Ноэль отказывался объяснить, но я знала, что ты имеешь к этому отношение, и поэтому ненавидела тебя и хотела сделать тебе больно. Но я слушала сейчас с верхней галереи и сопоставила то, что ты говорила, с тем, что я знаю. Теперь я поняла, почему ты нравишься Ноэлю больше других женщин.
— Вряд ли это так, — возразила Рива, чувствуя неловкость от столь откровенного разговора.
— Несомненно так! Он романтичен, а не все ли они таковы? Он сделал красивый жест и теперь делает вид, что все эти годы изгнания ничего не значат, но это ложь. Не должна ли ты вознаградить его?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Свободной рукой Констанция сделала презрительный жест:
— Ох уж эти американцы! Почему не признать свои чувства? Обязательно сделают по-другому! Скроют все в себе, как и Ноэль. Вы будете отличной парочкой!
Приближающиеся шаги спасли Риву от ответа. В дверях появился Дант — и не один, с ним была Анна Галлант.
Наступило продолжительное молчание, пока Рива, привыкшая к роли хозяйки, не поприветствовала их:
— Я не слышала, что вы пришли. Как давно вы здесь?
Ответил Дант, и весьма угрюмо:
— Мы только что пришли. Увидели начало новостей и конференцию по монитору в гостиной и поспешили сюда, но, кажется, опоздали.
— Боюсь, что так. — Рива переводила взгляд с одного на другую, отмечая их побледневшие лица, словно они не спали ночь, и то, как дружно плечом к плечу они выступали.
— Увы, да, — подтвердила Констанция, столь же пристально рассматривавшая эту пару. — Полиция уже увезла вашего мужа. Вы несчастливы?
— Он не мой муж и никогда им не был, — возразила Анна, подняв подбородок.
— Вы слышали, что я говорила? — проговорила Рива.
— Да, по радио, пока ехали сюда, — ответила Анна, — но я вычислила, что я не была замужем за Эдисоном, несколько дней назад, сразу же, как Дант сказал мне о церемонии, которая была у вас с Эдисоном. Мой сын родился через девять месяцев после моего так называемого брака, вы понимаете, а я знала, что Эрин старше него почти на год, что означает, что первым был ваш брак. Следовательно, мой был недействительным. И это было… шоком.
— Очень удобным, — предположила Констанция. — Тогда можно считать, что ваша поездка в Колорадо совсем невинная, так ведь?
Анна обменялась взглядом с Дантом и, вспыхнув, ответила:
— Ну, не совсем без вины, но, несомненно, без сожалений.
Констанция словно отмахнулась от нее и, повернувшись к Данту, выдала ему кислую, тщательно продуманную улыбку:
— Коралия и Пьетро очень скучают по тебе. Я как раз собиралась подняться и отнести им поесть. Ты не хочешь навестить их?
— Извини, но сейчас не могу, — проговорил он твердо. — Передай им от меня привет.
Улыбка погасла, и Констанция резко повернулась к буфету.
— Не уверена, что у меня будет для этого время. Мне надо начать упаковываться.
— Но ты еще не уезжаешь? — спросила Рива. — Ноэль едва ли сможет повидаться с детьми.
— Это не моя вина, но я думала, они могут остаться. Ноэль привезет их в Париж в конце лета.
— Очень великодушно с твоей стороны. — Рива смотрела на то, как Констанция начала поспешно ставить тарелки с едой одну на другую.
— Вовсе нет, — тотчас возразила Констанция. — Я получила приглашение присоединиться к длительному круизу на острова Микронезии. Сначала я колебалась, ехать туда или не ехать. Теперь решилась. Разве это не великолепно? — обернулась к ним Констанция. Она бросила холодный, долгий взгляд и, не говоря ни слова, вышла.
Дант едва дождался, когда она не могла их услышать, чтобы перейти к предмету, который больше всего волновал его:
— Относительно Эдисона, Рива, ты не знаешь, куда они взяли его?
— Нет, но думаю, что в здание суда.
Он нахмурился и почесал затылок.
— Полагаю, мы мало что смогли бы, даже если и не опоздали.
— Я тоже об этом думаю, — проговорила Анна. — Я не хочу надолго покидать Джоша и сомневаюсь, чтобы Эдисон ожидал, что я приду и пожму ему руку. Думаю, самое лучшее оповестить его адвоката о том, что случилось, и вернуться в госпиталь.
— Вполне с тобой согласен, — поддержал ее Дант.
— Можно мне воспользоваться вашим телефоном? — обернулась Анна к Риве.
Рива указала ей на телефон в библиотеке и настояла, чтобы она вернулась и съела что-нибудь или, по крайней мере, выпила чашечку кофе. Анна слегка улыбнулась и вышла.
— Ты могла бы позвать меня, — сказал Дант, как только они с Ривой остались одни.
— А что бы ты смог сделать?
— Я мог бы быть с тобой.
Она устало улыбнулась ему:
— Наверное, мне надо было предупредить тебя о том, что случилось. А ты смог бы предупредить Анну.
