Сколько же горя в этом доме, в этой семье! А она добавила к нему еще и свое…
Дерек помог ей вернуться в спальню, и Люси попросила его почитать ей вслух – и ему полезно, и ее отвлечет. Она не хотела оставаться одна. Когда с улицы донесся стук копыт, возвещая о возвращении Айвэна, Люси кивнула Дереку:
– Беги. И знаешь что… – Она заколебалась, но потом решилась, все равно когда-то надо: – Попроси дядю Айвэна ко мне подняться. Нам нужно… Нам нужно поговорить.
Айвэн поднялся минут через двадцать, которые показались ей двадцатью часами. Она и сама еще не знала, что ему скажет. Вернее, нет. Она знала, что скажет, но пока не знала – как.
Он вошел без стука, и, увидев его, Люси даже вздрогнула. Она сидела на кровати, обложенная подушками, и, видимо, являла собой жалкую картину, а он еще не успел привести себя в порядок после верховой езды и был похож на конюха-цыгана со своей неизменной серьгой в ухе.
Но, по сути, Айвэн не был ни цыганом, ни лордом. Он был помесью того и другого. Люси долго смотрела на него и думала, что, видимо, ему никогда не быть счастливым. Во всяком случае, она его счастливым не сделает…
– Спасибо, что пришел, – сказала она. – Мне кажется, нам надо поговорить.
Айвэн сжал и снова разжал кулаки.
– Дерек сказал, ты была у нее. Если ты хочешь говорить о ней, то не стоит.
Люси покачала головой. Сколько же в нем ненависти! Она с трудом проглотила ком в горле.
– Я хотела поговорить о нас. О нашем браке.
Айвэну это явно не понравилось.
– А в чем дело? – нахмурился он.
Люси никак не могла унять дрожь в руках. Она понимала, что так будет лучше для всех, но ей было трудно это произнести.
– Нам не следовало вступать в брак, – наконец выдавила она из себя. – Ты и сам это знаешь. И теперь… когда я больше не беременна, я тебя освобождаю. Ты не обязан больше быть моим мужем.
Айвэн горько усмехнулся:
– Ты не можешь так просто со мной развестись.
– Я знаю, Айвэн, – прошептала она. – Но я также знаю, что ты меня не любишь.
– А с каких это пор любовь стала обязательным условием брака?
– Разве ты не нуждаешься в том, чтобы тебя любили? – спросила она, пропуская мимо ушей его вопрос.
– Я тебя еще раз спрашиваю: какое любовь имеет отношение к браку?
– Господи! Как можно быть таким циником?! Или ты хочешь убедить меня в том, что ты – единственный человек на земле, которому никто не нужен? Который может запросто прожить один-одинешенек? Ну, хорошо. Ты меня убедил. Я знаю, что тебе действительно никто не нужен, и меньше всего – я. Ну а мне нужны люди! Мне нужна семья. А поскольку ты мне этого дать не можешь и не хочешь, то я… я возвращаюсь в Сомерсет. Я возвращаюсь к своей семье. И не беспокойся больше обо мне. Я освобождаю тебя от этой тяжкой обязанности, – заключила она шепотом.
Айвэн смотрел на нее с каменным лицом, руки его были сжаты в кулаки.
– Я же тебе говорил, что не оставлю тебя. И я тебя не оставлю. Я не вижу причины, почему мы не можем жить как прежде. Вернее – гораздо лучше, чем прежде, – поправился он и шагнул к ней; голос его потеплел. – Я понимаю, эта… эта потеря принесла тебе много горя. Но ты поправишься, Люси. Мы оба поправимся!
Сердце у Люси сжалось, и она беспомощно замотала головой. Им не поправиться, если он будет сдерживать свои чувства и требовать того же от нее.
– Я не могу, – прошептала она. – Я просто не могу…
Она действительно не могла жить с человеком, который ее не любит, с человеком, который не приласкает ее, когда ей станет грустно. Который не может поплакать вместе с ней.
