетт услышала учащенное, взволнованное дыхание.
— Леди Алуетт, — читала Перонелла, — ваш господин тяжело ранен и лежит в пизанском квартале. Лекарь уже был, но рана серьезная, может, даже смертельная. Приходите немедленно.
Алуетт оцепенела.
— Кто это написал? — спросила она, удивляясь тому, как бесцветно звучит ее голос, когда ей хочется кричать от горя.
— Здесь нет подписи, леди Алуетт. Что вы будете делать? Пизанский квартал очень далеко от королевского дворца.
— Ну и пусть. Все равно мне надо идти.
— Я помогу вам, — заявила Перонелла. — Со мной два стражника, они нас проводят. Пойдемте… В письме сказано, чтобы вы шли немедленно. Не надо терять время.
Как во сне Алуетт следом за Перонеллой вышла из дворца и зашагала по улице.
По дороге они не встретили никого, кого бы Алуетт могла попросить передать несколько слов Беренгарии или Иоанне. Королевы наверняка наслаждались вечерней трапезой в ожидании обещанных развлечений.
В спешке Алуетт не обратила внимания, что Перонелла засунула что-то в сундук с платьями. Это было послание, но не то, которое она читала Алуетт, к тому же она хотела, чтобы его нашли через некоторое время после того, как обнаружится пропажа фрейлины.
С крыши дома Фулк с удовольствием смотрел, как в сопровождении двух дюжих солдат любовница короля, держа за руку Алуетт, торопливо движется в его сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38