Беспокойство всегда уменьшалось, когда Джиллиан знала, что направляется домой; однако на этот раз ожидаемое облегчение не приходило, и Джиллиан начала подозревать, что дело было не в обычном страхе, охватывающем ее вдали от дома. Инстинкт нашептывает, что Камерону нужна ее помощь.
Джиллиан вдруг остро позавидовала всем женщинам, которые знали, что они главное в жизни их мужчин. Она оградила себя от такой возможности, намеренно выбрав скучную, лишенную страстей безопасность, стараясь убедить себя, что опасно привыкать к простому удовольствию смотреть, как любимый человек с радостной улыбкой на лице, с распростертыми объятиями идет тебе навстречу. Из боязни, что все кончится слишком скоро, она сама отказалась от любви, которая могла бы продлиться всю жизнь, и в результате так и не узнала, что это такое. Но так было до сегодняшнего дня.
Какой же глупой она была! Если бы у нее осталось хотя бы всего два-три таких воспоминания о Камероне, они поддерживали бы ее всю жизнь, и миссис Хокинг была в этом абсолютно права. Теперь Джиллиан понимала: то, что она раньше не знала любви, не имеет никакого значения, потому что, кроме Камерона, ни один мужчина не смог бы зажечь огонь в ее душе.
Джиллиан услышала топот копыт и приготовила правдоподобную ложь, чтобы объяснить, что ей понадобилось ночью в лесу. Через несколько мгновений она увидела бегущую прямо на нее испуганную лошадь – поводья волочились по земле, грозя попасть под копыта, стремена хлопали по бокам. Лошадь в страхе заржала, как будто предупреждая, что там, откуда она появилась, кому-то грозит большая опасность.
От вида испуганного животного Джиллиан ужаснулась больше, чем если бы увидела Фрейли или целую армию республиканских солдат. О Господи, ее предчувствие было верным!
Она подстегнула Куинни и направила ее к валунам, у которых оставила Камерона.
Остановив фургон и оглядевшись, она заметила, что из кустов торчал мужской сапог.
– Господи, нет! – прошептала Джиллиан, и на глазах ее выступили слезы. Она выбралась из фургона, а затем, не обращая внимания на ползучие растения и шипы, цепляющиеся за платье, пошла за валуны.
И тут сзади ее схватили сильные руки.
– Не ходите туда. Там зрелище не для ваших глаз.
Камерон! Она знала это уже в ту секунду, когда он прикоснулся к ней. Голос омывал ее как бальзам, прекращая дрожь, смягчая страх. Он жив, здоров… и, конечно, виноват в неподвижности тела, лежащего по ту сторону валуна.
– Значит, ваша война началась, – тихо сказала она.
Камерон осторожно повернул ее к себе и прижал так крепко, что она вынуждена была отклониться назад, чтобы посмотреть ему в лицо.
– Я не убил его, Джиллиан. Хотел, но не смог.
– О, я рада, что вы не смогли, но… – Она подняла руку и провела по гордой линии его подбородка. – Если для того, чтобы вы остались в живых, надо было бы убить, я сама вонзила бы нож ему в сердце.
Он еще крепче прижал ее к себе и низко наклонил голову. Джиллиан подумала, что Камерон собирается ее поцеловать, но он вдруг сжал челюсти и отстранился.
– Подождите здесь.
Достав из фургона веревку, Камерон скрылся за валуном; но Джиллиан также не могла стоять в бездействии; она села в фургон и, отогнав его с дороги, спрятала от глаз случайных прохожих. Камерона не было видно, зато она слышала, как он тащит что-то тяжелое по усыпанной сухими листьями земле. Потянулись долгие минуты, сопровождаемые глухими ударами ее сердца. Даже сейчас Камерон мог убить этого человека; услышав, что Джиллиан не упрекает его, он мог задушить солдата веревкой. А может быть, он просто тащит его подальше в лес, чтобы тело никому не попалось на глаза.
Джиллиан с удивлением обнаружила, что ей все это безразлично, главное – чтобы он вернулся к ней.
И он вернулся – появился из темноты бесшумно, как пантера. В лесу Камерон распоряжался словно у себя дома. Он кивнул, одобряя то, что Джиллиан отвела фургон с дороги.
– Солдат подумал, что я Карл Стюарт, – усмехнулся Камерон, – и я не стал его разубеждать. Вы должны об этом знать, потому что теперь все может измениться.
Значит, Камерон не убил солдата, иначе он не стал бы ее предупреждать. Джиллиан ощутила облегчение и что-то еще, пока неясное. Камерон сдерживал свою страсть, и Джиллиан воспринимала ее как дорогой подарок, но не находила подтверждения тому, что его страсть действительно предназначена ей.
Сперва она даже упала духом, но потом в сердце ее снова возродилась надежда.
– Но это же прекрасно! Когда он придет в себя, то поднимет шум и будет вопить, что на него напал король. Жители деревни и Фрейли знают, что вы не король, так что никто не обвинит вас в этом нападении.
