— Вы намекаете на то, что сказал мне тот телевизионщик Майлс? Категорически отрицаю! Вот подлец! Представил меня перед людьми чистым плейбоем! Просто я хотел сказать, что очень занят рестораном.
— Кроме того времени, которое вы проводите с Ривой Столет.
— Да, — ровно ответил он и посмотрел в сторону.
Вновь он стремился оставить эту женщину незапятнанной.
Анна спрашивала себя: что же такого сделала Рива Столет, чтобы заиметь в лице Данта столь ревностного защитника? Странно, но Анна завидовала ей…
— Ладно, забудьте, — сказала она.
Он глянул на нее искоса и приподнял брови.
— Что? Вообще, отчего вы проявляете такой настойчивый интерес к моей личной жизни? Сказать вам по правде, я всю жизнь так много работал, что женщины поневоле отодвигались на второй план. А позже мне встречались только такие, которых я либо считал слишком юными для меня, либо слишком легкомысленными, либо учительницами.
Анна удивленно посмотрела на него.
— В общении с ними я всегда чувствовал себя школьником, не выучившим урок, — с улыбкой объяснил Дант.
— Мальчиком для алтаря, — пробормотала она.
— Что?
Она мило улыбнулась ему:
— Простите, неудачно выразилась.
Он долго и внимательно смотрел на нее через стол, потом грустно кивнул и сказал:
— Да нет, вы правы.
Она почувствовала, что в ту минуту между ними установилось глубокое и полное взаимопонимание. Затем он переключил ее внимание на вазу с цветком. Он вытащил розу, обтер стебель салфеткой, затем сломал один за другим все шипы и протянул цветок Анне.
— Это для вас.
Анна приняла розу и поднесла к лицу, вдыхая нежный аромат. У нее появилось ощущение того, что Дант Ромоли сегодня специально делает все, чем может доставить ей удовольствие. Покупка в антикварной лавке, обед, очаровательный дворик, попугай, кофе, торт, а теперь еще роза.. Череда маленьких даров… Все так красиво, так великодушно.
Медленно, почти против ее воли, к ней в голову заползла догадка о том, что он является горячим любовником. Он будет заботиться не только о своем удовольствии и своих желаниях, но также об удовольствиях и желаниях партнерши. Он никогда не причинит боли и никогда не насладится за счет другого. Удовольствие, которое получит женщина, будет и его радостью.
В глубине души она была потрясена своими мыслями. Она так резко поставила чашку, что блюдечко едва не треснуло.
— Теперь мне в самом деле пора, — проговорила она тихо.
Дант не стал спорить. Он проводил Анну к своей машине и отвез до крыльца отеля «Ройял Орлеан». Они прощались на тротуаре, причем она то и дело оглядывалась через плечо, опасаясь внезапного появления мужа. Впрочем, она не забыла высказать Данту свою благодарность за чудесно проведенный день и пожала ему руку.
Ей было жаль, что он быстро ушел. В то мгновение, когда его красная машина отчалила от тротуара и стала удаляться вдоль по улице, ей пришло в голову, что она многое еще могла ему сказать, но не сказала… В то же время она чувствовала сильную усталость и очень хотела прилечь отдохнуть.
Эдисона нигде не было видно. В вестибюле гостиницы тишина и покой. Те, кто в этот день оформлялся, уже давно получили свои номера, а на коктейль еще никто не спускался. Анна шла вслед за гостиничным служащим, который нес бронзовую статую. Они вместе вошли в лифт. Двери закрылись, загудел мотор, и Анна с облегчением вздохнула.
Служащий посмотрел на нее сверху вниз и сказал:
— Жаркий сегодня был денек.
Она согласилась с этим, одновременно опасаясь, что выглядит такой же разгоряченной, какой была в душе.
— Завтра будет то же самое.
Она кивнула. Да, завтра будет жарко, и послезавтра, и в последующие дни. Но такого дня, как сегодня, уже не будет. Никогда.
Ей пришло в голову, что Эдисону вовсе не обязательно слушать, как она провела этот день. Обычно она никогда от него ничего не скрывала. Во-первых, потому, что ей нечего было скрывать, во-вторых, потому, что она боялась, что он все равно про нее узнает и потом будет только хуже.
Она полюбила этот день. Он был чист, свободен, наполнен радостью и веселым смехом. В этот день она не сделала ничего, за что потом ей было бы стыдно.
Этот день навсегда останется у нее в сердце. Она будет хранить его в себе.
7
Молодой человек возник словно из воздуха. Только что Рива собралась домой, покидая здание «Столет билдинг», оставив за собой качавшиеся двери из стекла и стали и направляясь туда, где дожидалась ее автомашина, как в следующую секунду он уже стоял, преградив ей путь.
Рива отступила, ограждая себя от него поднятым, словно щит, портфелем. Джордж, выходивший из лимузина, чтобы открыть ей дверь, немедленно бросился навстречу.
