— На определенных условиях? Что это значит на языке неверных? Деньги?
Фулк сделал вид, что не заметил насмешки султана.
— За двести тысяч византинов он в течение недели оставит здешние берега, — сказал Фулк с видом человека, который стоит возле глубокой реки и кидает в нее камень, чтобы убедиться, насколько она глубока. Изумлению его не было предела, когда он услыхал смех Саладина.
— Двести тысяч, говоришь? Фулк кивнул.
Саладин вновь засмеялся, словно его очень позабавил ответ франка.
— Французский король уедет в любом случае… Зачем мне платить ему? Не секрет, что он болен. Его мучает леонарди, как вы ее называете, и дизентерия, так что он уже и ходить не в состоянии. И трясется, как старик. Он не может дождаться, чтобы захватить добычу Ричарда, который остается воевать со мной. Пусть будет, что будет, но не смей даже намекать ему, будто я готов заплатить за его отъезд. Когда же его тут не будет, остальных я с легкостью утоплю в море.
Фулк судорожно сглотнул слюну. Саладин так много знал о Филиппе, что вряд ли обходился без куда более надежной шпионской сети, чем воображал француз.
— Я передам ему твои слова, о, Саладин.
В эту минуту приподнялся полог и в шатер вошел одетый в белое Эль-Каммас. Он поздоровался с Саладином и с нескрываемым отвращением посмотрел на его гостя.
— Прошу прощения, султан султанов, за вторжение. Твой стражник не сказал мне, что ты занят.
— Франк уходит, — коротко сказал Саладин и повернулся к Фулку. — Ты все сказал?
— Все, милорд. Все, что приказал Филипп. Но у меня есть и свои планы, о, султан.
— Свои планы?
Фулк решил, что терять ему нечего, а смелость города берет и надо говорить все до конца.
— Я бы хотел узнать насчет эмирата, которым ты собирался вознаградить меня, чтобы я мог обеспечить женщину, обещанную мне тобой… леди Алуетт де Шеневи. Я беспокоюсь за ее безопасность, господин… Она может случайно погибнуть, когда ты будешь крушить войска Ричарда. — Или Рейнер уговорит ее стать его женой. Фулк уже не был уверен, что ему удастся убить своего красивого кузена, да и он все меньше хотел рисковать ради этого собственной жизнью. Если Алуетт обвенчана, законность его детей будет под вопросом, но не здесь, а когда он вернется в Англию и предъявит свои права на украденные у его отца земли.
— Мы поговорим о вознаграждении, де Лангр, когда ты его заслужишь. А пока иди и жди, пока тебя позовут, или приноси действительно важные новости.
Саладин повернулся к старому лекарю, зная, что его стражники не позволят Фулку подслушать их разговор.
— Как ты, мой старый друг? Что в Акре?
— Мир тебе, султан. Об Акре мы еще успеем поговорить, а сейчас мне не нравится морщина у тебя между бровей и возмущение твоей печени, в котором виноват франк. Зачем он тебе?
Саладин изумленно дернул плечами. Только его лекари осмеливались не соглашаться с ним и даже бранить его.
— Ты видишь все, что происходит внутри меня, словно я сделан из стекла, мой друг. Ведь правда, после разговора с ним у меня разливается желчь. Что он, что его хозяин родную бабушку продадут… Что бабушку, свою душу продадут за блестящую монету. Однако не бойся. От меня он ничего не получит. Когда мне совсем надоедят его тщеславные кривляния, я прикажу его убить. Пошлю за хашашинами, и они избавят меня от него в мановение ока.
Даже Эль-Каммас вздрогнул при упоминании убийц, которые жили высоко в горах.
— Саладин, поберегись! У них везде уши!
— Не бойся, лекарь. Они уже показали, что могут обойти даже мою стражу, если захотят. Но им это не нужно. Им нужно мое уважение, и они получают его. Кроме того, мы не мешаем друг другу, а иногда я даже пользуюсь их услугами.
— Я вновь повторяю, будь осторожен, чтобы они не потребовали твою душу взамен своих услуг, — мрачно проговорил Эль-Каммас. — Хватит об этом! Расскажи мне об Акре! Как там мой плененный гарнизон?
— Твои люди здоровы, их неплохо разместили, относятся к ним тоже неплохо, благодаря королевскому указу. Ты будешь их выкупать или освобождать, мой господин?
Саладин тяжело вздохнул.
— Не знаю еще. Если бы они смогли продержаться до подхода египетских войск. Но это как Аллаху угодно. Мелех-Рик будет относиться к ним по-рыцарски, конечно… пока не поймет, что я не в состоянии удовлетворить его ненасытный аппетит. А там… кто знает? Не будет же он вечно торчать в Акре, а войск у него нет, чтобы он мог оставить их тут сторожить пленных. Он должен идти в Иерусалим. Что он сделает с двумя тысячами человек? Вряд ли оставит их, чтобы они угрожали его тылу!
То, что говорил Саладин, было ужасно и не укладывалось в голове старого мавра, который только сейчас понял, что не надо было напоминать великому султану об этом несчастье. Тогда он решил отвлечь мысли Саладина от Акры.