«Я не могу…» Когда смысл этих произнесенных шепотом слов дошел до Айвэна, ему захотелось бежать. Так больно ему не было никогда. Он вспомнил, как мать сказала ему: «Поезжай с доброй леди, Айвэн, с ней тебе будет лучше». И он тогда отвернулся и уехал. Он вспомнил слова бабки: «Цыганское отродье! Отправьте его в Берфорд-Холл». А жена директора школы назвала его «цыганским выродком».
Но ни одно из этих страшных слов не причинило ему столько боли, сколько эти шепотом произнесенные слова. «Я просто не могу…»
Ему было трудно дышать, в груди болело; он боялся, что ноги у него подкосятся и он просто упадет.
Но он не упал. Он стоял неподвижно и смотрел на женщину, в которой, казалось, заключалась вся его жизнь. А ведь он давно уже не маленький мальчик. Он взрослый мужчина, и у него больше денег и власти, чем нужно человеку. Но этими несколькими словами Люси поставила его на колени. Она убила его, а сама плакала, словно боль причинили ей…
Айвэн содрогнулся и с шумом вздохнул. Нельзя показывать ей, как больно она ему сделала. И какую она приобрела над ним власть.
– Как пожелаешь, – сказал он, стараясь говорить ровно.
Люси склонила голову, и только тогда он позволил себе моргнуть. Глаза у него щипало. Уж не слезы ли? Разумеется, нет! Но все-таки на всякий случай лучше удалиться.
– Как пожелаешь, – повторил он. – Экипаж в твоем распоряжении.
Айвэн повернулся и направился к двери. Ему было страшно уйти от нее, но еще страшнее остаться. Если он задержится, то еще не дай бог бросится перед ней на колени и начнет умолять ее остаться…
За дверью Айвэн остановился. Сердце его громко стучало. А ведь он еще может попробовать ее уговорить. Он может сказать ей, что она ему нужна. Останется ли она, если он это скажет? В любом случае полюбить кого бы то ни было он не способен.
А может, он плохо старается?
Айвэн повернулся было к двери, но услышал какой-то шорох в коридоре. Он поднял голову и увидел бабку. Она тяжело опиралась на трость и казалась маленькой и хрупкой, совсем как он, когда ему было семь лет и когда она купила его у матери.
Купила… Да, мать продала его бабке. Но впервые он не почувствовал к ней ненависти. Теперь, когда Люси собралась его покинуть, в нем не осталось ненависти ни к бабке, ни к матери.
– Я бы хотела с тобой поговорить. Всего пара минут, – с трудом, словно ей было больно говорить, произнесла она.
Первым побуждением Айвэна было отвернуться, сделать вид, что ее не существует, уйти. Убраться к чертовой матери из этого дома, подальше от того ужаса, в котором он здесь оказался! Но он не ушел, он остался: ему было все равно. А кроме того – он внезапно увидел Дерека.
Почему-то Айвэн вспомнил слова сэра Джеймса. Как это было давно! Дети учатся у окружающих их взрослых быть честными или лживыми, щедрыми или скупыми, добрыми или злыми.
Ему нет дела до бабки, но нельзя подавать Дереку дурной пример. Дети ни в чем не виноваты.
Айвэн тяжело вздохнул.
– Вам надо присесть, – пробормотал он.
Старая графиня смотрела на него во все глаза, и впервые он не увидел в них холодного блеска. Ледяная синева вдруг растаяла. Когда-то в детстве он так мечтал об этом! А сейчас только удивился.
Он последовал за ней в малую гостиную. Дерек хотел пойти за ними, но Айвэн положил ему руку на плечо.
– Не прогоняйте меня! – попросил Дерек. – Меня все прогоняют… А куда мне деваться?
Айвэн потрепал его по плечу.
– Да я тебя не гоню. Я не задержусь. Честное слово.
