— Кощунством?!
От этих слов Жерар остолбенел. Неужели это Манон? Она так спокойно и холодно рассуждает об их близости, как будто речь идет о давно прошедших днях? Перед ним стояла женщина, которую он никогда не знал. Она была настолько сильной, что он не смог бы привычно манипулировать ею, как делал это раньше. Что ж, придется менять тактику… поскольку, по правде говоря, она все еще была ему нужна.
Жерар продолжал, но уже с мольбой в голосе:
— Слово «кощунство» гораздо больше подходит сейчас к твоим словам. Манон, ты же знаешь, как высоко я ценю тебя!
— Нет, это не так.
— Так! Признаю, я был груб в прошлый раз и…
— Ты надеешься разжалобить меня, поскольку не хочешь обрывать нашу связь до тех пор, пока не почувствуешь, что больше не нуждаешься во мне.
— Non!
— Терять то, что ты считаешь своей собственностью, представляется тебе немыслимым.
— Я дорожу тобой гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Ты нужна мне, Манон.
— Неправда!
— Ты нужна мне, Манон, особенно сейчас. Неужели ты не понимаешь, как я одинок в этом мире без тебя! Габриэль в руках человека, который, используя ее, намерен уничтожить меня. Не проходит ни одной минуты, когда бы меня не преследовали мучительные мысли о том, как она страдает. Манон, она — невинная девушка, почти дитя, и страшно подумать о последствиях того, что ей пришлось пережить. И виной этому — я. Ты одна способна понять, что я испытываю. Только ты — единственный человек, к которому я могу обратиться в такую минуту.
Дрожащими руками Жерар привлек к себе Манон. Ее обволакивающее тепло немного успокоило его, и он прошептал:
— Je t'offence, Manon. Я обидел тебя, Манон. Поверь, я никогда больше не буду обращаться с тобой так жестоко. Бог ведает, когдая вновь обрету свою Габриэль. И я не могу теперь потерять тебя.
— Оставь меня, Жерар!
Манон прошептала очень тихо. Он сделал вид, что не услышал этих слов, и крепко прижал ее к себе. С отчаянием в голосе он прошептал:
— Я не могу потерять тебя, Манон.
— Жерар…
Манон тяжело задышала. Он мог слышать, как неровно билось ее сердце, будто пыталось сопротивляться ему. Но она уже проиграла это сражение, а он закреплял победу, покрывая ее лицо, шею, уши поцелуями, умоляя так страстно, что сам приходил в изумление:
— Молю тебя, Манон. Ma cherie, mon amour, прости меня.
Он коснулся губ Манон, содрогнувшись от страсти, усилившейся при мысли, что мог бы потерять ее. Он не может потерять ее… сейчас.
— Manon… Je t'en prie…
Страстные мольбы Жерара сломили Манон. Жерар умолял простить его! Она задрожала и покорно отдалась его ласкам, слушая этот тихий шепот. Слова любви. Нежная страсть. Он любит ее!
Чувство радости захлестнуло ее, их губы слились в долгом поцелуе.
И снова ночь. Над головой небо, покрытое звездами более яркими, чем драгоценности в монаршей короне, а вокруг море, серебристым блеском переливающееся в свете полной луны.
В каюте Рогана тихо. Но это безмолвие лишь обостряло каждый скрип и шелест на корабле, стоящем посреди пустынного тропического моря. Эта тишина не несла в себе ни мира, ни безмятежности. Его слух ловил малейшие, чуть слышные звуки в соседней каюте.
Ему не надо было выглядывать наружу, Роган узнал эти звуки. Габриэль не могла уснуть. Она не спала и в предыдущую ночь. Последние слова, сказанные ими друг другу, были очень резкими. Он вышел из себя, когда она в очередной раз стала защищать своего отца, который на деле не заслуживал ни ее участия, ни любви. Он безуспешно пытался убедить ее в том, что истинный Пуантро является порочным, жестоким человеком, применявшим пытки и испытывавшим радость при виде боли, унижения и даже смерти.
Тревожащие звуки из каюты Габриэль прервали его размышления. Затаив дыхание, он стал напряженно вслушиваться, а затем вскочил на ноги.
Проход был тускло освещен. Он открыл дверь ее каюты и замер. Вновь раздался поразивший его звук: Габриэль, уткнувшись в подушку, рыдала.
Присев на кровать, он коснулся ее щеки. Она была мокрой от слез. Щемящее чувство жалости пронзило его, и он обнял Габриэль. Она не сопротивлялась, когда он шептал в ухо, вдыхая знакомый аромат ее волос:
— Габриэль, я никогда не хотел, чтобы вы плакали. И никогда — даже на миг — я не хотел бы причинить нам хоть малейшую боль.
Роган поднял лицо Габриэль. В полутьме он смог разглядеть ее еще влажные щеки, трепетавшие губы и неожиданно для себя самого произнес слова, которые более не мог держать в себе:
— Габриэль… единственное, чего бы я желал, это любить вас.
Знакомое тепло, исходящее от тела Рогана, согрело и оживило Габриэль в тот самый миг, когда его последние слова повисли в тишине.
