— Он ее не получит.
— Это зависит от ее брата, — продолжал мучить своего сюзерена Ричард. — Для вас ведь она всего-навсего певица.
— Граф де Шеневи мой вассал.
— И сделает, как вы скажете. Конечно. От своих вассалов я жду того же самого. Но я не посылаю своих людей на убийство, милорд.
— Убийство? Какое убийство? — пролепетал Филипп, побелев под стать горностаю на воротнике.
— Вы прекрасно поняли, что я говорю о сире де Лангре, Филипп. — Ричард подошел совсем близко к сидевшему королю и был похож на карающего ангела. Он упивался своей победой. — Думаю, вам небезынтересно будет узнать, что он проиграл. Но если он все же оправится от ран, я бы на вашем месте проследил, чтоб этот предатель больше не крутился возле вас.
— Если мой рыцарь поссорился с вашим, это их дело, — заупрямился Филипп. — Я христианский король и собираюсь воевать с неверными. У меня нет никаких дел с убийцами.
Но ему не удалось обмануть проницательный взгляд Ричарда.
— Как угодно, ваше величество. Тем более я уверен, что вы дадите согласие на обручение.
— Ричард, не шантажируйте меня! — вновь обрел голос Филипп.
Ричард взглянул на Танкреда. Коротышка король с большим интересом прислушивался к спору монархов, надеясь извлечь из него кое-что полезное и для себя. Английский король знал, что он прикидывает, на кого выгоднее поставить.
— Нет, Филипп, это еще не шантаж. Шантаж еще только будет. Помните шесть кораблей, которые я подарил вам вчера, ваше величество? Не хотелось бы мне забирать их обратно, но я заберу, если вы не согласитесь на обручение.
Черные глазки Филиппа метали громы и молнии.
— Ладно, Ричард, — сказал он. — Но вы разрешите мне сначала поговорить с моей сеет… с моей певицей?
Ричард усмехнулся, не желая скрывать, что заметил оговорку французского короля.
— Ну, конечно же. Церемония состоится завтра в часовне де Мойяков. Приходите немного пораньше. Мне понятно, что вы хотите поздравить леди Алуетт… И попрощаться с ней.
— Попрощаться?
Ричард наслаждался бледностью Филиппа. Но он приготовил для него еще один удар.
— Да. Я решил, что Алуетт будет фрейлиной Беренгарии. Моя будущая невеста вместе с моей матушкой уже в Неаполе. У нее должны быть фрейлины, и Алуетт подходит, как никто. Это честь для нее, не правда ли?
Одному Богу известно, как Филиппа не хватил удар.
— Но, Ричард, вы не свободны! Вы же обручены с Алес!
Ричард уже шел к двери, но остановился и повернулся к Филиппу.
— Милорд, я не один раз говорил вам, что не возьму Алее в жены. Ваша сестра была любовницей моего отца. Беренгария будет моей невестой.
— Тогда верните Алее и ее приданое.
— Алее — пожалуйста. А Вексен ни за что. Успокойтесь, Филипп, а то кто же будет воевать с Саладином?
И он быстро вышел из зала.
Глава 17
Алуетт сидела одна в маленькой приемной и ждала своего королевского брата. От одной мысли, что ей надо еще раз выдержать борьбу с этим змеем, она приходила в ужас и сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди, хотя Рейнер поклялся ей в ее полной безопасности.
— Не позволяйте ему внушать вам, что вы в чем-то виноваты, — подбадривал ее Рейнер. — Я буду ждать в часовне, моя прелестная возлюбленная.
Она вновь и вновь вспоминала его слова и восторженные восклицания Инноценции, когда та одевала ее в небесно-голубое бархатное платье с золотым кушаком. Распущенные волосы, украшенные золотым венцом с жемчужинами, черным облаком покрывали нежные плечи Алуетт.