— Простите, миссис Столет, — спешно сказал молодой человек, — я не думал вас напугать. Но вы позволите мне поговорить с вами минутку?
Прошла еще секунда, и Рива узнала его — юный фотограф с политического сборища. Она подняла руку, чтобы остановить Джорджа. Шофер остановился, но не возвратился к машине, а заложил руки за спину.
— Что вы хотите? — спросила Рива.
Тон ее не был дружелюбным, а выражение глаз и подавно. В ожидании ответа она оглядела фотографа с черноволосой головы до ног, обутых в замшевые прогулочные туфли. У него было довольно худощавое телосложение, обычно свойственное людям, которые могут позволить себе есть, что хотят. Светлый цвет его кожи и голубые глаза в сочетании с черными волосами выдавали ирландское происхождение. Храбрость ирландцев угадывалась и в глубине его характера, если судить по тому, с какой неустрашимостью он воспринял свою оценку Ривой.
— Я пробовал назначить встречу через вашу секретаршу, но, очевидно, у нее указание не пускать представителей прессы. Собственно, я по личному делу. Это касается вашей племянницы.
— Я не понимаю.
Грустная улыбка скользнула по его лицу.
— Да и я толком тоже. Она не тот тип девушки, с кем я обычно провожу время. Но я все смотрю на эту фотографию, что сделал в субботу, и никак не могу выбросить ее из головы. Я бы хотел узнать ее поближе.
— Зачем приходить ко мне? — В поведении Ривы не произошло никакого смягчения. Это был человек, отвечающий за привлечение внимания общественности к ее встрече с Эдисоном. Он мог и в самом деле проявлять интерес к Эрин, но в то же время мог и не проявлять.
— Встреча с вашей племянницей начинает походить на одну из невероятных игр-викторин. Я узнал, что она учится в Тьюлейне, но если у нее есть телефон, его номер нигде не значится. Ваши люди и дома, и на работе не хотят его давать и не говорят, где она живет. Ее мать, когда я туда позвонил, буквально вцепилась мне в горло, обвиняя меня чуть ли не в том, что я извращенец или маньяк, или то и другое одновременно. Последняя моя надежда — ваше сострадание.
— Почему вы думаете, что я помогу вам?
— Не знаю. На мой взгляд, вы разумная женщина. И потом, возможно, вы сочтете, что лучше потакать мне, чем оставить меня в недоумении, почему все так старательно опекают вашу племянницу.
Он был умен, ей пришлось отдать ему должное. А также несколько беспокоен. Едва ли она могла винить его в последнем; качество, которое ей нравилось в умеренном количестве.
— Эрин, — сказала Рива, — очень открыта и доверчива. Она не до конца сознает, что мир полон людьми-потребителями.
— И вы думаете, что я один из них?
— Такая вероятность существует.
Он кивнул:
— Так, остановимся. Могу вам сообщить, что я не такой, но я не знаю, есть ли способ доказать это.
Она ожидала воинственных нападок и злости, попытки убедить ее. Его согласие обезоружило и произвело сильное впечатление. При ближайшем рассмотрении он оказался привлекательным молодым человеком, еще не окончательно сформировавшимся, но привлекательным. Всякая молодая женщина нашла бы в его угловатости и в то же время твердой уверенности, в манерах некую неотразимость, если ей нравился тип темноволосых и эмоциональных.
— Эрин, конечно же, достаточно взрослая, чтобы не нуждаться в ком-то, кто бы ограждал ее от свиданий. Ее номер телефона я вам не дам, но ваш запишу. Если она заинтересуется, то сможет вам позвонить.
— Если это лучшее, что вы можете…
— Да.
Он принялся рыться в карманах в поисках ручки.
— Я согласен.
Некоторое время спустя, сидя в лимузине, Рива глядела на визитную карточку, на которой Дуг Горслайн написал свой телефон. Отдать карточку Эрин или не стоит? Она не могла понять, почему все-таки сказала, что отдаст, разве что ей показалась хорошей идея расширить круг друзей племянницы, особенно друзей-мужчин.
Могло быть, конечно, и так, что лекарство, которое она прописала, хуже, чем недовольство.
С внезапной решимостью она спрятала визитку в сумочку. Затем, откинувшись на мягкое плюшевое сиденье, закрыла глаза.
Иногда казалось, что она была вечно усталой. Причину нетрудно было найти. Годами она удерживала свое положение в компании и одновременно сочетала это с обязанностями жены Космо, экономки Бон Ви и других их владений, а также общественными делами. Всегда был кто-то, кто помогал ей на каждом шагу, кто-то, кто убирал и чистил, делал звонки, отдавал распоряжения относительно ремонта и перестановки мебели, помогал осуществлять физически тяжелую работу, но в конечном итоге за все отвечала она. Так было еще до того, как заболел Космо, а теперь уж и подавно. В основном ей нравился тот образ жизни, который она вела, но были и времена, когда дома, автомобили, антиквариат и роскошная мебель, домашняя прислуга, секретари и в особенности обширная структура компании, казались ей невыносимой ношей.
