— Может, мне заступиться за него?
— Ничего не получится. Цвет французского рыцарства стоял на коленях перед королем, но Ричард уперся, и все тут. Думаю, он и Филиппа не станет слушать.
Рейнер посмотрел туда, где произносились цветистые речи.
— А где сейчас Гийом?
— Не знаю… Должен был уехать из Мессины. Король Филипп не будет защищать своего вассала от гнева Львиного Сердца.
Рейнер усмехнулся.
— Не пора ли Ричарду перестать драться с христианами и начать войну с неверными?..
Об этом говорил не он один.
Неожиданно все зашумели, словно произошло нечто значительное, и Рейнер спросил Хьюберта Уолтера, военного советника короля, что случилось.
— Танкред наконец решил дать Ричарду то, о чем мечтал еще Генрих, — ответил, хмыкнув, отважный англичанин. — Девятнадцать кораблей! Уж очень ему хочется выставить нас с острова!
Из Катании они поскакали вдоль моря по направлению к Таормине, где Ричард должен был встретиться с Филиппом. Но по дороге Танкред передал Ричарду письмо, полученное им от французского короля.
Рейнер видел, как наливалось краской лицо его сюзерена, пока он читал его.
— Да как он посмел, сукин сын? — только и сказал Ричард, когда вновь обрел способность говорить.
Все замерли. Ричард было хотел порвать письмо в клочки, но, подумав, тщательно сложил его и убрал в седельную сумку.
— Что случилось, сир? — осторожно спросил Хьюберт Уолтер, и все затаили дыхание.
— Да мой «союзник» король Филипп называет меня «предателем, к которому ни у кого не должно быть веры», и предлагает Танкреду помощь французов, если он нападет на меня ночью. Подумать только! — Белокурый гигант едва удержался в седле, когда повернулся к Танкреду, который ехал рядом с ним. — Я благодарю вас, король Танкред, и знайте, что отныне я ваш должник.
— Я только исполнил свой долг по отношению к моему другу Ричарду Английскому, — важно произнес Танкред, опустив долу взгляд, в котором Ричард успел заметить хитрый огонек. Танкред гордился своей победой.
Вдруг Ричард поднял руку и, указывая на дорогу уклонявшуюся на запад, спросил:
— Мы доедем по ней до Мессины?
— Да… Только это длинная дорога. Самый короткий путь вдоль моря через Таормину.
— Обойдемся без встречи с мошенником! — прошипел Ричард. — Сейчас я за себя не ручаюсь. Мне надо подумать. Едем в Мессину!
Ричард обругал Филиппа на другой день, когда французский король приехал к нему. Изображая святую простоту, Филипп требовал доказательств, пока Ричард, наливаясь от праведной ярости краской, не предъявил ему письмо.
Рейнер пришел в восторг от выдержки Филиппа, когда тот заявил, что это не его письмо, хотя заметно побледнел при виде его.
— Вы сами его написали, Ричард, — сказал он.
У Ричарда перехватило дух от такой наглости. — Я? А зачем мне, ваше величество, сочинять такие письма? — спросил он, кривя рот от возмущения.
— Ну, чтобы не выполнить долг чести и отказаться от Алес.
— Да не женюсь я на отцовской шлюхе, даже если сам папа прикажет мне сделать это, — взревел Ричард, мгновенно вспыхнув от привычного уже попрека.
И пошло-поехало. Уставший от интриг и скандалов за долгие месяцы ожидания, Рейнер погрузился в мечты, пока английский и французский короли бросали друг другу в лицо обвинения, одно другого хлестче. Он мечтал об Алуетт, представлял, что она теперь делает, мысленно просил ее скучать по нему. Вспоминает ли она ночи, которые провела в его объятиях, задыхаясь от счастья, когда он возносил ее на вершину блаженства? Он вызывал в памяти ее совершенную красоту, вкус ее припухлых, ждущих поцелуев губ, блеск ее черных волос, твердость розовых сосков, всегда готовых откликнуться на его прикосновение, изгиб ее бедер и великолепную форму длинных прелестных ножек.
Он даже взмок от внезапно вспыхнувшего в нем желания и был рад, что стоит за высоким, украшенным резьбой креслом Ричарда, так что никто не обратил внимание на его изменившееся лицо. Очнувшись, он понял, что почти ничего не пропустил, пока витал в облаках счастья. Ричард все еще продолжал приводить доказательства связи его отца с Алее Французской, а Филипп возмущался, но готов был все забыть, если Ричард присоединится к нему, когда он в марте будет покидать Мессину.
Ричард же кричал, что он не только никуда не поплывет вместе с Филиппом, но собирается в Англию и раньше августа на него можно не рассчитывать. Рейнер знал, что король получил неприятные известия из дома о скандалах между принцем Иоанном и Лоншаном, но поверить в то, что Ричард допускает мысль об отсрочке похода, было невозможно, и он от души выругал про себя всех королей на свете, потому что, будь они с Алуетт крестьянами в Уинслейде, они бы чаще виделись.
