Полуослепленная дождем, она не видела Ноэля, шедшего ей навстречу, пока не наткнулась на него и не оказалась у него в руках. Она издала звук, напоминавший не то смех, не то рыдание. Его губы сомкнулись на ее губах. Долго-долго они стояли, плотно прижавшись друг к другу, замерев в поцелуе. Когда они наконец отпустили друг друга и поглядели друта другу в глаза, то увидели в них страх, и желание, и остатки недавнего гнева. Ливень усиливался, и они. не сговариваясь, повернули к сараю в поисках укрытия.
Внутри было темно и пыльно, пахло инсектицидами и машинным маслом. Но ветер, ворвавшийся в сарай следом за ними, вынес вон все эти запахи. В углу, скомканный, лежал навес — напоминание о какой-то давно забытой вечеринке. Ноэль расстелил его на песчаном иолу перед открытой дверью, они опустились на самодельный настил, не выпуская друг друга из объятий. Дождь ударялся о металлическую крышу и сбегал вниз нескончаемыми потоками. Его звуки смешивались с ревом бегущей воды и грохотом разбивающихся о берег волн.
Рива вся дрожала, хотя и не смогла бы точно сказать, чем объяснялась истинная причина ее нынешнего состояния: то ли ссорой с Космо, то ли поцелуем Ноэля, то ли дождем. Ей было хорошо рядом с Ноэлем, было приятно чувствовать его руки, его тело. Она прижалась теснее, взволнованная и смущенная теми чувствами, которые бушевали внутри ее. Тем не менее она могла бы сохранить свои обязательства перед Космо, верность ему, если бы Ноэль не взял ее лицо в свои руки и не поцеловал ее вновь.
Губы его были теплыми, нежными и сладкими. Он властно поцеловал ее, проведя языком по ее губам, мягко обойдя языком всю внутреннюю поверхность ее рта. От него пахло морским ветром, и кремом, и молодостью, в его объятиях чувствовалась сила и воля мужчины, еще достаточно молодого, чтобы быть дерзким, и не слишком утонченного, чтобы быть достаточно порывистым.
— Я хочу тебя, — прошептал он. — Несмотря ни на что, я хочу тебя. Если я так много теряю из-за тебя, то я должен быть как-то вознагражден.
В его словах звучало отчаяние и ярость, направленные как будто бы на нее.
— Что? Что ты сказал? — спросила она в смущении.
— Забудь, забудь об этом. Я не это имел в виду. Я просто ужасно хочу тебя, я готов для этою придумать любую причину.
Она хотела еще о чем-то его спросить, но его рот уже закрыл ее рот. Он свободной рукой стянул с нее платье и, взяв в руку ее грудь, начал ласкать ее сосок в страстном желании. Сначала она еще сохраняла спокойствие, но желание постепенно объяло ее. Его прикосновение, его запах, вкус ею губ — все это было как будто создано для нее. Сейчас отрицать это было невозможно, отказаться — выше ее сил.
Рива прижалась к нему, принимая, даря, отдаваясь вся без остатка. Он медленно опустил ее на полотно — она оказалась на боку, а не на обожженной спине. Грудь его вздымалась от наслаждения и неверия в это наслаждение одновременно. Она ощутила его горячее дыхание у себя на груди, почувствовала его влажный и теплый язык.
Она как будто таяла от наслаждения. Силы покинули ее. Ее принципы и ее гордость остались где-то далеко, так что дозваться их было невозможно. Ее охватило возбуждение, хотя внутри его таился страх. То, что она делала, было запретно, было опасно. Ее и мужчину, который ее обнимал, мог поглотить бушевавший океан. Или, что еще хуже, их могли здесь обнаружить. Но это уже не имело никакого значения, кроме того, что еще больше разжигало ее.
Она на самом деле любила. Впервые — единственный раз в жизни — не было места сдержанности в том, как она принимала ласки Ноэля и грациозно и нежно возвращала их. Она получала наслаждение от тела Ноэля, по которому она скользила руками, погружаясь в густые шелковистые волосы на затылке, отдавалась вся мягкости его рук. Она была свободна и знала это. Она сама себе сделала подарок, не прося его и не беря ничего. Она могла только сама сделать себе такой подарок. И взамен она получила такой же.
Она была страстна, но он хорошо себя контролировал и не прекращал ласк. Он ощущал ее отзывчивость и наслаждался ласками с радостью и нежностью. Он был щедр и естествен, в то же время опытен, как молодой язычник. Он был деликатен, но изобретателен, слепо погруженный в свои собственные ощущения, но тонко отзываясь на каждое выражение восторга с ее стороны.
Он был силен, ритмичен и полон энергии. Он слушал ее стоны и, шепча ее имя, увеличил свой напор, пока наконец не соединился с ней в одном несказанном восторге.