Однако Камерон отчего-то не разделял ее радости. Он был необычайно мрачен, и Джиллиан пришлось прикрыть рот рукой, чтобы не вскрикнуть.
– Я поставил личные чувства выше долга, – сказал Камерон, – и теперь рискую провалить задание. Если солдаты поверят, что Карл находится где-то поблизости, то это будет еще хуже. Они усилят патрули, и тогда королю здесь ни за что не пройти.
Джиллиан увидела, как одна рука Камерона сжалась в кулак, а другая потянулась к висящему на поясе ножу, и поняла, что он все-таки решил убить солдата.
– Постойте… – Она сама не знала, почему вдруг ощутила уверенность: хладнокровное убийство тяжелым грузом ляжет на его будущее. Джиллиан чувствовала своим женским сердцем, что оно может изменить всю его сущность. – Ушибы головы часто стирают из памяти человека события, которые произошли непосредственно перед ударом. Есть вероятность, правда, небольшая, что, очнувшись, солдат не вспомнит, из-за кого он оказался в таком плачевном положении.
На этот раз Камерон ей поверил: она видела это по тому, как чуть менее напряженной стала его поза и рука перестала сжимать нож. Он настолько доверял ей, что положился на ее слова, рискуя всем, ради чего работал. От осознания этого словно негасимое пламя зажглось в душе Джиллиан.
– Он теперь долго не придет в сознание. Еще больше времени пройдет, пока этот человек сможет развязать веревку, которой я его спутал. Мы можем не беспокоиться – он освободится не раньше чем на рассвете.
– Рассвет наступит только через несколько часов! – Почему-то Джиллиан взволновало подтверждение того, что солдат надежно связан и они здесь действительно одни.
Камерон согнул руку и поморщился от боли.
– Я опять разбил кулаки.
– Дайте я посмотрю! – Она взяла его руку и укоризненно покачала головой: – И укус, и старые ушибы растревожены…
Он придвинулся к ней поближе. Джиллиан хотела, чтобы Камерон опять сжал ее в объятиях, как сделал это, когда она только приехала, но он просто протянул ей руку ладонью вверх. Джиллиан дотронулась до нее, ощущая величину и тяжесть его руки, и была потрясена проснувшимся неодолимым желанием ощутить, как эта рука гладит ее кожу, прижимается к изгибам тела, вызывая трепет в самых чувствительных местах.
– У тебя такое легкое прикосновение, Джиллиан, – прошептал Камерон.
Она вздрогнула и обхватила его пальцы своими, подушечкой большого пальца касаясь его мозолей. Камерон задрожал от этой легкой ласки. Его крупное тело показалось сразу менее угрожающим, но более сильным, и Джиллиан знала: он может настолько потрясти ее, что она уже никогда не будет прежней; в то же время и сама она, как женщина, обладает удивительной силой, способной поставить его на колени.
– Ты всегда избегала прикасаться ко мне, – сказал Камерон угрюмо, и она поняла, как его ранило ее недоверие.
– Ты тоже старался не дотрагиваться до меня, – прошептала она. Дрожь в голосе выдавала с трудом сдерживаемое желание, которое она так старательно скрывала, но теперь это было не важно. Сжимая его побитые, пораненные руки, Джиллиан вдруг поняла, что драка с солдатом могла закончиться совсем по-другому. Она могла вернуться на это место и обнаружить, что неподвижно лежащее за валуном тело принадлежит Камерону. Он мог погибнуть, и она бы его никогда больше не увидела, даже не узнала бы, кем он был, не изведала бы восторга ощутить на своих губах его ищущие губы.
– Джиллиан, – хрипло позвал он и притянул ее к себе, обнял так крепко, что казалось, она уже никогда не сможет дышать. Тем не менее, Джиллиан прекрасно впитывала с каждым вдохом запах Камерона и холод ясной ночи.
Камерон прижал к груди голову Джиллиан, и она слушала биение его сердца, в то время как его рука, легко касаясь ее волос, распускала их, и ветер смешивал развевающиеся пряди. Он хотел убедить Джиллиан, что с ним все в порядке. Его тело было упругим, сильным и крепким, как валун, около которого они стояли. Однако Джиллиан жаждала большего.
Она, должно быть, издала какой-то звук, выдавший ее желание, потому что Камерон тихо застонал. Джиллиан каким-то образом оказалась еще ближе к нему; шея ее выгнулась. Если бы он попытался сделать что-либо подобное в первый день, она стала бы царапаться и драться, высвобождаясь; но сейчас она прижималась к нему все теснее, дрожа в восторженном порыве, ощущая на своей щеке прикосновение его щетины и невероятную, невозможную мягкость его губ у себя на шее. Эти губы одновременно наслаждались ею и воспламеняли ее.
Теперь Джиллиан полностью принадлежала ему. Точнее, она всегда принадлежала ему, с самого первого мгновения.
