Выбрал пару темных шерстяных штанов и голубую шерстяную куртку, украшенную пуговицами с изображением якоря и белой окантовкой. Переодевшись, аккуратно свернул то, что снял с себя. Затем подобрал пару матросских сапог и красную шерстяную шапочку с помпоном, после чего полюбовался на свое отражение в небольшом зеркале на стене.
«Ты выглядишь, Крег, как настоящий морской волк!»
Выпрыгнув из фургона, он вышел из конюшни через черный ход. И сразу же направился в порт.
Едва только он изложил в конторе цель своего прихода, как его тут же зачислили на судно.
– Будешь матросом на «Подружке сатаны», – сказал ему клерк. – Корабль отплывает сегодня вечером.
Крег даже удивился, что все прошло так гладко.
Было уже около полуночи, когда «Подружка сатаны» вышла из гавани и направилась к проливу, отделяющему Землю Ван Димена от материка.
В густой безлунной тьме Крег стоял на корме, держась за поручни; он думал о том, что вместе с исчезновением земли ушла в прошлое лучшая часть его жизни.
В прошлом остались все, кто был ему близок и дорог, все, кого он горячо любит.
– Прощай, Адди, – пробормотал он. – Прощай, Джейсон. Прощай, Джуно. Я буду вас любить до последнего своего часа. И даже после смерти, когда растворюсь в вечности.
«Стало быть, все на свете кончается вот так», – подумал он с грустью, но без горечи.
Крег Мак-Дугал отвернулся от поручней и обратил взгляд в другую сторону – туда, где его ждала новая жизнь.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 1
Я начала вести дневник в тот день, когда обвенчалась с Джоном Блэндингсом. «Любить, почитать и повиноваться. Поддерживать друг друга в недуге и здоровье, пока смерть вас не разлучит». Мне всегда казалось, что свадебный обет – набор затасканных клише. Но с другой стороны, ведь и сама жизнь в конце концов – самое затасканное клише. Если это мое высказывание звучит горько и цинично, оно не должно вводить в заблуждение. Вероятно, это лишь проявление моего «черного юмора», как говорит Джон. Жизнь так же непредсказуема, как расклад игральных костей или карт. Удача сменяется неудачей – и наоборот. Некоторые сначала срывают банк, а затем проигрывают. Другие сначала теряют почти все, а затем возмещают свои потери. Несомненно лишь одно: и победители, и проигравшие уходят одним и тем же путем. Богач. Бедняк. Нищий. И вор. Главное – сохранять чувство перспективы, способность сознавать абсурдность жизни со всеми ее победами и поражениями, держаться отчужденно от всего и всех. Наблюдая, как лицедействуют актеры, надо самому оставаться зрителем, наслаждаясь со стороны спектаклем, веселым или грустным, драмой или мелодрамой, трагедией или комедией. Что до актеров, то их следует оценивать не за их достоинства или слабости, а за то, насколько искусно играют они свои роли.
К примеру, в молодости, когда мы с Крегом жили за горами, в Земном Раю, мы были так счастливы, так сильно любили друг друга, что немногие восьмидесятилетние старики могут вспомнить что-нибудь подобное. Семь лет, семьдесят лет… Время относительно, неосязаемо. Час вместе с любимым может иметь более важное значение, чем двухнедельная поездка в Париж в сопровождении незамужней тетушки.
Нет для меня более драгоценного дара, чем воспоминания о нас с Крегом. Сегодня ночью, когда я лежала, плача, в постели, я вдруг услышала его голос, как будто бы доносившийся с того света: «Сейчас же перестань хныкать, Аделаида Диринг – Мак-Дугал. Бережно храни в памяти пережитое нами счастье, не раздумывай над тем, что могло быть в будущем, и уж тем более не сокрушайся о том, чего никогда не было».
И вдруг я словно бы с головой окунулась в прошлое. Мне вспомнилась ночь, когда мы с Крегом занимались любовью. Тяжелое дыхание, стоны. Ласки жарких рук. Переплетающиеся, извивающиеся тела. Сколько изобретательности в поисках наивысшего наслаждения! Внезапно, к моему удивлению и негодованию, Крег отодвинулся от меня, сел на корточки и, откинув голову, разразился громким хохотом. На мои возмущенные протесты он ответил: «Не будь такой занудой, дорогая. Тебе никогда не приходило в голову, Адди, что мы занимаемся очень смешным делом? Посмотрев на себя со стороны, мы, вероятно, подумали бы, что похожи на двух случающихся динго». Фыркнув, я высказала предположение, что, должно быть, именно поэтому закон запрещает заниматься любовью в открытую, прямо на людях. Глядя на себя со стороны, люди могли бы просто умереть от смеха. Затем мы дружно расхохотались, принялись обниматься и кататься по постели, и с тех пор мы никогда не относились слишком серьезно к нашим занятиям любовью. Хочу тут заметить, что начала вести этот дневник отнюдь не для того, чтобы жаловаться, как я несчастлива в браке с Джоном, и, уж во всяком случае, не для того, чтобы изобразить себя этакой мученицей. Сначала я сама смутно отдавала себе отчет в своих побуждениях. Но по прошествии лет посаженный мною цветок начинает пускать корни и распускаться. Постепенно во мне крепнет убеждение, что рано или поздно, не важно, на том или этом свете, мы с Крегом будем вместе.