Она мечтала стать свободной. Горячее желание забраться в свою машину и уехать было иногда настолько сильным, что руки буквально чесались от стремления ухватиться за руль и ощутить его. Она подумывала уехать в Мехико, купить домик в небольшой деревеньке, где ее знали бы только как сумасбродную американку, которая ходит босиком и держит кур, подобно крестьянке. Она представляла себе хижину грубой постройки с соломенной крышей на песчаном берегу тихоокеанского островка, где она лежала бы в гамаке до захода солнца, а потом шла по песку босиком. Дурацкие мечты.
Частью проблемы была смерть Космо. Она еще не до конца это пережила, нет. Напряжение тех дней, бессонные ночи и дни беспомощного созерцания того, как он медленно мирился с процессом умирания, — все это отразилось на ней в гораздо большей степени, чем она тогда полагала.
Многие считали, что со смертью Космо ей станет легче. Но случилось обратное. Она словно лишилась невидимой поддержки, о которой не подозревала.
А тут еще это дело с Эдисоном. Связанное с ним напряжение начинало проявлять себя. Она видела и ощущала это.
Риве показалось, что Джордж взглянул на нее раз или два в зеркало заднего вида. Он был вроде сторожевого пса, всегда оберегает ее настроение, ее потребности, ее безопасность. Часто она воспринимала это как должное, но не всегда.
Когда она снова почувствовала на себе его взгляд, то спросила, не открывая глаз:
— В чем дело, Джордж?
Он ответил низким баритоном:
— Не хотелось беспокоить вас, но звонила моя старушка. Она спрашивает, будет ли у вас время побеседовать с ней несколько минут, когда вы приедете домой? Мисс Констанция дала ей целый список блюд. Она желает, чтобы их приготовили для ее детишек. Но там есть вещи, о которых Лиз не слышала за всю свою жизнь. Ей не терпится попробовать любое новшество, но необходимо чем-то руководствоваться.
Констанция. Рива почти забыла о ее присутствии в доме. Возможно, это было негостеприимно, если не назвать трусостью, оставить ее одну на целый день. Все же женщина была гостьей Ноэля. Поскольку он без колебаний отправился в город на работу, Рива не видела никаких причин, чтобы ей оставаться дома.
Встретив в зеркале ожидающий ответ Джорджа, она сказала:
— Я спущусь в кухню, как только переоденусь.
— Лиз может подняться к вам.
— Ничего. Я знаю, что она будет занята обедом.
Было время, когда Рива беспокоилась о том, как правильно вести себя по отношению к прислуге, о том, чего они вправе ожидать от нее как от хозяйки-госпожи, как ей следует вести себя, дабы удержать уважение, соответствовавшее ее изначальному положению в качестве жены Космо. Обнаружив, что не имеет склонности к формальным церемониям, она решила просто быть самой собой. К ее удивлению, это сослужило хорошую службу.
Несмотря на трудности с кухней, обед удался. Это была простая и легкая трапеза, из тех, что любил Космо в летнюю жару, — куриное филе, запеченное с чесноком, и смесь свежих, прямо с грядки, овощей в салатах и отдельных закусках плюс любимые печенья Лиз.
— Где курица а-ля Альбуфера, которую я заказывала для детей? — в середине трапезы спросила Констанция.
— Были трудности с рецептурой, — ответила Рива. — Если ты сможешь снабдить кухарку таковой, она с радостью попробует приготовить ее завтра.
— А иначе нет?
— Получается так.
Констанция приподняла бровь:
— Что это за кухарка у тебя?
— Очень хорошая кухарка, — спокойно сказала Рива. — но готовит американские, южные и блюда Нового Орлеана.
Люди, окружавшие Констанцию, не часто имели возможность оставить за собой последнее слово. Изумление исходило из-под невероятно длинных ресниц ее сына Пьетро, который сидел по правую руку от Ривы. Она улыбнулась ему, и губы его задела легкая кривая усмешка прежде, чем он вновь обратился к еде.
На мгновение в груди у Ривы возникло сдавленное чувство. Она посмотрела туда, где во главе стола сидел, поглощенный едой, Ноэль, который поскупился на улыбку сыну. Сын Ноэля. Внук Космо. Ей придется быть поосторожней, или она начнет привязываться к Пьетро. Это не было бы мудрым.
Констанция вновь обратила на себя внимание Ривы:
— Где твой друг Дант? Я ожидала, что он присоединится к нам вечером.
Что-то в голосе этой женщины заставило Риву приглядеться к ней. На Констанции было платье из струящегося красного шелка со свободным лифом, открывавшим взору значительную часть ее теплого средиземноморского загара, и хорошо сочетавшееся с золотым ожерельем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54