Глава 19
Хотя Элеонора привезла с собой двух фрейлин, старых женщин, не оставивших ее, когда она была заключена в крепость, и Беренгария — одну, Ра — мону из Наварры, Алуетт очень быстро завоевала их любовь и стала первой дамой королевского дома в Бриндизи.
Многого, что выпадает делать фрейлинам, Алуетт не могла делать из-за своей слепоты, например, читать книги и рукописи из великолепной библиотеки Танкреда или помогать Беренгарии одеваться, но с этим справлялась Рамона. Иногда приходила на помощь и Инноценция, хотя сицилийка совершенно терялась в присутствии королевских особ, ведь еще совсем недавно она и мечтать не могла даже о месте горничной.
И Элеонора, и Беренгария дорожили Алуетт из-за ее замечательного музыкального дара. Часами она играла им на лютне и маленькой арфе, привезенной Беренгарией из Наварры, и пела чистым сильным голосом. Сначала она спела все известные ей французские песни, потом разучила аквитанские и наваррские песни, которые ей напели Элеонора и Беренгария, и придумала для них музыкальное сопровождение, в чем всегда была великой искусницей. Сначала она стеснялась, а через некоторое время стала петь по-английски песни, которым ее учил Рейнер. Ей нравились мелодии этих песен, но саксонские слова она иногда выговаривала с большим трудом. Тем не менее она считала, что должна познакомить наваррскую принцессу с культурой ее будущих подданных.
Алуетт стала наперсницей Беренгарии и даже ее советчицей, и это было важнее всего. Когда приехала шумная Иоанна, у Беренгарии появилась сверстница, равная ей по положению, но она частенько чувствовала себя чужой в обществе дам из рода Плантагенетов. Не то чтобы они добивались этого намеренно, но, намекая на какие-то происшествия или анекдоты, связанные с их родней, они забывали о том, что Беренгария ничего этого не знает. Будучи француженкой, Алуетт тоже не могла участвовать в воспоминаниях Иоанны, -но она не раз встречалась с будущим мужем Беренгарии, которая часами расспрашивала о нем.
Алуетт ничего не могла ей сказать о его внешности, да Беренгарии это было и не нужно, об этом много говорилось в chansons de geste, восхвалявших его красоту. Ей хотелось узнать о другом, о том, какой у него голос, какие у него любимые словечки, какими духами он душится, какой у него характер. Беренгария, кажется, от всей души верила, что слепая Алуетт лучше других проникла в душу Ричарда.
Конечно, то, что ей рассказывал Рейнер, Алуетт держала при себе. Какой смысл разрушать представление Беренгарии о женихе как средоточии всех рыцарских достоинств? Может, Ричард очаруется ею и избавится от себялюбия, плохого характера и странных пристрастий?
Приезд Иоанны внес оживление в довольно скучное существование маленького общества. У нее был острый ум, но не было в отличие от брата жестокости. На свое замужество она не жаловалась, но после окончания траура готова была вновь с головой окунуться, по обычаю всех Плантагенетов, в бурлящую весельем и радостную жизнь. Она честно призналась Алуетт, что считает Рейнера Уинслейда красивым, хотя с первой же встречи поняла, что не стоит тратить на него время, потому что «он полностью покорен вами, леди Алуетт!»
Алуетт скромно поблагодарила за добрые слова, но подумала, что, наверное, не красота, а чары Рейнера привлекли внимание вдовствующей королевы, простосердечие которой пришлось ей по душе. Немногие высокородные дамы позволили бы себе так откровенничать о своих поражениях. Беренгария сказала ей, что у Иоанны великолепные золотые волосы, голубые глаза и вообще она само очарование, так что Алуетт не сомневалась, что вдовство Иоанны Плантагенет будет коротким.
Дни шли за днями, а Ричарда все не было. Беренгария загрустила и даже стала проявлять нетерпение. Иоанна же открыто восставала против скуки, на которую была обречена в Бриндизи. Алуетт была не в силах развлечь их, хотя ей на помощь пришла Элеонора, которая тоже довольно быстро сдалась.
Наконец им было объявлено о воссоединении с Ричардом. Филипп отплывет из Мессины в Акру тридцатого марта. Ричард проводит его немного, а потом поплывет в Бриндизи, заберет дам и вернется в Сицилию, где пробудет, пока не подготовится к походу.
— Пора бы уж, — проворчала Иоанна.
— И мне пора домой, — кисло проговорила Элеонора. — Слишком долго он продержал меня на Сицилии. Один Бог знает, что без меня натворит Иоанн.
Алуетт удивилась, услышав, что о младшем брате Ричарда говорят так, будто он шаловливый, ; мальчишка, а не опасный смутьян, каким был на| самом деле. Только Беренгария была откровенно счастлива.
— Пресвятая Богородица, я так рада, что он наконец едет! А можно сделать так, чтобы наша свадьба была до того, как мы отправимся дальше?
На этот вопрос ей никто не мог ответить. Ни один человек на свете не заставил бы Ричарда Плантагенета сделать то, чего он не хотел делать.