— Ты позволишь мне переменить тему, мой дорогой друг?..
Саладин кивнул:
— Конечно. Я буду благодарен тебе за это. Даже когда я ласкаю наложницу, которую привез из Дамаска, мои мысли мечутся, словно мыши по лабиринту, завидевшие льва… Если я хотя бы на несколько минут забуду…
— Та женщина, которую так жаждет франк, я ее видел. Ты не должен позволить неверной свинье завладеть ею.
— А! Мой старый мавр еще не отрешился от любовной страсти! — изумился Саладин, но Эль-Каммас, подняв руку и криво усмехнувшись, не дал ему продолжить. — Ты не прав, мой друг. Не любовь движет мною. Зачем мне женщина? Разве лишь согреть старые кости. Я понапрасну растрачу ее юность и красоту на пустыню моего тела!
— Тогда что же такого интересного в этой женщине, что ты решил заговорить о ней? Хочешь, чтобы я взял ее в свой гарем?
— Нет, хотя она ничем не уступит твоей любимой жене. Я видел леди Алуетт де Шеневи в шатре Мелех-Рика, когда ты посылал меня лечить его. Она пела ему, мой господин… И ей очень подходит ее имя, которое означает «жаворонок». Ее красота затмевает луну и звезды, Саладин, и, если я хоть что-нибудь понимаю, сердце у нее достойно ее красоты. Она любит рыцаря из приближенных Мелех-Рика, и он любит ее. Он мужествен и храбр, и больше подходит прекрасному Жаворонку, чем этот скорпион Фулк. Мне кажется, я могу ей помочь.
— Помочь? В чем?
— Она слепая, мой господин, хотя у нее глаза ясные, как горные озера. Я уверен, что ее слепота скорее из-за душевной раны. Она не больна, и я, наверное, мог бы…
— Восстановить ее зрение? Это будет чудом, освященным именем Аллаха. Иди к ней, мой друг, и предложи ей свою помощь!
Старый лекарь хмыкнул, радуясь юношескому восторгу султана, забывшего о своих горестях.
— Не все так просто. Франки хорошо стерегут своих женщин, хотя сами погрязли в невежестве и предрассудках. Если я посмею приблизиться к какой-нибудь из них, она в ужасе убежит от меня, как от самого сатаны, даже если поймет, что я лишь хочу вылечить ее. Нет, я прошу тебя, не отдавай ее в жадные руки Фулка. А ее прозрение в воле Аллаха. Если он пожелает, я исполню его волю. Мне кажется, что голубая накидка мне к липу… а вы наденьте темно-зеленую с золотыми нитями. Она как нельзя лучше пойдет к вашим огненным волосам, Иоанна. Алуетт, вы тоже должны взять себе накидку в подарок за ваше терпение, с которым вы сносите наши бесконечные походы на базар. Я думаю… вот эта словно специально для вас.
— А мне, Tante Беренгария? — заканючила Хлоя и была вознаграждена приглянувшимся ей безвкусным кольцом.
Обе королевы и Хлоя со своими дамами делали обход лавок в Акре, как делали это каждое утро, пока солнце еще не поднялось высоко в небе. Днем они не выходили из прохладных комнат дворца и в основном дремали до вечера, пока не являлся, иногда в сопровождении Филиппа, Ричард. Тогда они обедали. Если же Ричард развлекался по-своему и предоставлял дам самим себе, они очень сердились на него.
Торговец с носом, похожим на луковицу, обрадовался, когда дамы остановились возле его лавки. Они редко торговались, и кажется, у них не иссякали монеты, на которые они покупали золотые и серебряные украшения, полотно и шелк, фрукты, овощи, мясо, короче говоря, все, что можно купить на базаре. К тому же они не позволяли сопровождавшим их воинам чинить неприятности торговцам, как это теперь нередко случалось с крестоносцами, когда жизнь в приморском городе потихоньку начала входить в нормальную колею.
Неприятности состояли из разных «задачек». С их помощью крестоносцы получали подтверждение, что торговцы действительно восточные христиане, за которых они себя выдают, а не тайные сарацины или евреи. Надо сказать, что сирийские христиане внешне ничем не отличались от таких же темнокожих и длиннобородых нехристиан. Иногда торговцев заставляли читать наизусть «Отче наш» или «Богородице Дево», но бывало, что требовались более веские «доказательства», и тогда в ход пускались мечи, приподнимавшие или разрезавшие одежды ради выставления напоказ тайных знаков на мужском органе. Сарацины и евреи проходили через обряд обрезания, и крестоносцы напрочь отвергали всякие объяснения по поводу крещения в зрелом возрасте. Если торговца уличали во лжи, его лавчонку громили и крушили, товары разворовывали… а иногда и его самого лишали жизни.
Кстати сказать, даже местные христиане испытывали трудности, стоило им пожелать возвратить себе собственность в Акре, которую жадные крестоносцы не желали отдавать, даже если на нее находились владельцы из изгнанных за два года до этого сарацинами горожан. Наследники первых крестоносцев, явившихся сюда больше чем сто лет назад, были ограблены точно так же, как и сарацины, и толпами приходили во дворец за справедливостью.