Да, я уверена, мы будем вместе. И когда мы воссоединимся, превратимся, как говорили греки, в «единое существо», я буду день за днем рассказывать ему, как пуста была моя жизнь без него, – все это время я только и жила надеждой на наше воссоединение. Возвращаясь время от времени к этим записям, я каждый раз с некоторым изумлением замечаю, как мало действительно интересного не только для других – для нас самих случается в нашей жизни за пять, десять или даже двадцать лет. Боже упаси, чтобы я навязывала читателям – если таковые найдутся – свои скучные, банальные воспоминания. И все же изредка происходят незабываемые события, которые придают интерес моим записям.
15 января 1819 года
Сегодня я получила письмо от Уильяма Уэнтворта, который пожелал нам счастливых святок и столь же счастливого Рождества. Человек слова, Уильям только что опубликовал книгу, написать которую грозился уже давно. В этой своей книге он требует парламентского правления «для моей родной земли, Австралии». Он отвергает прежнее название колонии «Новый Южный Уэльс». Как только получит диплом адвоката, он тотчас же вернется в Австралию и займется политикой. Трепещите же, богатые консервативно настроенные землевладельцы!
В этом месяце они отпраздновали девятый день рождения Джейсона. К сожалению, это совпало с ухудшением здоровья Джоанны Диринг, которую уложил в постель острый бронхит.
Беспокоил Адди и Джон. Наблюдая, как Джейсон играет со своими друзьями в крокет, он заметил с нескрываемой завистью:
– Господи, я отдал бы все, что имею, до последнего гроша, только бы присоединиться к этим ребятам. – И, выпятив губы, добавил: – А ведь он вылитый Крег, правда?
– Некоторое сходство, конечно, есть, – сдержанно заметила Адди, принимаясь за шитье.
Джон оказался, как и обещал, хорошим отчимом, и Адди старательно избегала всего, что могло напомнить о том, что они – дети его заклятого врага.
Не замечала она в Джоне и каких-либо недостатков. За одним-единственным, но важным исключением. Вначале, полностью выбитая из колеи известием о смерти Крега, Адди была довольна тем печальным обстоятельством, что физическое состояние не позволяло ему предъявить свои супружеские права.
Но по мере того как рана затягивалась и невыносимая сначала скорбь затихала, ее вновь стало одолевать желание. Сны Адди часто носили эротический характер, вновь и вновь переживала она прошлое.
Они с Крегом сжимают друг друга в объятиях. Его руки ласкают ее. Ласкают груди, ягодицы, бедра. Задерживаются на холмике любви. Он осыпает ее всю поцелуями. Его мужская плоть настойчиво прорывается в ее плоть.
Переполняется чаша моя…
Еще дальше в прошлое.
Они с Джоном Блэндингсом под жарким солнцем на ароматном стогу сена. Их молодые тела жаждут соединения…
Вздрогнув, она проснулась. А когда с неизбежным чувством вины осознала, какое предательство совершило ее сонное сознание, то вся залилась краской. Но Адди прекрасно понимала, что именно ее изголодавшаяся плоть навеяла эти эротические видения.
Ее сонная фантазия нарисовала ей и множество грядущих любовных сцен.
Однажды она видела себя и Уильяма Лайта – высокого, смуглого, красивого, стремительного во всех своих движениях. Его темные сверкающие глаза как будто раздевали ее. Чувственные губы, казалось, целовали ее. И пылающее тело Адди рвалось ему навстречу…
Проснувшись, она долго укоряла Себя за то, что невольно впустила Уильяма Лайта в свои мечты.
15 июня 1829 года
Губернатор пригласил нас на бал, устроенный в честь первых продаж колониальной шерсти на публичных торгах. Я должна отказаться, потому что Джуно больна, у нее довольно высокая температура. Джон говорит, что я слишком трясусь над детьми, говорит, что «о моей дочери вполне могут позаботиться слуги». Конечно, он прав. Я и в самом деле очень беспокоюсь за своих детей. Думаю, это беспокойство обострено еще и тем, что я потеряла Крега. Поэтому я постоянно дрожу от страха потерять и детей. Если я лишусь Джейсона или Джуно, я как бы потеряю еще одну часть своего любимого. Большей трагедии для меня не может и быть.
* * *
Новое десятилетие дало мощный толчок социальным и экономическим переменам в Австралии – подобных перемен не было в течение тридцати двух лет – с тех пор как Филипс основал колонию в Порт-Джексоне. Еще в 1821 году, после блистательной карьеры, длившейся более десяти лет, Лахлан Макуэри вышел в отставку. Его преемник, сэр Томас Брисбейн, стал первым губернатором, который прислушивался к общественному мнению. Благодаря его усилиям был учрежден верховный суд во главе с верховным судьей и проведена реформа, которой тщетно домогался Макуэри, – ввели суд присяжных.
