Подобное разочарование она испытала однажды, много лет назад, когда ей не дали роль в спектакле, а в результате того, что она принялась настаивать, произошло несчастье.
Джиллиан тут же отогнала воспоминания, как делала это в течение многих лет.
– Значит, вы запугивали нас, и сделали своими заложниками просто так, и будете стараться понравиться местным жителям, не рассчитывая достичь цели.
– Возможно, – спокойно ответил Камерон, – а возможно, однажды ночью вы поедете к морю, и рядом с вами вместо меня будет сидеть Карл Стюарт – высокий темноволосый мужчина, присутствие которого не вызовет вопросов, если сейчас я хорошо выполню свою задачу.
– Но кто придумал такой хитроумный план? – воскликнула Джиллиан. – Вы ничуть не похожи на Карла Стюарта!
– А вы так хорошо его знаете?
– Я ведь только что сказала вам – мой отец лечил его отца, и в детстве я много раз видела Карла Стюарта.
– Он с тех пор изменился.
– Он не мог изменить свое лицо. Вы оба действительно высокие темноволосые мужчины, но у Карла Стюарта неприятное лицо, а у вас… напротив.
Все существо Камерона затрепетало от удовольствия. А почему бы и нет? Ведь она почти призналась, что находит черты его лица более приятными, чем у короля.
– Карл долго находится в изгнании, и мало кому его лицо знакомо так, как вам, Джиллиан. Солдаты знают только, что должны быть начеку, встретив высокого темноволосого мужчину. Я думаю, каждый солдат, увидев меня в первый раз, подумает, что я король; именно этого я и добиваюсь. Когда вы убедите их, что я всего лишь ученик, они потеряют интерес к высокому темноволосому мужчине, разъезжающему в вашем фургоне, и Карл сможет проскользнуть у них под носом, а они будут думать, что это я.
Теперь, когда он соизволил подробно все объяснить, она вынуждена была нехотя согласиться, что в его плане присутствовал здравый смысл, но вслух признавать это не стала.
– Почему вы прямо не попросили нас о помощи? Зачем все эти уловки?
– Добровольно вы не стали бы мне помогать, Джиллиан, поскольку всем своим существом держитесь за привычную, налаженную жизнь. Вы ведь не любите рисковать?
– Рисковать опасно. Рискуя, можно лишиться возможности осуществить мечты целой жизни. – Ей было непривычно вслух защищать принципы, которым она подчинила свою жизнь. Вероятно, скептицизм Камерона вызвал в ней желание доказать ошибочность его суждения о ней, желание настолько сильное, что она немедленно солгала. – Хотя возить вас по округе в своем фургоне не представляется мне таким уж рискованным делом.
Камерон успокоился и, скрестив руки на груди, повернулся к ней спиной.
– Никогда не преуменьшайте опасность, Джиллиан. За пособничество королю вас в лучшем случае могут арестовать, а в худшем – казнить.
– Значит, вы подписали нам смертный приговор, – прошептала она.
– Нет, если мы сохраним в тайне то, о чем вы сейчас узнали.
– Понятно. Мы с отцом рискуем своим именем, репутацией, жизнью, наконец, ради того, чтобы в случае удачной доставки Карла Стюарта во Францию вы и король радостно пошли каждый своей дорогой. Нам же останется скрывать свою роль в этом деле, и хвала Господу, если удастся!
– Если у нас все получится, Карл позаботится о том, чтобы вы смогли вернуться в Лондон, – примирительно произнес Камерон, – Он найдет место вам и вашему отцу, а также слуг, которые умеют держать язык за зубами.
– Я не вернусь в Лондон. Никогда.
– Джиллиан, это может потребоваться независимо от вашего желания.
– Так, значит, вы действительно приговорили меня к смерти!
Он снова повернулся к ней, явно озадаченный.
– Но ведь вы большую часть жизни провели в Лондоне и вряд ли предпочитаете это спокойное, скучное существование светской столичной жизни…
– Для такой женщины, как я, Лондон – скучное место.
– Что вы имеете в виду, говоря о «такой женщине»?
У него же есть глаза, и он не может не видеть, что она не обладает тем очарованием, которое привлекает мужчин. Джиллиан, конечно, не имела в виду недостаток миловидности; иначе Камерон, проявив поразительное стремление вести себя по-джентльменски, будет вынужден говорить банальности, стремясь убедить свою собеседницу в том, что считает ее привлекательной.
Джиллиан также не хотела, чтобы он, отбросив этот поверхностный повод, обнаружил унизительную правду: в Лондоне она никогда не выходила из дома. Одна только мысль об отъезде из Арундел-Форест, об утрате обретенной здесь свободы безумно пугала ее.
– Я не могу… я не могу отсюда уехать.
Теперь Камерон смотрел на нее с такой же заинтересованностью, с какой доктор Боуэн разглядывал человеческий орган, перед тем как начать его препарировать.