Он покачал головой:
— Полагаю, мне следовало быть здесь и во всяком случае знать, разве что я был в замешательстве. Я все разрушил, да?
— Нет, правда нет. У меня никогда не было права спрашивать тебя, где ты и с кем.
— Ты могла получить это право в любое время, если бы пожелала. Возможно, я потому и взял Анну в горы, чтобы заставить тебя задать этот вопрос. Но это не сработало, не так ли? — Он устремил на нее свои темные глаза.
— Я ревновала, если ты этого хотел услышать, вероятно, потому, что она не была из твоих обычных безмозглых и по возрасту неподходящих девиц. Она могла занять мое место.
— Это была боль, а не ревность. Ты думала о потере дружбы, а не любви. Правда в том, что, как мы ни пытались, мы так и не создали любви.
Она долго смотрела ему в глаза своим трезвым взглядом.
— Да, полагаю, что этого никогда не было.
— Но мы всегда останемся друзьями, несмотря ни на что, — продолжил он, беря ее руку в свою теплую ладонь. — Мы слишком далеко зашли, чтобы теперь меняться.
Друзья! Традиционная клятва любовника при расставании. Лучше всего позволить ему уйти. В конце концов, она никогда не собиралась удерживать его. Рива улыбнулась, глянула сквозь пелену теплых слез, которые так легко наворачивались в эти последние дни, быстро вытерла их и проговорила:
— Да, разумеется.
— Слава Богу за это.
— Спасибо, — проговорила она и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. Несколькими минутами позже вернулась Анна, затем они с Дантом уехали. Рива проводила их и, стоя на галерее, смотрела, как они отъезжают. Наконец, она вернулась в дом.
В холле она встретила Эрин. Анна не только позвонила адвокату Эдисона, но также справилась в госпитале, а Эрин оказалась рядом и слышала ответ: Джош проснулся и был вполне в ясном сознании. Доктора все еще не были уверены относительно его руки, но прогнозы были хорошими. Пациент ворчал и требовал чего-нибудь более существенного, чем бульон и крекеры, которые ему предложили. И он хотел повидаться с Эрин.
Эрин готова была идти в госпиталь. Как-нибудь завтра или послезавтра, а возможно, и сегодня вечером она вместе с Анной найдут момент сказать ему, что они единокровные брат и сестра. Дуг предложил отвезти Эрин, если она не нужна матери. Все в порядке?
Рива смотрела, как Эрин шла с молодым фотографом по дорожке. «Мама», — сказала она. Эрин думает о ней уже как о матери. Она мать Эрин.
Рива улыбнулась, а потом услышала, как дочь спорит с Дугом, покидая дом, о том, стоит ли им заходить в пиццерию, кто должен платить и что надо взять порцию для Джоша.
У молодости просто поразительная способность восстанавливать свое равновесие. Как мало потребовалось Эрин, чтобы свыкнутся с тем, что Джош ее единокровный брат, и теперь этот процесс казался завершенным. Эрин лукаво предложила матери, что они втроем, она, Дуг и Джош, отправятся в Колорадо и обоснуются там. Рива крепко обняла дочь и отправила ее навестить Джоша. У них еще будет время заняться Колорадо.
А сейчас ей следовало притвориться, что она ест приготовленную Лиз закуску, и затем найти способ распрощаться с Бон Ви, с Абрахамом, Джорджем, Лиз и с другими. Да и с Ноэлем. Она надеялась, что сможет сделать это достойно и с минимумом слез.
Она здесь чужая и всегда была чужой.
Забавно, но ей все еще казалось, что она причастна к этому дому.
Она подошла к буфетному столу одновременно с Ноэлем. Они были одни. Все остальные разбрелись. Они взяли тарелки и серебряные приборы. Оба выбрали грибы, зажаренные в полосках бекона, он отступил на шаг и пропустил ее вперед.
Это была ее первая возможность поговорить с Ноэлем наедине. До этого момента он был так занят с властями, вызовами из офиса Столетов и местными воротилами, что просто не имел времени. Быстро, пока она еще не потеряла отваги, Рива проговорила:
— Можно поговорить с тобой несколько минут?
— Конечно, когда тебе будет угодно. — Он посмотрел на нее неулыбчивым взглядом.
— Может быть, в библиотеке? Есть нечто, что нам следует уладить наедине.
— Ты уверена, что настроилась на это?
— Да, и чем раньше, тем лучше.
— Тогда почему бы не сейчас, пока мы едим?
— Нет вопросов, — отозвалась она пустым голосом и накладывая ложкой грибы в тарелку.
Они взяли еду в библиотеку, которая была самой уединенной комнатой в доме. Изолировали не только пустой холл, внешняя галерея и хозяйская спальня, окружавшие ее, но и тяжелые книжные шкафы из красного дерева и стекла, расставленные вдоль всех стен. Пока Рива и Ноэль ели свои маленькие сандвичи с ветчиной и свежими помидорами, цыплят, сосиски с бамией, холодные вареные креветки и запеченные крабы с жареными грибами, царила глубокая тишина, нарушаемая лишь позвякиванием серебра о фарфор.