Адди, однако, этот год запомнился прежде всего возвращением в Австралию Уильяма Чарлза Уэнтворта. На второй вечер после своего прибытия он ужинал с Блэндингсами. Адди готовилась к этой встрече, по едкому замечанию мужа, «словно школьница, собирающаяся на первый бал».
– Что за чепуха, Джон. Я только хочу показать мистеру Уэнтворту, что и здесь, вдали от столицы, мы все же не отстаем от новейшей моды. А ведь он пробыл в Англии и на континенте около пяти лет.
Джон – он выглядел весьма эффектно в темном костюме, атласной рубашке и галстуке-шарфе «аскот» – подкатил в своей коляске к туалетному столику и поцеловал обнаженное плечо супруги.
– Ты выглядишь просто божественно, дорогая. Какая жалость, что я… – Он не договорил, но их глаза встретились в зеркале.
И что было бы тогда? – хотела спросить она, но сдержалась.
В этот момент вошла служанка, чтобы помочь Адди с прической, и Джон, извинившись, выкатил из комнаты. Эта служанка, звали ее Мишель, была французской проституткой, она перебралась из Парижа в Лондон, чтобы заниматься там своим ремеслом. Привычная к свободным французским взглядам на любовь, она очень скоро угодила в лапы строгих английских полицейских. Адди и Джон как раз разъезжали по Сиднею, когда увидели колонну каторжников, которых вели на распределительный пункт. Глядя из окна экипажа на проходящую мимо пеструю толпу оборванных каторжниц, Адди обратила внимание на необычного вида молодую брюнетку в первом ряду. Та горько плакала под градом насмешек, которыми осыпали бедняжку ее товарки, закоренелые преступницы.
Велев кучеру остановиться, Адди расспросила об этой женщине конвойного офицера.
– Бедная женщина не должна подвергаться жестоким нападкам этих гарпий. Я поговорю с губернатором, чтобы он отдал ее мне в услужение.
Она таки поговорила с губернатором, и через два дня Мишель вошла в дом Блэндингсов. Два года она была личной служанкой Адди и одновременно помогала экономке по хозяйству. Мишель была рабски предана своей хозяйке.
– Madame, c'est magnifique! – сказала служанка, восхищаясь нарядом Адди – желтым бальным платьем с вырезом на груди и на спине. Отделано платье было тончайшими кружевами; корсаж украшала блестящая кайма. Довершали наряд изящные атласные туфельки.
Наморщив лоб, с булавками во рту, Мишель причесывала свою госпожу. Золотистые волосы Адди были перехвачены прозрачной лентой с серебряными полосками и украшены цветами. Высокие узорчатые черепаховые гребни закрепляли два больших узла на затылке, которые на языке тогдашней моды назывались «аполлоновыми узлами».
– Этот джентльмен, которого вы принимаете сегодня вечером, ваш старый друг, мадам? – поинтересовалась служанка.
Адди улыбнулась, хорошо понимая, что на уме у девушки.
– Да, Уильям Уэнтворт – мой старый друг.
– Когда он взглянет на вас в первый раз, я по выражению его глаз сразу пойму, насколько преданный он ваш друг.
Адди невольно рассмеялась. Типичная француженка, Мишель в разговорах о любви всегда проявляла полную откровенность, и общение с ней «освежало» Адди. Француженка долгими часами рассказывала о своих любовных приключениях, начиная с того дня, когда она лишилась девственности в стенах монастыря, будучи четырнадцатилетней девушкой.
Стоя у подножия лестницы вместе с Джоном и встречая Уильяма, Адди чувствовала, что с верхней площадки за ними пристально наблюдают огромные пытливые глаза Мишель.
Уильям выглядел очень элегантно в своем вечернем наряде, пошитом на Бонд-стрит. Зеленый фрак, пожалуй, даже чересчур плотно облегал его фигуру, придавая ему немного женственный вид. Уэнтворт передал свой высокий шелковый цилиндр дворецкому Мак-Бейну и с сияющим лицом подошел к Адди.
– Дорогая Адди, вы выглядите, пользуясь последним лондонским выражением, просто сногсшибательно.
– Это выражение не кажется мне приятным комплиментом, Уильям. А что думаешь по этому поводу ты, Джон?
– Но я действительно хотел сказать комплимент. Ваша красота валит с ног. – Уэнтворт наклонился и поцеловал Адди руку.
Она рассмеялась:
– Вы стали типичным европейцем, Уильям.
Мужчины обменялись рукопожатием.
– Как там добрая старая Англия? – спросил Джон.
– Сначала я был буквально ошарашен. Лондон, Темза, Лондонский мост… Никогда не видел такого скопления людей на одну квадратную милю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48