Дерек вздохнул и кивнул, а Айвэну вдруг впервые в жизни стало стыдно. И он пообещал себе, что обязательно поговорит с мальчиком. Ведь Дереку только и нужно что немного внимания. И Айвэн дал себе слово, что впредь будет обращаться с ним так, как в детстве сам хотел, чтобы обращались с ним. Если, конечно, у него будет такая возможность. А пока надо поговорить с бабкой.
Он повернулся к графине и сложил руки на груди.
– Я слушаю. Что вы хотели мне сказать?
Айвэн не представлял себе, что нового может от нее услышать, и был как громом поражен ее словами:
– Я прошу прощения.
Руки его сжались в кулаки, но он заставил себя их разжать.
– Вы просите прощения? И вы думаете, это воскресит ребенка?
Старая графиня пошатнулась, словно от удара, и если бы не трость, то, наверное, упала бы. Ему даже захотелось броситься к ней и поддержать, но она быстро взяла себя в руки.
– Я прошу прощения за все эти годы. За то, что бросила тебя одного в школе.
Айвэн окаменел. Он не верил своим ушам. Она просит прощения? Да что же это такое?! Но уже поздно. Слишком поздно.
– Извинения приняты. Что-нибудь еще?
Старая графиня повалилась в кресло, на ее морщинистом лице отразилась мука.
– Ты имеешь полное право меня ненавидеть.
– Я вас не ненавижу, – сказал он и, пожалуй, не покривил душой: ему уже не хватало на это сил. – Мне просто нет дела до вас.
– Но тебе есть дело до Люси.
– Не втягивайте ее в это! Если бы вы оставили ее в покое, ничего бы не произошло. Она бы и сейчас носила в себе ребенка.
– Если бы я оставила ее в покое, вы бы никогда не встретились.
– А это как раз то, чего она хотела бы больше всего, – пробормотал Айвэн больше для себя, чем для нее.
Но, несмотря на возраст, у старухи был острый слух.
– Это она тебе сказала? – спросила графиня. – Она?
Айвэн меньше всего хотел говорить ей о том, что Люси вновь его отвергла. Что она освободила его от супружеских обязанностей. Что она предпочитает похоронить себя заживо в доме своего брата, чем остаться с ним. Ведь этой старухе было наплевать на его счастье, она только и знала, что требовать от него исполнения каких-то обязанностей.
Но бабка задела самую болезненную струнку – его чувства к Люси.
Айвэн подумал, что она и так скоро все узнает: Люси сама расскажет ей. Стараясь не выдавать своих чувств, он холодно произнес:
– Она хочет жить без меня. Она хочет вернуться в Сомерсет, к своей семье.
Он ждал, что старуха разозлится. Но она опустила голову, вытащила из рукава платок и поднесла его к глазам.
Айвэн, приготовившийся возражать, был сбит с толку. Могущественная вдовствующая графиня плачет?! Но когда она подняла голову, он и правда увидел слезы.
– Не отпускай ее, Айвэн. Умоляю тебя. Не повторяй моей ошибки. Не отказывайся от своего единственного шанса на счастье из-за глупой гордости. Ты будешь сожалеть об этом до самой смерти.
– Дело не в гордости, – с трудом выдавил он из себя. – Я ей не нужен. И никогда не был нужен.
Антония поднялась с кресла.
– Да она молится на тебя!
Айвэн невесело рассмеялся:
– Ошибаетесь, бабушка. Между нами нет ничего, кроме физического влечения, которое, кстати, вы так хорошо в свое время различили.
– Ты хочешь сказать, что она тебя не любит?
Айвэн вспомнил, как однажды Люси призналась ему в любви. Он тогда не поверил ей, а теперь выяснять что-нибудь было поздно.
– Было время, когда она считала, что любит меня.
– А ты? Ты любишь ее?
Айвэн ничего не ответил. Он не мог. Но молчание его словно придало сил старой графине – она вдруг неожиданно быстро подошла к нему. – Если любишь, так ей и скажи, Айвэн! Ведь она романтик. Несмотря на всю свою ученость, она самый настоящий романтик. Чтобы удержать ее, ты должен ей это сказать. Скажи ей, что ты ее любишь!