Алуетт с облегчением узнала об отъезде Филиппа.
«Прекрасно, — думала она, сидя рядом с взволнованными дамами. — До Акры я свободна от Филиппа».
И она забыла о нем. Но за два дня до его отъезда, когда Алуетт наслаждалась покоем и одиночеством в часовне, убежав ненадолго от лихорадочных приготовлений к встрече с Ричардом, она услышала позади себя шаги. Поначалу она решила, что это Беренгария пришла помолиться вместе с ней. Беренгария была гораздо набожнее жизнелюбивой Иоанны. Но потом поняла, что к ней подошел мужчина, а когда до ее ноздрей долетел сильный мускусный запах, она уже не сомневалась, что это Филипп.
— Давно вас не видел, mа soeur. Вы удивлены, что я, как бы это сказать… Ну, что я здесь? Не стоит недооценивать меня, Алуетт! Да и не надо кричать. Мне бы не хотелось встретиться с вашими новыми госпожами. Они не знают, что я приехал, и мы им не скажем. Ну, как? Как вы живете?
— Хорошо, ваше величество, — ответила она, с трудом разжимая непослушные губы. — Они ко мне очень добры…
— И эта женщина, которая заняла место вашей сестры Алее? Она тоже добра к вам? Вы как сука, которая виляет хвостом перед каждым новым хозяином, — прошипел Филипп.
Он протянул руку и погладил ее под подбородком, словно послушную собаку, но, когда она попыталась повернуть голову, оказалось, что он крепко держит ее.
— На когда назначена свадьба?
— Еще не назначена, ваше величество, — сказала Алуетт, радуясь, что ей не приходится врать.
— Не назначена, — усмехнулся Филипп. — Похоже, жених не очень рвется к своей невесте, а? Когда он решил плыть в Палестину?
— Mon frere le roi, я опять вынуждена сказать, что день не назначен, по крайней мере о нем ничего не сказано в письмах Элеоноре, Иоанне и Беренгарии или они мне этого не читали.
— Merde! Никакого от вас толку! — выдохнул он и от досады стукнул по алтарю.
Алуетт в страхе ждала, что он будет делать дальше, не зная, ударит он ее или тихо уйдет.
Однако король Франции не хотел уходить ни с чем.
— А от вашего драгоценного англичанина вы ничего не узнали? Он вам не сказал, когда Ричард отплывает?
Алуетт получила несколько писем от Рейнера, и Иоанна, таясь от Беренгарии, чтобы не расстраивать ее, прочитала их ей.
— Если он и знает, мне он не сообщил.
Время от времени Рейнер жаловался на промедление, но в основном он писал о своей любви и о том, как он скучает по своей возлюбленной. В его словах было столько мучительной страсти и тоски, что Алуетт с трудом сдерживала слезы. Иоанна не скрывала своей зависти. Ее муж был так долго болен, что несколько лет только назывался мужем. И все-таки она радовалась счастью Алуетт.
— Ну-ну! — недовольно промурлыкал Филипп, вставая с колен. — Постарайтесь, чтобы в следующий раз вам было что мне рассказать. И не вздумайте обмануть меня, Алуетт. Жизнь Анри в ваших руках. На другое утро дамы поднялись на башню, чтобы оттуда наблюдать за тем, как лагуну заслоняют корабли с красными крестами.
— Вон… Вон корабль Ричарда. Его «Trenche-Mer», — крикнула Иоанна, показывая на большой корабль с рычащим красным леопардом — знаком Плантагенетов. Тем временем на корабле протрубили последний прощальный сигнал французскому флоту, и он повернул к Бриндизи.
— Не верится, что сегодня я наконец увижусь с моим будущим мужем! — вздохнула Беренгария, стоявшая рядом с Алуетт.
С башни было хорошо видно, как великолепный корабль, рассекая волны, приближается к замку.
— Смотрите! Смотрите, вон Ричард! Беренгария! — радостно закричала Иоанна.
— Ах… Он просто чудо! — тихо проговорила Беренгария. — Такой большой и золотые волосы.
Предоставив Беренгарии возможность восторгаться Ричардом, Иоанна шепнула Алуетт, что заметила на корабле и Рейнера Уинслейда. Это было нетрудно из-за огромного волка рядом с ним.
Сердце у Алуетт забилось. Она чувствовала и понимала волнение Беренгарии, но знала, что ощутит себя счастливой, только когда услышит голос Рейнера и окажется в его объятиях. Хорошо бы, им удалось побыть вдвоем.
Она сама удивлялась тому, как, оказывается, душой и телом истосковалась по Рейнеру Уинслейду. После того как он сделал ее своей, она нуждалась в нем постоянно, словно в каком-то волшебном зелье, без которого все ее чувства умирали. Она покраснела, устыдившись собственных мыслей, и порадовалась, что все заняты кораблем Ричарда и не смотрят на нее.
Только когда корабль отдал якорь, дамы по настоянию Элеоноры сошли в зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38