https://wodolei.ru/catalog/unitazy/v-stile-retro/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Как только до Фулка дошел смысл ее слов, от приятной истомы не осталось и следа. Он сел на кровати и принялся торопливо одеваться, словно всего час назад не он столь же торопливо сбрасывал с себя одежду.
— Говоришь, навьюченный мул? — переспросил он, гладя на нее через плечо. Чиара и не подумала прикрыть свою роскошную наготу, однако теперь она не возбуждала Фулка, а вызывала у него досаду.
Дура! Чего бы ей сразу не разыскать его, пока еще не остыли следы, а теперь попробуй найди его! С каким бы удовольствием он ударил ее! Жаль, она не крестьянка!
— Он мне не сказал, куда едет. — Чиара прищурилась, вспомнив обиду. — Любовь моя, ты уходишь? — промурлыкала она. — А я-то думала, ты побудешь до утра. Я бы могла тебя еще кое-чем порадовать, сага. Но Фулк уже взялся за плащ.
— Придется отложить до следующего раза, дорогая, — скрывая злость, сказал Фулк, целуя ее в сердито надутые губки. — Мне надо немедленно сообщить королю.
Она потянулась к нему, встала на колени и зазывно выпятила груди.
— Посреди ночи? Разве это не может подождать до утра? Все вы, французы, сумасшедшие!
Когда же он, не глядя на нее, вышел из комнаты и затворил за собой дверь, она от обиды чуть не заплакала.
Филиппу Капету не понравилось, что его разбудили посреди ночи. К тому же он много выпил — вечером и ему снился великолепный сон с дамами, пока он прижимался к тугому боку Перонеллы.
Тем не менее Филипп знал, что Фулк не стал бы понапрасну его тревожить, поэтому он задернул бархатный полог, чтобы спрятать Перонеллу от нескромных взоров, и, усевшись на кровати, весь обратился в слух.
— Сир, молю простить меня, но я должен сообщить вам кое-что весьма важное…
И он в нескольких словах пересказал, что узнал от Чиары, не упоминая ее имени.
— Ну и? Почему я должен волноваться из-за Ричардовых рыцарей? Никто не знает, где Алуетт… Я в этом уверен! — холодно проговорил Филипп.
— Милорд, — высунув голову, задумчиво проговорила Перонелла, — наверное, вам лучше послушать сира де Лангра. Я тоже сначала не обратила внимания на странное совпадение, а сегодня поняла. Филипп, который последние несколько минут ходил по комнате, остановился и стал нетерпеливо ждать, когда его любовница что-нибудь накинет на себя и выйдет к мужчинам.
— О чем это вы?
Перонелла отбросила с лица белокурую прядь волос.
— Помните, король Ричард и его рыцари позавчера ушли усмирять итальянцев и вернулись только на рассвете… — Даже не глядя на Филиппа, она знала, что он начинает злиться. — Я видела, как Эрменгарда в тот день выходила из дворца англичан, — торопливо досказала она.
— Ну и что, дура? — не выдержал Филипп, и она вся сжалась от его крика. — При чем тут старуха?
— Только приближенные Ричарда и его любимые рыцари живут на верхнем этаже дворца, — ответила Перонелла. — И только Эрменгарда… Нет еще Анри де Шеневи, но его нет в Мессине… Только Эрменгарда знает, что Алуетт не уехала во Францию. Зачем Эрменгарде быть на верхнем этаже, если не для того, чтобы рассказать Рейнеру об Алуетт, милорд. Когда я ее увидела, то отхлестала по щекам, потому что она не приготовила мне платье и сама в этом призналась…
— Сука! — взвизгнул Филипп. — Два дня прошло, а я ничего не знаю! — Быстрым движением, так что она не сумела увернуться, он ударил ее и рассек щеку рубиновым перстнем. — Убирайся с моих глаз!
Перонелла торопливо исполнила его приказание, чтобы еще раз не попасть ему под руку Филипп повернулся к Фулку.