– Тоже мне, знаток! – отрезал Айвэн. – Да что вы понимаете в любви?! Впрочем, может быть, вы действительно любили своего мужа… Но, думаю, вы не удивитесь, если я вам не поверю.
Его сарказм покоробил ее, но не остановил. Графиня по-прежнему смотрела ему в глаза.
– Я наделала много глупостей в жизни, – сказала она. – И я уже не могу исправить ни одной своей ошибки. Прежде всего это касается моего жестокого отношения к тебе. Ты был перепуганным одиноким ребенком, а я не пожалела тебя. Я причинила тебе боль и страшно раскаиваюсь. Однако прошлое я изменить не могу. Зато я могу попробовать изменить будущее. Твое будущее.
Сколько лет Айвэн ждал этих простых слов, этой просьбы о прощении! А вот теперь они только еще больше разозлили его.
– Прошлое вы изменить не можете, – эхом отозвался он. – Что же до будущего… Я не хочу, чтобы у нас с вами было общее будущее!
Антония кивнула, тяжело вздохнув.
– Я понимаю. Но… но умоляю, не привноси свою ненависть ко мне в твои отношения с женой!
Айвэн взорвался:
– Эти две вещи никак между собой не связаны!
– Не связаны? – Глаза ее заблестели. – Тогда почему ты не можешь ее любить? А впрочем, все это глупости. Ведь ты же любишь ее, я это вижу. Все это видят.
Испарина выступила на лбу у Айвэна. Он сердито посмотрел на бабку, намереваясь осадить ее резким замечанием. Но вместо этого вымученно спросил:
– Если всем это видно, то почему она этого не видит?
– Ты должен сам ей об этом сказать, – отчеканила графиня. – Доверься ей, Айвэн. Открой ей свое сердце. Это единственное, что ей от тебя нужно.
Айвэн больше не хотел ничего слышать. Он не хотел ей верить. А вдруг она ошибается, и Люси не любит его? Что, если он отдаст ей свое сердце, а она все равно уедет? Тогда он окончательно потеряет свое достоинство. Самоуважение. То немногое, что осталось от его гордости. А впрочем, невелика потеря! Это ничто по сравнению с тем, что он может приобрести: любовь Люси.
Все еще глядя ему в глаза, графиня медленно произнесла:
– Я много о тебе думала, Айвэн. И очень часто несправедливо. Но я никогда не думала, что ты трус. Никогда.
– Вы меня плохо знаете, – пробормотал Айвэн себе под нос.
Он действительно трус: он всю жизнь боялся обнажить свои чувства. Он боялся, что ему сделают больно. Но больше он трусом быть не хочет!
Айвэн коротко кивнул бабке и вышел. Ноги сами понесли его к комнате Люси.
25
Люси сидела у окна. Солнце еще вовсю ласкало землю, но тут и там уже появлялись первые предвестники осени. Платаны начали сбрасывать листву, маргаритки завяли, самшитовые деревья, обрамлявшие садовую дорожку, уже были подстрижены так, чтобы пережить долгий зимний сон и дождаться следующей весны.
Люси положила руки на живот, где уже никого нет. Наступит ли и для нее весна? Зародится ли когда-нибудь и в ней новая жизнь? Родит ли она ребенка?
Увы, она знала ответ, который заставлял ее содрогаться. Без Айвэна ничего этого не будет. Если она вернется в Сомерсет, ничего этого не будет. А Айвэна она прогнала…
В глазах у нее стояли слезы. Боже, зачем она это сделала?! Справедливо ли требовать от него больше, чем он может дать? Ведь если Айвэн ее не любит, то это потому, что он ничего не знает о любви. Она могла бы, набравшись терпения, научить его этому. А теперь…
Люси вновь перевела взгляд на деревенский пейзаж, открывающийся за окном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39