Непонятным образом, несмотря на ужасное появление Камерона, своим женским чутьем Джиллиан распознала в нем единственного мужчину, предназначенного ей судьбой. Несмотря на его очевидную враждебность, она была убеждена, что преднамеренно Камерон не причинит вреда ни ей, ни ее отцу. Теперь же все тело Джиллиан трепетало от радости, потому что ее затаенная в глубине души вера оказалась не напрасной. Джиллиан чувствовала, что остатки сомнений тают, как иней под лучами утреннего солнца.
Его руки скользнули вниз, обводя выпуклости ее бедер. Не раздумывая, Джиллиан протянула к нему руки и расстегнула пуговицы рубашки, чтобы дотронуться до его широкой груди. Прижавшись к его груди лбом, она вдыхала его запах, наслаждалась прикосновением тонких завитков волос к ее векам и губам.
Камерон поднял ее в фургон одним непринужденным движением, как будто Джиллиан была легкой пушинкой. Она обхватила его за шею и замерла, пока он нащупывал под сиденьем одеяло, которое она всегда там хранила. Вскоре он опустил ее на эту тонкую шерстяную подстилку. Джиллиан была ему открыта, беззащитна, и Камерон воспользовался своим преимуществом: он расстегивал пуговицы и стягивал с нее платье, развязывал бантики на нижнем белье, раздевал ее, пока она не оказалась совеем обнаженной, не защищенной от холода осенней ночи.
Джиллиан вздрогнула от нового ощущения – она никогда не раздевалась на ветру. Камерон подумал, что она замерзла, и тут же, быстро раздевшись, прижался к ней своим разгоряченным телом.
Он целовал ее губы, его руки ласкали ее грудь, а ниже, на уровне бедер, она ощущала его настойчивость в стремлении ворваться в ее самое сокровенное место и сделать ее навеки своей. Она снова вздрогнула, взволнованная сознанием того, что он обладает ею полностью, одновременно изнутри и снаружи, а затем изогнулась ему навстречу в молчаливом требовании и, отвечая на его поцелуи, стада ласкать его. Его губы приникли к ее груди, и Джиллиан вскрикнула от пронзившего ее ощущения невыразимого счастья.
Этот звук еще больше разгорячил Камерона, и вскоре он побывал везде: его язык скользил между грудями, губы прижимались к животу. Он шептал ее имя, и вибрация, проникая сквозь кожу, доходила до самого ее сердца, и оно сжималось, а потом рассыпалось на сверкающие блестки восторга.
Когда он поднялся, Джиллиан вскрикнула протестующе, дрожа от ощущения пустоты и желания. Камерон пристально смотрел на нее: глаза его горели страстью, а волосы серебрились в свете луны. Джиллиан знала, что он предлагает ей выбор: последовать за ним в его желаниях или оттолкнуть.
– О Камерон! – прошептала она, сдаваясь.
С тихим торжествующим возгласом он опустился на нее, и его вес оказался грузом, которого жаждало ее тело. Она наслаждалась ощущением сдавленности под ним, но хотела большего, не зная, чего именно, до тех пор, пока не почувствовала его пульсирующую настойчивость в середине своего тела и не поняла, что хочет впустить его внутрь. С тихим стоном она выгнулась ему навстречу.
– Да, Джиллиан, иди ко мне. Иди ко мне, я покажу, как сильно тебя люблю.
– Ты… ты меня любишь?
– Дай только мне доказать тебе…
Джиллиан ожидала боли и никогда не думала, что главным станет сладострастное ощущение, что тело ее отзовется таким восторгом. Она всегда считала, что, отдавшись мужчине, тем самым окончательно подчинится чужой воле, лишится своей индивидуальности. С Камероном все произошло иначе – он был внутри ее, вокруг нее, и тем не менее она, Джиллиан Боуэн, чувствовала себя как никогда живой и сильной.
Внезапно ритм его движений изменился, и великолепное тело Камерона напряглось. Он поднял ей бедра, прижал ее живот к твердым бугрящимся мышцам своего, отчего она как будто взорвалась изнутри; этот взрыв бросил их вместе в головокружительную радостную пустоту…
Джиллиан не знала, как долго они лежали обнявшись, тяжело дыша, пока биение их сердец постепенно приходило в норму. В конце концов, буря внутри ее улеглась настолько, что она стала слышать шелест падающих на землю сухих листьев, дыхание Куинни, нежное пение ветра. Голая и бесстыдная, она лежала в объятиях разбойника, довольная, как никогда прежде.
Камерон крепко держал ее: тело его, еще не пресыщенное, требовало, чтобы он снова взял ее, в то время как разум, вновь обретя способность здраво рассуждать, методично сообщал ему холодную правду о том, что он наделал.
Джиллиан – девственница из знатной семьи – хотела обустроить свою жизнь таким образом, чтобы всегда оставаться в высшей степени пристойной. Сейчас же они, как пара подростков, прелюбодействовали на скамье стоящего у дороги фургона, и он не мог ничего предложить ей взамен того, что взял, – ни титула, ни земли, ни даже обещания, что будет любить ее всю жизнь, потому что не мог остаться здесь с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36