— Пустоголовая шлюха! — проворчал он. — Глаза бы мои на них не глядели!
— Vraiment, — согласился Фулк. — То они болтают без удержу, то молчат как рыбы. Ваше величество, вы тоже думаете, что англичанин отправился на поиски леди Алуетт? — Похоже на то, разве лишь… Даже старуха не знает, где ее монастырь.
— Анри?
— Вряд ли он ей сказал. Я заставил его поклясться. — И глаза у Филиппа засверкали. — Когда я ему сказал, какая участь ждет Алуетт, если он проболтается, на его щеках появился странный зеленый оттенок.
— Все равно, ваше величество, вы не думаете, что нужно послать туда стражу?
Филипп издевательски рассмеялся в лицо своему вассалу, потом налил себе вина из кувшина. Фулку он вина не предложил.
— Хорошо, что я король, а не ты, дурак. Мы только что заключили мирный договор с нашим вассалом, Ричардом Английским, а я пошлю стражу убивать английского рыцаря? Уверяю вас, они еще не выедут из Мессины, а Ричард уже будет обо всем знать. А если учесть, что этот простой рыцарь в некотором роде его любимец, хотя, он, кажется, не принадлежит к его дружкам, и я не знаю, чем он уж ему так угодил, то не думаете ли вы, что Львиному Сердцу это может не понравиться?
Фулк вынужден был согласиться и кивнул, хотя уже понимал, к чему ведет его суверен. Хотя сицилийцы и прозвали Филиппа Бараном, на самом деле он был змеей.
— Сир, я исполню любое ваше приказание.
— Я приказываю вам ехать в Палермо и охранять тамошний монастырь. Может, англичанин не найдет ее, а, может, и найдет. Но если он там появится, вы должны ему воспрепятствовать. Убить его. Только тихо, конечно. Чтобы он просто исчез. Вы понимаете, милорд? — Голос его звучал спокойно, и глаза больше не сверкали.
— Слушаю, ваше величество. Мой кузен Рейнер никогда не увидит леди Алуетт. А если он явится в Палермо, его никто больше не увидит живым. — Bien. Будьте осторожны, Фулк. Я хорошо помню чужие грехи. Особенно ваши. Если вы хотите взять Алуетт в жены и искупить самый страшный из ваших грехов, не ошибитесь.
Когда Фулк ушел, Филипп вышел из спальни и крикнул:
— Стража! Привести ко мне Эрменгарду!
Глава 14
Для первого января день выдался на редкость теплым, и мать-настоятельница приказала всем после ужина собраться в саду. Монашенки закутались потеплее и с восторгом принялись уплетать апельсины и миндаль, почти совсем не пострадавшие за дорогу от Яффы.
— Подумать только, милая Алуетт, наступил 1191 год, — умилялась Инноценция, понемногу пришедшая в себя после одиночного заключения. — Сколько всего будет в этом году! Я приму постриг… Христиане обязательно освободят Гроб Господень.
— Интересно, а меня освободят? — печально отозвалась Алуетт. — Кажется, я здесь навсегда.
— Да нет, конечно же, освободят, госпожа! Вы же сами говорили мне, что король Филипп не хотел идти без вас в поход, — принялась утешать ее сицилийка… ее единственная подруга в этом собрании аскетичных женщин, увидав на ее щеках слезы.
— Наверно, во мне говорила гордыня, — сказала Алуетт. — Сколько уже недель он прекрасно обходится без меня. А может, он решил, что со мной слишком много хлопот, — размышляла Алуетт, не забывавшая о дуэли между Рейнером и Фулком. Однако теперь она уже ни о чем не жалела, ибо в раю, ставшем тюрьмой, утешала себя лишь воспоминаниями о тех нескольких мгновениях в саду, когда Рейнер держал ее в объятиях, целуя, и ласкал ее. Она помнила запах фиалкового корня, смешанный с запахом вина, на его губах и его руку на своей груди, сжигавшую ее как огнем…
За стеной монастыря два всадника остановились, разглядывая красные купола церкви между мужским и женским монастырями.