– Джиллиан, я когда-то тоже был глубоко привязан к дому, но сердце можно излечить от тоски, если есть чем его отвлечь.
– Не существует на земле такого мужчины, который смог бы оторвать меня от дома.
– О, любовь не единственный способ отвлечься, дорогая барышня. Существует еще месть.
Ах вот как! Оказывается, Камерон жаждал мести… Любопытно, какое зло ему причинили, если ради мести он смог бросить дом и все, что знал и любил.
– В моем сердце нет места ни для мужчин, Ни для мести, мистер Смит. Я стремлюсь только продолжать то, чем занималась до вашего вторжения, и молю Бога, чтобы вы все не уничтожили. Без этих редких вызовов к больным отец был бы по-настоящему несчастен, и скорее всего ему стало бы совсем плохо.
– Вы могли бы вести его практику.
– Это невозможно. Крестьяне ни за что не примут медицинскую помощь от женщины.
– Вы недостаточно доверяете себе и этим людям, Джиллиан, и напрасно стараетесь держаться в тени. Если вы добавите немного риска в свою жизнь, перед вами непременно откроются новые возможности.
Замечание Камерона попало именно в ту часть ее души, в которой она не хотела копаться, и Джиллиан решила на корню пресечь это исследование.
– Больше никаких вопросов и никаких ответов. Не будем продолжать этот разговор. Вы заставляете меня помогать королю, мистер Смит, и заодно вынуждаете меня терпеть ваше присутствие, но вы никогда не сможете убедить меня, что мне это нравится.
Он скрестил на груди руки и сердито посмотрел на нее.
– И еще, мистер Смит, пожалуйста, принесите для себя воду и печенье сами.
Глава 6
Остаток утреннего времени они провели, слушая анатомическую лекцию доктора Боуэна. Несмотря на утверждение отца, что ей не надо присутствовать на уроке, Джиллиан схватила стул, на котором до этого сидел Камерон, и уселась на него с решимостью наседки, садящейся на яйца, для надежности вцепившись пальцами в края сиденья. Камерон тут же представил, как призрак его отца говорит, что настоящий мужчина сбросил бы ее со стула и забрал стул себе, а заодно напомнил бы ей, кто хозяин положения.
И тем не менее он принес себе другой стул. На самом деле Камерон собирался мысленно повторить детали своего плана, но оказался поглощен двойным удовольствием: от лекции и от наблюдения за Джиллиан. Благодаря восторженному изложению доктора Боуэна тема увлекла его, а Джиллиан схватывала каждую крупицу информации с таким интересом, с таким явным желанием научиться, что и в него вселила такое же желание. Она напоминала ему воробья, обманчиво неприметного до тех пор, пока к нему не приблизишься настолько, чтобы заметить радужный блеск оперения, живую сообразительность, умение выбрать самое невероятное место для гнезда и твердость, с которой птичка за него держится. Внезапно Джиллиан повернулась к нему.
– Перестаньте на меня смотреть, как будто собираетесь проглотить, – тихо сказала она.
Камерон никак не ожидал, что его интерес столь заметен; он издал короткий смешок, чтобы замаскировать свою досаду.
– Прошу прощения, но я подумал… что вы очень похожи на воробья!
– На воробья? А себя вы, наверное, воображаете ястребом?
– Что? Гм… да, возможно…
– В самом деле? – Джиллиан подняла бровь. – А вот я сравнила бы вас с кукушкой – с птицей, которая захватывает чужое гнездо и уничтожает все, ради чего трудился бедный воробей. А потом она улетает. Воробью же приходится выгребать грязь, оставленную кукушкой.
– Я пока не улетаю, маленькая пташка. – Он сам не знал, хотел ли этим предостеречь ее или нечаянно проговорился и дал понять, что образ жизни Боуэнов его покорил.
В возможности изучать тайны человеческого тела Камерон находил чарующую притягательность. Ему приятно было осознавать, что это не только его тайны и что то же самое происходит у всех. В голове его даже промелькнула неосознанная и дразнящая надежда, что однажды его знаний окажется достаточно, чтобы помогать людям вылечиться. Он невольно начал понимать, как его младший брат смог легко позволить втянуть себя в дело, которое так дорого обошлось ему.
Камерон резко остановил поток мыслей. Когда-то он поклялся не оглядываться на то, чего не мог изменить, и вот теперь его разговор с Джиллиан открыл старые раны, оживил былую боль.
Услышав шум во дворе, Джиллиан повернула голову.
– Это двуколка миссис Поджетт. – Она встала. – Пойду помогу ей.
– Сидите, Мартин обо всем позаботится, – сказал Камерон.
– Мартин?
– Это мой человек – тот, который спит в конюшне, и вчера вечером занимался вашей кобылой.
– Ах да, Мартин… – Джиллиан покраснела от смущения, и Камерон забеспокоился: накануне вечером он называл это имя, но Джиллиан тогда была в каком-то лихорадочном состоянии. Она успокоилась только после того как закрыла за собой дверь и задвинула щеколду. Уж не страдает ли Джиллиан Боуэн от той же болезни, что и ее отец? Подумав об этом, Камерон с удивлением обнаружил, что ему тягостно допустить такую возможность.