— Ах, миледи, вы такая красавица! — восклицала ломбардка. — Ну прямо как Святая Мария в церкви святого Иоанна!
Алуетт приказала девушке не кощунствовать, но была довольна ее похвалой, потому что больше всего боялась предстать перед Рейнером. Инноценция ей все уши прожужжала о том, что ее жених красив, как принц, и Ричард подарил ему роскошный плащ и алые туфли.
Алуетт улыбалась неуемным восторгам Инноценции, для которой Рейнер был сказочным героем.
Дверь отворилась, обдав ноги Алуетт холодным зимним ветром, и она поняла, что пришел Филипп,
— А! Вы прекрасно выглядите. И не подумаешь,
что это вы собирались всю жизнь носить грубое монастырское платье.
Филипп хотел ее обидеть и достиг цели, хотя Алуетт всеми силами старалась держать себя в руках. Благодарю вас, ваше величество.
— Благодарю вас, ваше величество, — передразнил он ее. — Предательница. Сначала вы уверили меня в своей святости, а потом бросились на шею вражескому вассалу! Англичанину! Скажите, Алуетт, неужели англичане лучше это делают, чем французы?
— Я не знаю. — Бедная Алуетт отчаянно боролась с собой, чтобы не потерять достоинства. — Пожалуйста, Филипп, я вовсе не хотела вас обидеть. Клянусь. Я не предавала ни вас, ни Францию. Рейнер хороший человек, и я люблю его. Просто так получилось, что он вассал Ричарда.
Филипп подавил в себе голос совести, который побуждал его оставить Алуетт в покое. Она ведь и так уж достаточно настрадалась из-за него. А разве он не раскаялся? В жилах Алуетт течет его кровь и она принадлежит ему. А что его, то его навсегда.
— Ладно… обручайтесь, — сказал он, намеренно не замечая ее затравленного взгляда, потому что собирался нанести ей еще один удар. — Ваш брат… ну, как бы брат… Он там ждет, чтобы подписать договор. Алуетт, вы любите Анри?
— Анри? Конечно. — Почему Филипп спрашивает об этом? — Он всегда был добр ко мне, словно в самом деле мне брат.
— Тогда вы наверняка не хотите, чтобы с ним случилась какая-нибудь неприятность, ведь правда, Алуетт?
— О чем вы? — прошептала она и похолодела от страшного предчувствия.
— Просто я верю в вашу преданность Франции, а Франция — это я, та chere. Вы ведь не откажетесь служить нам, хотя и собираетесь стать женой врага?
— Мне казалось, что наши враги — язычники, а не христиане, — решительно проговорила она.
— Алуетт, не притворяйтесь дурой! — оборвал ее Филипп. — Что хорошего может дать Франции Ричард? Вы будете моими глазами… ну, скажем, ушами… в его доме.
— Чтобы я шпионила для вас? Никогда.
— Будете, будете, если желаете добра Анри де Шеневи, — равнодушно бросил Филипп, словно речь шла всего-навсего о погоде. — Откажетесь, и он умрет в походе, а виновниками в его смерти будут объявлены сарацины.
— Вы… вы хуже сатаны! — крикнула Алуетт, в ужасе отворачиваясь от Филиппа.
— Тише, сестричка, тише. А то услышат вот жених и свидетели. Мне бы не хотелось отказываться от своего слова. Несколько фраз время от времени о том, что делает Ричард и какие у него планы в отношении наваррки… Кстати, я вас поздравляю с почетным назначением… И ваш брат будет жив и здоров. Думаю, Анри необязательно знать о нашем разговоре.
— Думаю.
Выбора не было. Или шпионить для Филиппа, или убить брата. Она знала, что будет многое знать благодаря Рейнеру, но, если он ее разоблачит, его любовь превратится в ненависть. Филипп приготовил ей неплохую ловушку. Ее мысли, как испуганные мыши, метались в поисках выхода, но выхода не было.