Буря прекратилась. Они в тишине наблюдали, как уходили тучи за горизонт, как вода из серой вновь становилась голубой. Волны все еще зло бились о берег, оставляя на песке клоки грязной пены. Наступил вечер.
Рива ожидала, что Ноэль что-нибудь скажет ей об их будущем, она не представляла, что станет делать дальше. Может быть, он предложит ей уехать вместе с ним и обсудить с Космо условия развода. Не станет же он бездействовать!
Но он не стал делать ничего. Он протянул ей руку и помог встать, затем они в полном молчании дошли до дома. Мгновение он стоял в гостиной, где сидел Космо и, не отрываясь, смотрел на море. Когда отец не произнес ни слова, не взглянул даже ни на одного из них, Ноэль отпустил Риву и ушел к себе в комнату. Он оставался там и на следующий день, не появившись даже к ужину.
Когда пришло утро, его уже не было в доме.
За завтраком Космо взял Риву за руку и заглянул ей в глаза. В первый раз он обратил на нее внимание, с тех пор как она вернулась накануне вечером. Ночь он провел в комнате для гостей. Рива слышала, как он ходил взад вперед по комнате до самого утра. Голос его звучал сердито, но был спокоен:
— Мне очень жаль, что ты видела мою стычку с сыном. Мне это особенно неприятно, потому что ты полагаешь, что я был к нему несправедлив.
— Да, возможно, — пробормотала Рива, не в состоянии поднять на него глаза. В голосе его ничто не указывало, что он подозревает, каким именно образом она провела время с Ноэлем, прячась от грозы. Но она не могла и никогда не сможет этого забыть.
— Я приревновал тебя, когда увидел вас вместе, признаюсь, — продолжил он. — Но вскоре я понял, что тебя винить не за что. Самую большую боль мне доставил сын своим поведением. Я никогда не мог себе представить… Всегда становится большим испытанием вдруг осознать, что тот, кого ты любишь, вовсе не таков, как ты думал.
Она боязливо облизала губы.
— Что ты хочешь сказать?
— Пока вчера ты переодевалась, мы обменялись с Ноэлем несколькими резкими словами. Я не хотел тебе об этом говорить. Но, может быть, тебе лучше узнать, что именно было сказано. Он признался, что разыгрывал перед тобой спектакль с единственной целью — встать между нами.
— Ты говоришь, он хотел разрушить наш союз?
— Именно так. Но это еще не все. Он сказал мне, что ты как будто бы давала ему… надежду, что ли, мягко говоря.
— Что?! — Ее охватило подлинное горе, она не могла поверить своим ушам.
— Он сказал, что ты сама бросалась ему на шею. Я не поверил в это, но наконец осознал истинную причину. Он завлекал тебя в постель с единственной целью, чтобы доставить мне боль.
— Не может быть, не может быть, — повторяла она, качая головой.
— Извини меня, моя дорогая, извини меня, пожалуйста. Я думаю, он просто боится, что ему придется потом делить состояние со сводным братом или сводной сестрой. Или что ты станешь слишком необходима для «Столет корпорейшн».
— Я не могу в это поверить. — Она говорила, как будто бредила.
— Я не хотел тебе сначала говорить о том, какого рода человеком стал мой сын, но было бы несправедливо по отношению к тебе заставлять проливать слезы о человеке, который того не стоит.
Она поглядела на мужа широко раскрытыми глазами. Догадался ли он обо всем или нет? Нет, не догадался, иначе он не стал бы на нее смотреть с таким пониманием и с такой любовью.
Ноэль… У нее внутри как будто что-то оборвалось. Что же тогда стоит их близость, их понимание, достигаемое лишь немногими? Может быть, все это было лишь игрой ее воображения? И только ее собственного воображения?
— Это ужасно. — прошептала она, отводя от него глаза.
Космо тяжело вздохнул и кивнул в знак согласия.
— Можно лишь надеяться, что работа, которой он станет заниматься в Париже, сделает из него лучшего человека, чем он есть сегодня.
Но Ноэль не поехал в Париж. Он пошел в морскую пехоту и прошел подготовку в одном из самых элитарных подразделений, а затем его послали военным советником в Юго-Восточную Азию. Он специализировался по электронике, и его знания очень требовались. В течение долгих месяцев, даже лет. они не получали от него писем, не представляя, чем он занимается и где находится. Он, однако, выжил, завел множество связей среди французов бывшего Индокитая, а также влиятельных друзей азиатского происхождения. После падения Сайгона он оставил военную службу, короткое время спустя появился в парижском филиале «Столет корпорейшн» с рядом интересных новаторских идей по выпуску и реализации микропроцессоров. Отец дал ему зеленый свет не без настояния Ривы.
Благодаря усилиям Ноэля доходы парижского филиала стали расти не по дням, а по часам. Он обнаружил к тому же, что человек, руководивший филиалом, тот самый, который так не понравился при первой встрече Риве, клал большую часть доходов корпорации себе в карман и на эти деньги широко содержал одну бестию из Довиля. Человека этого немедленно уволили, а Ноэль занят, его место. Еще через полтора года работа филиала пошла как по маслу.