Джиллиан крепко сжала спинку стула, как будто желая отстаивать свое право на это маленькое пространство, несмотря на то, что один незваный постоялец отобрал у нее дом, а другой – конюшню.
– Миссис Поджетт будет смущена неожиданными переменами. Пойду, предупрежу ее.
Отчего-то Камерону показалось подозрительным настойчивое стремление девушки лично встретить прислугу. Может быть, намек на то, что миссис Поджетт способна даже не заметить его присутствия, сделан намеренно, чтобы ввести его в заблуждение и усыпить бдительность, а тем временем Джиллиан хочет сговориться с прислугой и подстроить его арест? Но тут же ему самому стало смешно от собственных фантазий. То он сомневается в разуме Джиллиан, а то приписывает ей такие хитроумные интриги, какие одобрил бы даже его отец.
– Я пойду с вами. – Произнося эти слова, он забыл понизить голос, и тем, видимо, сбил доктора Боуэна с какой-то важной мысли.
– Куда это вы все отправляетесь? – подозрительно спросил доктор.
– На кухню, папа. А ты… Почему бы тебе пока не просмотреть свои записи? – Джиллиан выбежала из комнаты.
Камерон последовал за ней, но нагнал ее только на кухне, где она в раздумье стояла у окна.
Услышав шаги, Джиллиан напряглась и отпрыгнула, как будто угодила в осиное гнездо.
– Я уже говорил, что вам не следует бояться физических посягательств с моей стороны. – Камерон сам удивился тому, насколько его расстроило ее резкое движение.
– Я и не боюсь…
«…а просто презираю вас». Она не произнесла этих слов, но Камерону казалось, что они звучат в ней. Что ж, она не первая, у кого сложилось такое низкое мнение о нем. Впрочем, она и не последняя, если только его планы не сорвутся и его не казнят за государственную измену.
Тем временем Джиллиан открыла дверь, собираясь поздороваться с прислугой, и стояла в дверном проеме, тонкая и гибкая, предусмотрительно придав своему лицу бесстрастное выражение, а миссис Поджетт, выбравшись из запряженной пони двуколки, пустилась в спор с Мартином, который вышел ей навстречу. Внезапно она заметила Джиллиан, прервала на полуслове визгливую ругань и бросила Мартину поводья, а затем быстро пошла по мощеной дорожке к дому, что-то бормоча себе под нос.
– Странные вещи творятся сегодня, мисс Боуэн, – сказала она, едва ступив на порог. – Такой чудный прохладный день, ни мухи, ни оводы не мучают пони, зато старый Фрейли пугает меня до полусмерти и обыскивает мою коляску, заявляя, что где-то поблизости видели полумертвого от голода головореза. Обыскал мою крохотную коляску, как будто я позволю какому-то голодному разбойнику спрятаться у меня под юбками! Потом я приезжаю сюда, а этот мужчина утверждает, что он ваш новый конюший… – Миссис Поджетт повернулась, постучала о косяк двери сначала одним, потом другим носком ботинка и торопливо прошла на кухню. – Глянь-ка: три чашки, три тарелки, а все эти годы было только по две. Вы завтракали вместе с новым конюшим, мисс Боуэн? Так не годится…
Она замолчала на полуслове, увидев стоящего у окна Камерона, и вопрошающе посмотрела на Джиллиан.
– А это еще кто? – спросила миссис Поджетт, когда вновь обрела голос и поняла, что Джиллиан не собирается ей никого представлять. Она посмотрела на Камерона взглядом, к которому он давно привык: женщинам независимо от возраста нравилась его высокая, худощавая фигура, широкие плечи и узкие бедра.
Он слегка улыбнулся, и она послала ему в ответ улыбку. Что ж, это даже приятнее хмурых взглядов и шараханья Джиллиан.
– Ах, мисс Боуэн, должно быть, забыла вас предупредить о моем приезде, – сказал Камерон, заслужив тем самым еще один хмурый взгляд Джиллиан. – Меня зовут Камерон Смит, я новый ученик доктора Боуэна.
– Подумать только, мисс Боуэн забыла сказать мне, что вы приедете! Я так рада, что у доктора наконец будет помощник! Правда, для человека, который искал уединения и покоя, он и так слишком много работает…
Джиллиан занялась соскабливанием застывшего воска с подсвечника, и у Камерона сердце замерло от сострадания. Она так хорошо поработала, создавая видимость полного душевного здоровья отца, что никто не заметил ее трудов, даже прислуга.
– Конюшего я привез с собой, – сказал он, – но, боюсь, от нас обоих вам будет больше хлопот, чем помощи, миссис Поджетт. У нас, мужчин, чудовищный аппетит, а доктор Боуэн его еще больше возбудил похвалами вашей стряпне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36