— Я согласна, Филипп, — в конце концов сказала она. — У меня нет выбора.
— У меня мудрая сестренка, — умильно произнес Филипп и направился к двери, но она остановила его.
— Ваше величество, где Эрменгарда? Моя камеристка? Мы посылали за ней, но нам никто ничего не сказал.
— Эрменгарда?.. — повторил он, делая вид, что старается вспомнить. — А, ваша старуха! Она заболела после вашего отъезда. Потом она пришла поговорить со мной… А потом исчезла. Она умерла во сне. Эрменгарда… умерла! Удар был слишком силен. Алуетт даже не смогла заплакать. Только теперь она поняла, что любила эту женщину как мать. И она любила ее материнской любовью. Алуетт была словно в столбняке. Прошло несколько минут прежде, чем до нее стали доходить слова Филиппа.
— Пришла поговорить с вами? — переспросила она. — О чем Эрменгарда могла говорить с вами, ваше величество?
Лучше бы она отвела глаза. Хорошо еще, что она ничего не видит! На мгновение Филипп ощутил угрызения совести, и этого было достаточно, чтобы его голос дрогнул.
— Говорить со мной? — зачем-то повторил он. — Ну… знаете… о многом. Она хотела знать, например, не получал ли я от вас писем. Алуетт, она была старой и не очень крепкой…
Понятно! Он не был готов к ее вопросу.
— Вы ее арестовали и допросили, да? Каким-то образом вы узнали, что Рейнер отправился искать меня, и хотели узнать, кто ему сказал, что я не уехала во Францию. Убийца! — крикнула она, отшатываясь от него.
— Нет, та soeurl Клянусь, ни я, ни мои люди ни разу не прикоснулись к ней! Я просто спросил у нее, не она ли сказала о вас Рейнеру. Откуда я знал, что у нее слабое сердце? — оправдывался он, вспоминая, что ее сердце не выдержало подробных описаний способов, с помощью которых он собирался заставить ее говорить.
— И вы стоите во главе христианского дела, — рассердилась Алуетт.
Однако она понимала, того, что она знает, недостаточно, чтобы избавить ее от домогательств Филиппа. Он король Франции, защищенный своим священным правом, и никто не осмелится посягнуть на него из-за какой-то старой служанки. Если она не смирится и не станет шпионить, жизнь Анри будет в опасности. Рейнер не должен ничего знать, иначе она потеряет его.
На другое утро Рейнер и Алуетт в сопровождении Томаса, Инноценции, четырех воинов и, конечно же, Зевса отплыли из Сицилии. Позднее зимнее солнце сверкало в водах Мессинского пролива. Им предстояло плыть до Калабрии, потом в Кампанию, остановиться для отдыха в Салерно, а потом плыть дальше в Неаполь.
— Почему в Салерно? — спросила Алуетт, поняв по тону Рейнера, что остановка в Салерно не случайна.
— Там лучшая медицинская школа в христианском мире, — ответил Рейнер, и от волнения голос у него дрогнул. — Может, они избавят вас от вашей слепоты, Алуетт.
Палуба заходила ходуном у нее под ногами.
— Избавят? — повторила она, словно не веря собственным ушам. — Ах, любимый, не знаю… Я так долго ничего не вижу. Почему вы думаете?..
— Я думаю, что это возможно. Помните, вы же несколько мгновений не были слепой в нашу первую ночь? Если бы ваша болезнь была неизлечима, этого бы не случилось тогда.
Ей было больно слушать его. Если он поверит в ее исцеление, разочарование будет слишком тяжелым испытанием для него.
— Рейнер, отец показывал меня многим лекарям. Король Филипп даже приглашал еврея. Они все испробовали от кобыльего молока до присыпок из рога единорога, и все было напрасно.
— Дорогая моя, Салерно славится по всей Европе. Может, тамошние лекари умеют больше, чем их придворные собратья. А вдруг они придумали что-нибудь новое? Неужели мы будем в Салерно и не пойдем к ним?