Годом или двумя позже он женился на сицилийской аристократке. Свадьба эта стала событием в высших кругах общества. Рива. будучи постоянно в разъездах между Вашингтоном и Палм-Бич, Нью-Йорком и Далласом, слышала о роскоши, с которой была отпразднована свадьба. Некоторые мелкие пакостники, не приглашенные на свадьбу, распускали слухи, что количество телохранителей сицилийских донов на свадьбе вдвое превышало количество гостей. Рива не могла ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи. Они с Космо были приглашены на свадьбу, но не присутствовали на ней.
Они посетили молодоженов полтора года спустя. Как выразился Космо, это была инспекционная поездка в революционный парижский филиал. Но Рива думала, что истинной целью поездки было желание Космо увидеть свою первую внучку. Девочку назвали Коралией в честь матери Ноэля. Отец и сын не виделись много лет. Ноэль изменился, несомненно. Это было понятно, учитывая все, что ему пришлось пережить во Вьетнаме. Но Рива была огорчена, увидев его столь прямолинейным и безапелляционным в суждениях. Единственный предмет, о котором они могли спокойно разговаривать с отцом, был бизнес. Поэтому значительную часть времени они провели, обсуждая ту или иную сферу деятельности «Столет корпорейшн». Рива, давно занимавшаяся менеджментом и способствовавшая тому, что деятельность корпорации распространилась на сахар и хлопок, масло, страхование морских перевозок и многое другое, без труда следила за их дискуссиями. Но что толку? Общение по столь узкому кругу вопросов не доставляло никакого удовольствия. Констанция не могла участвовать в подобных обсуждениях, да и не стремилась, поэтому никаких оснований для очевидной ревности у нее не было.
Развод, последовавший за рождением второго ребенка, прошел тихо и незаметно. По крайней мере, гак казалось с другого берега Атлантики. Ноэль объявил об этом, как о чем-то малосущественном в конце одного из своих ставших обычными телефонных разговоров. Он звонил теперь каждые две-три недели. Несколько месяцев спустя он прилетел в Луизиану на специальное собрание руководителей корпорации. Именно тогда Ноэль отвел Риву в сторону и спросил, как давно отца осматривал врач.
Какое-то время назад врач обследовал его. Но Космо практически не болел. Он был умерен в еде, достаточно много ходил пешком, не курил и мало пил. Единственной его «дурной» наклонностью была страсть к работе.
Казалось, ему бы жить до ста лет, но он едва дожил до семидесятилетия.
Когда ему поставили окончательный диагноз и он услышал страшное для многих слово «рак», он послал за Ноэлем. Голос крови восторжествовал. Для Ривы было совершенно очевидно, что «Столет корпорейшн», для которой сам Космо столько сделал, перейдет под контроль Ноэля. Это было бы справедливо. Она была потрясена, узнав, что занесена в список совладельцев, с равными правами и властью.
Но это было не единственное потрясение тех дней. Однажды поздно ночью, когда Космо тихо лежал в постели и комната его была освещена одной лишь прикроватной лампой и небольшой лампочкой, прикрепленной к книге, которую Рива читала мужу, он вдруг позвал ее.
— Да, Космо, — сказала она, откладывая в сторону книгу и немедленно поднимаясь, чтобы подойти к нему. — Я здесь. Тебе больно?
Он покачал головой:
— Нет еще. Я хочу что-то сказать…
— Принести воды? Или судно?
Тень раздражения промелькнула по его лицу и исчезла. Он говорил, и слова его прерывались болью, вызываемой жидкостью, которая неумолимо накапливалась в легких.
— Я должен тебе сказать. Я лгал. Тогда, на острове, я лгал.
Что-то шевельнулось внутри Ривы, но она сдержалась. Или ей лишь показалось, что чувство ее никак не отразилось на лице.
— Что ты имеешь в виду? Лгал о чем?
— Ноэль никогда не говорил того, что я тебе тогда сказал. Он никогда не пытался встать между нами. Если он и любил тебя, то просто потому, что был влюблен.
Его слова вонзились в Риву, как острые ножи. Но самое удивительное было не в самих словах, а в том, что они до сих пор причиняли ей боль. До сих пор.
— Но зачем же ты солгал? Что заставило тебя это совершить?
Он глядел на нее, и испарина выступила на его редких, почти белых волосах, его угасающие глаза были полны мольбы.
— Я боялся. Бог простит меня, но я боялся собственного сына. Я боялся, что ты полюбишь его. Поэтому я отослал его. Я прогнал его.
Слезы образовались в уголках его глаз и побежали струйками по впалым щекам. Она смотрела на него с болью — ей было жаль его, было жаль себя. Было жаль Ноэля. Она простыней осторожно вытерла слезы Космо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54