— Алуетт, спойте, пожалуйста, ту песню, которую вы пели на пиру, — попросила Инноценция, врываясь в ее мечтания. Обычно Алуетт ей отказывала, однако на этот раз, застигнутая на размышлениях о любви и любимом, она сама захотела петь. Она почувствовала, что опять готова бунтовать, чтобы ее кровь, согретая солнцем, не напрасно бурлила в венах. Почему бы и нет ? Подумав так, она с силой ударила по струнам.
Безрадостна, печальна и грустна,
Ты хуже смерти, жизнь, коль нет любви…
Никогда еще так чисто не звучал ее голос. Неожиданно к нему присоединился мужской голос из-за стены.
Ах, милая не слушает меня,
Ей безразличны слезы и мольбы.
Алуетт застыла с поднятой рукой. Она вслушивалась в доносившиеся до нее слова и не верила себе.
Но райское блаженство ждет меня, Когда любимая ко мне придет И, радость мне великую даря, Небесным взглядом сердце обожжет…
— Кто это?
— Да какой-нибудь монах. Сейчас его настоятель угомонит! — прошипела начальница над послушницами, подозрительно оглядывая изменившуюся в лице Алуетт. Слезы текли ручьем по ее бледным щекам, но то были слезы радости.
— Рейнер, — еле слышно выдохнула она и, услышав, как кто-то барабанит в ворота, крикнула: — Рейнер!
Послышался собачий лай. Завизжала сестра — привратница.
— Откройте! Именем короля Ричарда Английского!
Алуетт услышала шуршание юбок матери-настоятельницы, потом ее голос, напомнивший ей жужжание разозленной осы. Вся дрожа, Алуетт поднялась со скамьи и оперлась на руку Инноценции.
Она была уже возле ворот, когда ее перехватила начальница и зажала ей рот рукой.
— Что случилось, сэр рыцарь? Зачем вы беспокоите святых монахинь? — закричала мать Мария бенедиктинка, поднимая решетку.
В маленькой квадратной дыре она увидала рыцаря в полном вооружении с обнаженным мечом в руке и белым крестом на одежде.
— Я сэр Рейнер Уинслейд. А вы насильно держите у себя не монашенку, а француженку, леди Алуетт де Шеневи. Она не приняла постриг, и вы не имеете права не считаться с ее волей!
— Леди Алуетт искала у нас убежища, — ледяным тоном произнесла аббатиса. — Она здесь по своей воле, и мы можем отпустить ее только по приказу его величества короля Филиппа Французского, а вы, если я не ослышалась, подданный английского короля?
Аббатиса сделала вид, что не видит и не слышит, как Алуетт изо всех сил старается вырваться из железных объятий монахини.
— У меня с собой топор, госпожа аббатиса, — пригрозил Рейнер, — но мне не хотелось бы ломать ворота и причинять урон собственности монастыря, так что в ваших интересах разрешить мне повидаться с леди Алуетт. Если она скажет, что хочет остаться у вас, Бог с вами, а я поеду своей дорогой. Аббатиса задумалась. Притихшая в руках Пене — тенции, Алуетт услышала, как шепчутся вокруг монахини-бенедиктинки.
— Сэр рыцарь, — обретя знакомую Алуетт надменность, произнесла настоятельница, — вы не оставляете мне выбора. Я отвечаю за имущество монастыря в неменьшей степени, чем за души сестер, порученных моим заботам. Однако имейте в виду, что за надругательство над святой обителью вы можете быть отлучены от церкви.
По знаку аббатисы хватка Пенетенции ослабла и Алуетт обрела свободу. Со скрежетом повернулся ключ, и ворота распахнулись.