Он обнял ее за плечи, словно желая ободрить. Он знал, что она боится верить после стольких лет темноты и напрасных надежд.
Как же королева Элеонора и принцесса Беренгария? Мы ведь не можем заставлять их ждать в Неаполе…
— Неаполь — красивый город, — сказал Рейнер. — А вы должны научиться иногда думать о себе, моя Алуетт. Если вам понадобится задержаться в Салерно, я сам встречу их и заберу вас на обратном пути.
Кажется, он все продумал. Ей нечего было возразить. С трудом она сдерживала волнение. Неужели она увидит? С детства слепота была как бы щитом, защищающим ее от остального мира. Какой она будет, если вернет себе зрение? Сможет ли исполнять все, что требуется от женщины в ее положении? А Рейнер? Не станет ли он меньше заботиться о ней?
Но еще хуже… а это более вероятно… что ее ждет разочарование. Когда она только ослепла, то каждый лекарь, осматривавший ее, был для нее волшебником, который обязан был исцелить ее. Потом они стали ее раздражать, потому что каждое новое разочарование она переживала острее прежних.
Ей было тяжело. Ее мучила вина за гибель Эрменгарды. Алуетт горько оплакивала старую служанку и еще больше ненавидела Филиппа, потому что понимала, возьми она Эрменгарду с собой в монастырь, и та осталась бы жива. Когда-нибудь Филипп, поклялась она себе, заплатит за это убийство.
Деметрий, худой, с тонкими пальцами греческий лекарь, осмотрел Алуетт и жалко улыбнулся.
— Боюсь, я не скажу вам ничего такого, чего бы вы не слышали от моих просвещенных коллег в Париже. — Он вздохнул. — Полагаю, миледи, вы молились святым защитницам глаз, Бригитте, Тридуане и Лусии?
Алуетт кивнула.
Рейнер поднял страдальческий взгляд на человека, одетого в вечернее платье с вышитыми вокруг шеи змеями над чашами.
— Но она ведь видела! Разве это не доказывает, что ее слепоту можно вылечить?
— Насколько я понимаю, с глазами все в порядке. Она должна видеть и тем не менее не видит.
— Мне говорили, что в Салерно лучшие в мире лекари!
Рейнер был разочарован,
— В христианском мире, — поправил его грек. Хотя наша школа открыта для людей всех исповеданий, ведь она была основана евреем, латинянином, арабом и греком, все же нам далеко до искусных лекарей мусульманского мира. Ах, вы не представляете, что я слышал о чудесах в Каире и Багдаде! Мы тут тоже сделали немало. Измеряем пульс, исследуем мочу, учим, как важно правильно есть, открыли формулу такого болеутоляющего лекарства, что человек спит и не слышит, как его режут… — Он почувствовал нетерпение Рейнера. — Прошу прощения, вы ведь пришли ко мне не для того, чтобы я рассказывал вам о славных делах Салерно. Мой вам совет. Поскольку вы отправляетесь туда, где верят в Мохаммеда, постарайтесь найти там лекаря-мусульманина.
— Неужели вы думаете, что я позволю неверному прикоснуться к ней? Разве он не враг Христа? — возразил Рейнер.
— Лекарь не может быть врагом человеку, — одернул его старый грек. — Откройте свои сердца, когда отправитесь за море. Возможно, ваши друзья обернутся вашими врагами, а те, кого вы принимаете за врагов, ищут только мира. — Грек понимал, что молодому рыцарю трудно поверить ему. — Я слышал, арабы очень преуспели в лечении глаз., и рассудка.
Рейнер, оглядывавший в это время почти пустую приемную, быстро повернулся к греку и схватился за меч. В его глазах появился опасный огонек.
— Вы считаете, у леди Алуетт не все хорошо с рассудком?
— Вовсе нет, милорд, — спокойно ответил ему Деметрий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38