Алуетт поблагодарила за подарок, сказала, что, может быть, он подойдет к свадебному платью, которое было уже куплено несколько дней назад. Подумать только, через две недели она станет женой Рейнера.
Прошла неделя, как пала Акра и как она обещала обвенчаться с Рейнером. Прошла неделя с тех пор, как она вновь на несколько мгновений обрела зрение, чтобы потом опять погрузиться во тьму. Целая неделя беспросветной тоски, которую не могла прогнать даже возбужденная болтовня Иоанны и Беренгарии, усиленно готовившихся к свадебной церемонии. Алуетт улыбалась, отвечала на вопросы, делала, что ей приказывали, и все.
А ее душа все глубже погружалась в трясину отчаяния. Королевы не замечали, что она живет как во сне. рейнер, правда, заподозрил, что с ней не все в порядке, но он был так занят делами Ричарда, что почти не виделся с ней.
Алуетт не собиралась увиливать от венчания. Она дала слово и сдержит его, тем более что она любит Рейнера и хочет быть его женой. Но она еще никогда так не мучилась. Что-то внутри ее, причинявшее ей столько страданий, словно очнулось от спячки и хотело погубить ее.
«Лучше бы мне вовсе не прозревать», — думала Алуетт.
Все это происки дьявола, пожелавшего извести ее. Что хорошего в том, что она то ругает себя за неблагодарность, то убеждает себя в выпавшем ей счастье стать женой самого любящего мужчины в христианском мире, одно прикосновение которого… нет, даже голос заставляет ее сердце биться быстрее. Рейнер увезет ее в Англию подальше от двуличного братца. Она была слепой гораздо дольше, чем зрячей, но, пока не начала видеть вновь, старалась не вспоминать о своем несчастье и даже заставила себя забыть, что такое видеть. А теперь, когда, пусть ненадолго, но зрение стало возвращаться к ней, она всем своим существом восстала против несправедливой судьбы, поступившей с ней так жестоко. Ах, Господи не пора ли тебе, милая Алуетт, исповедоваться? Если Всемогущий решит, что ты грешишь неблагодарностью, он отнимет у тебя Рейнера, дав ему знать, что ты шпионила для Филиппа.
Французский король пришел к ней в последнюю неделю перед свадьбой, как всегда выбрав время, когда она была одна.
Филипп спросил ее о планах Ричарда. Что он будет делать, если не получит выкупа? Вмешается ли он в борьбу двух претендентов на Иерусалимский престол Ги де Лузиньяна и Конрада Монферрата? Есть ли известия о новых выходках принца Иоанна? Как всегда, Алуетт мало что могла сказать о военных и политических делах Ричарда. Рейнер не бывал с ней после той первой ночи во дворце, и Беренгария тоже почти ничего не знала, так что и сказать было нечего.
Странно, но Филипп не рассердился. Он даже как бы забыл о своих обычных угрозах насчет безопасности Анри. Алуетт уже было подумала, что он собирается уходить, как он вдруг спросил ее:
— Дорогая сестра, ответьте мне еще на один вопрос и не говорите, что вы этого не знаете.
— Слушаю.
— Ваша госпожа в тягости? Ричард уже обрюхатил Беренгарию?
Алуетт изумилась.
— Ваше величество, неужели вам интересны всякие сплетни? Вам-то это зачем?
— Ну и простушка вы, Алуетт. Если Ричард будет верен своим пристрастиям, то Беренгария Наваррская никогда не родит, а если не будет законного наследника, то в один прекрасный день короной завладеет или жадный Иоанн Безземельный, или зеленый племянник Ричарда, Артур, чье герцогство Бретонское возле самых моих границ. Да, да, сестричка, мне очень интересно, спит Ричард со своей женой или нет.
Невольно Алуетт вспомнила, как Беренгария жаловалась ей на то, что Ричард пренебрегает ею. Это было еще на корабле, но с тех пор, насколько ей известно, ничего не изменилось, хотя Беренгария больше ничего не говорила. Наверное, она решила, что и так много сказала, а может, привыкла к своему незавидному положению. Алуетт была слишком занята собственными мыслями, чтобы задуматься об этом. — Алуетт, я жду. Помните, жизнь вашего брата…
Наверное, жара на нее плохо действовала, потому что вдруг ей до смерти надоели угрозы Филиппа.
— Знаю, знаю. Не стоит все время трогать эту струну, ваше величество. Насколько мне известно, Беренгария не понесла…
— Потому что Ричард не может заставить себя переспать с ней. Она ведь не похожа на хорошенького мальчика, — глумливо захихикал Филипп, договаривая все до конца.
Ничего не замечая вокруг, Алуетт покачала головой. Ну что такого особенного она ему сказала?
— Да она нас даже не слушает, — воскликнула Иоанна, и Алуетт поняла, что Беренгария ее о чем-то спросила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38