Предполагается, что есть грибы с любимым — дело сладострастное и вызывавшее невероятный аппетит. Но Рива никогда не находила в этом ничего сексуального и еше менее сейчас. Она была так напряжена, что едва была способна глотать, и пища, прекрасно приправленная и приготовленная, давала ей не больше ощущения вкуса, чем автомату для бутербродов.
Она прикидывала в уме, как начнет то, что собирается сказать Ноэлю, когда он откинул салфетку, допил вино и проговорил:
— Ты выйдешь за меня замуж?
Она тупо уставилась на него. Слова она понимала, но смысл никак не доходил до нее. Она припомнила другое предложение, сделанное ей во время еды. Предложение во время еды — удивительная тактика, вероятно, это у них в роду.
— Я хочу сказать, когда ты разведешься с Галлантом, — продолжил он. — Я слышал, что он говорил в столовой.
Эти только что сказанные Ноэлем слова, их значение и причина, стоящая за ними в связи с только что выданной ей информацией, слились в ее сознании.
— Нет!
— Что ты хочешь сказать? Я слышал, как он говорил, что ты все еще его жена.
Она подалась вперед, поставив стакан на поднос.
— Я хочу сказать, что не выйду за тебя. Твое предложение очень благородно, но это невозможно.
— Не нахожу в этом ничего невозможного. — В голосе Ноэля появились гневные нотки, пальцы на бокале так побелели, что казалось чудом, как тот не треснул.
— Я не хочу, чтобы на мне женились из жалости или потому, что ты думаешь, я как-то заслужила это.
— И как ты собираешься поступить? Бросить все, над чем ты работала все эти годы, все, что ты создала с моим отцом? О, да, я допускаю, что большую часть создала ты. Отец был разумным человеком, но слишком консервативным, слишком удовлетворенным маленькими удовольствиями и маленькими прибылями, чтобы продвинуть фирму так далеко самому. По той же причине вряд ли ты одна смогла бы сделать это без его поддержки и его капитала. Вместе вы создали нечто сильное и прочное. Ты не можешь теперь это оставить.
— Но я должна! — крикнула она. — Я не имею права этого не сделать!
— У тебя есть все права, кроме легального титула. Я тебе его дам, и все будет по-прежнему. Почему, ради Бога, ты мне этого не позволяешь?
Она встала и подошла к окну. Потом проговорила через плечо:
— Какие здесь у меня права? Все было ложью долгое время.
— Ты считала себя замужем за моим отцом. Космо считал, что вы женаты, и имел все намерения, чтобы ты была его женой. Венчание, через которое вы прошли, было, как мне кажется, единственной религиозной церемонией, которую ты когда-либо праздновала. В его глазах и глазах церкви ты была его женой.
— По закону я не более чем содержанка, хорошо оплачиваемая, я это не отрицаю, но все же содержанка.
— Я могу это изменить.
— Однажды, не зная того, я лишила тебя прав рождения. Не хочу делать это сознательно.
Он поставил стакан и тоже встал.
— Никогда ты меня ничего не лишала.
— Ради Бога, — повернулась она к нему, — мы оба знаем, что это неправда.
— В том, что случилось, твоей вины нет, и я всегда знал это.
Она смотрела на его мужественные черты, ища в них столь нужное ей подтверждение.
— Ты серьезно?
— Я инстинктивно чувствовал, что отец лжет, и уверился в этом, как только увидел тебя после разлуки.
— Я тоже не могла вполне поверить тому, что он говорил мне о тебе, кроме… Почему же тогда ты уехал, если не из-за того, что хотел расстроить его брак, а он тебя выставил?
— Потому что я догадывался, как он объяснит тебе, и знал, что, если я останусь, он будет прав.
— Ты так его ненавидел?
— Я так тебя любил, — сказал он, покачав головой.
Печальная улыбка исказила ее губы.
— И ты решил довести это до горького конца? Тебе не следовало этого говорить.
— Я знаю, — резковато ответил он, — но я говорю это потому, что это так.
— Сейчас? Когда прошло столько времени? Тогда у тебя очень спокойное сердце. Если ты так меня любишь, то почему же ты вывел меня к прессе, как какой-нибудь революционер вел Марию Антуанетту на гильотину?
— Потому что вся эта печальная история всплыла, и надо было устранить все сомнения, прежде чем станет поздно. Здесь слишком много вины, слишком много подозрений, чтобы поступить иначе.
Она закрыла глаза, затем открыла, и выражение их было уныло.
— У тебя на все есть ответ!
Он тихонько чертыхнулся и отвернулся от нее. Затем, подойдя к конторке, стоявшей в углу комнаты, достал из кармана ключ и открыл один из ее ящиков. Вынув оттуда пачку бумаг, он принес ее к Риве и вручил ей.
— Что это? — с подозрением спросила она.
— Прочти.
От времени бумаги пожелтели и чуть загибались по краям. Они были соединены металлической скрепкой, поржавевшей с одного угла и оставившей след. На первой странице было ее полное имя, включая девичью фамилию, и дата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54