«Наверняка святых, попадающих в рай, встречают такие же прекрасные создания, — подумал Рейнер, когда увидел Алуетт, стоявшую немного в стороне от одетых в черное монахинь. Она была одета так же, как все бенедиктинки, и все равно она оставалась Алуетт, Жаворонком… Его Жаворонком. В глазах у нее несмотря на слезы, светилась радость, и они были синее и прозрачнее небесных сводов. Губки у нее задрожали, когда она протянула к Рейнеру руки и прошептала:
— Рейнер?…
Он не помнил, как оказался возле нее, как обнял ее и стал целовать, а она смеялась и плакала от счастья.
Прошло много минут, прежде чем он смог оторваться от Алуетт, которая, хотя и была всем своим существом устремлена к любимому, все же заметила, как аббатиса услала сестер на кухню готовить вечернюю трапезу. Мало радости ей было видеть сестер, глазеющих на удачливого бунтовщика против ее владычества.
В конце концов, когда не осталось никого, кроме аббатисы, вернувшей своему лицу пристойное выражение, Рейнер, насмешливо глядя на нее поверх головы Алуетт, спросил свою возлюбленную.
— Скажи, любимая, ты хочешь уйти со мной или останешься с этими добрыми женщинами?
В голосе у него было столько сарказма, что не приходилось сомневаться в его истинном отношении к матери Марии и ее обители.
Однако аббатиса не собиралась сдаваться.
— Милая Алуетт, вы должны остаться с нами и спасти свою душу, — обратилась она к Алуетт, поедая глазами английского рыцаря, с появлением которого рушились ее надежды на богатые дары от Филиппа. — Плотскими радостями нас заманивает ад, дорогая. Вы же видите, он ничего вам не обещает, даже свое имя.
Алуетт нахмурилась.
— Мне не нужны его обещания, матушка, мне нужна только его любовь, — гордо ответила Алуетт не покидая надежного объятия Рейнера.
Вынужденная смириться с поражением, аббатиса пожала плечами.
— Что ж, я пошлю Инноценцию помочь вам собрать вещи. Поторопитесь. Я не желаю, чтобы вы мешали мне во время вечерни, — сказала она твердо и зашагала прочь, шурша юбками и сухой зимней травой.
Печальная Инноценция помогла Алуетт надеть платье, в котором она приехала в Палермо.
— Ваш рыцарь прямо как в песне, — сказала Инноценция. — Какие у него красивые золотые волосы! А глаза, ну просто мед, когда он глядит на вас!
Вспомнив, что говорила о Рейнере Эрменгарда, Алуетт решила, что на юную послушницу легко произвести впечатление, потому что она редко видит рыцарей в полном облачении.
— Я буду скучать без вас, леди Алуетт. Даже аббатиса, даже моя матушка не были так добры ко мне, как вы.
Алуетт поняла, что Инноценция с трудом сдерживает готовые хлынуть слезы, и, тронутая ее словами, обняла ее. С удивлением призналась она себе, что тоже будет скучать без этой простой ломбардки, ставшей ей за несколько месяцев почти сестрой. Без помощи Инноценции ей вряд ли хватило бы мужества заглянуть себе в душу и найти там любовь к рыцарю, ожидавшему ее в это время за стенами тюрьмы.
— Инноценция, я всегда буду помнить тебя. Ты будешь хорошей невестой Христовой. Не забудь же, молись обо мне!
— Да, да, конечно, миледи, я всегда… Девушка разрыдалась.
Алуетт хотела было задержаться и утешить ее, но ее ждал Рейнер.
— Лучше мне, наверное, пойти, пока мать-настоятельница не передумала, — сказала она, делая над собой усилие, чтобы улыбнуться, и ласково разнимая обхватившие ее руки.
— Леди Алуетт, пожалуйста… Пожалуйста, возьмите меня с собой! — крикнула Инноценция и, упав на колени, ухватилась за юбку изумленной Алуетт.
— Но, Инноценция, ты же хотела стать монахиней! Ты сама мне говорила!
— Нет, я не хочу! — рыдала ломбардка. — Это мои родители хотят. А я хочу мужа и много детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38


А-П

П-Я