Минутой ранее, когда он, высокий и широкоплечий, стоял в дверях каюты, она почувствовала, несмотря на полумрак, что это именно Роган. Она почему-то была не в состоянии ни пошевелиться, ни произнести ни слова, когда он подошел к кровати и склонился над ней. Его густые черные волосы немного топорщились, отказываясь подчиниться нетерпеливой руке, выражение лица было абсолютно спокойным, а золотисто-карие глаза блестели в тусклом свете фонаря. То, что он обнял ее и крепко прижал к себе, показалось ей таким естественным.
Единственное, чего бы я желал, это любить вас.
Эти слова, так страстно и так искренне произнесенные, но…
Неуверенность закралась в сознание Габриэль. Был ли человек, обнимавший ее сейчас и говоривший такие нежные слова, столь притягательным для нее Роганом? Были ли эти руки, так крепко прижимавшие ее к себе, губы, касавшиеся ее, поцелуи, которые вызывали такой сильный жар и такие глубокие стоны, достойными того, чтобы она могла прижаться к нему еще сильнее и ответить со всей силой загорающейся страсти?
Или… это был Рапас? Габриэль резко отпрянула, мгновенно вынырнув из чувственного помрачения.
— В чем дело, Габриэль?
Внезапно напрягшись в его объятиях, она прошептала:
— Ты правда Роган? Или… Рапас?
Золотисто-карие глаза, озаренные любовью, сузились на миг, но их некогда хищное выражение не вернулось. Вместо этого со всей присущей ему нежностью он проговорил:
— Я бы хотел… — Поколебавшись, дрожащими пальцами он откинул с лица девушки непослушный локон, трепетно погрузил руку в ее роскошные волосы и убежденно продолжил: — Могу сказать только одно, Габриэль. Человек, который держит тебя в своих объятиях, является таким, каким ты его видишь. Этот же человек похитил тебя из безопасного мира монастыря, держал в плену, угрожал и навязывал свою волю. Этот человек вызывал ярость и не давал тебе покоя, поскольку на каждом шагу ты бросала ему вызов.
Голос Рогана стал более глубоким.
— Он же оберегал тебя при любом испытании, страдал от твоих мучений, будто от своих собственных, наслаждался беседами с тобой и высоко ценил сложившиеся между нами отношения.
Роган сделал паузу, а затем продолжил еще более эмоционально:
— Тот же человек держал тебя в объятиях во время сна и чувствовал себя опустошенным, когда находился в разлуке с тобой. И кто мог предположить в момент нашей первой встречи, что придет время и важно для него будет только одно — держать тебя в своих объятиях так, как сейчас.
Приблизив к устам Габриэль губы, Роган запечатлел долгий и горячий поцелуй, который вызвал у нее сладостные приливы блаженства, окутывавшие ее сознание все сильнее и сильнее, так что она…
Роган прервал поцелуй, его грудь тяжело вздымалась, а черты лица неожиданно стали жесткими. Она ощутила, что все его мускулы замерли от напряжения, когда он заставил себя проговорить:
— Но не забывай, что человек, который держит тебя в своих объятиях, также и Рапас, смертельный враг твоего отца. Он не отступит ни на шаг от своей скрепленной кровью клятвы.
Габриэль почувствовала неодобрение, пробежавшее по его лицу при ее попытке протеста, оно сменилось колебанием, после которого он продолжил:
— Полная же правда заключается в том, Габриэль, что хотя Рапас взял тебя в заложницы, он и сам оказался твоим заложником и не испытает истинного триумфа или радости в преддверии того, что он поклялся совершить.
У Габриэль так запершило в горле, что она не могла говорить. Протянув руку, девушка погладила Рогана по щеке. Тихий шепот был ее ответом:
— Мне надо знать только одно. Мой отец… ты не причинишь ему физической боли?
Черты его лица прояснились:
— Нет.
Этот неприукрашенный ответ потряс ее.
— Роган… — Она всхлипнула. — Скажи мне еще несколько слов, чтобы я могла окончательно успокоиться.
Роган понизил голос:
— Я могу дать тебе, Габриэль, только одно обещание. Мгновения, которые мы проведем в объятиях друг друга, будут прекрасны. Я сделаю их такими. Я подарю тебе все, что у меня есть. Сегодня мы оставим в стороне то, что мучает нас обоих. Оставим вместе, Габриэль, как и должно быть…
О да, она осознавала истину этих слов. Эта истина была запечатлена в сердце, которое Роган постепенно открывал ей, в звуке его голоса и в тех эмоциях, которые он пытался побороть, ожидая ее ответа.
Что ж, никаких извинений, никаких обещаний, никакого завтра. Только страсть, которую он должен разжечь в ней… если она откажет ему. Если бы она могла отказать ему.
Не в состоянии вымолвить ни слова, Габриэль положила руки на плечи Рогана. Девушка заметила, с каким усилием он пытается сдержать себя, когда она потянулась к нему губами, пальцы скользнули в его волосы и наклонили голову, чтобы подарить поцелуй. Дрожь пронзила Габриэль с головы до пят в тот момент, когда его руки обняли ее и прижали к своему сильному телу.
Роган… Рапас… один и тот же мужчина, который украл ее сердце Роган, лежа рядом с Габриэль, крепче прижал ее к себе. Она стала для него неожиданным чудом, бесконечной радостью, богатством, которым он никогда не надеялся овладеть. Он бессчетное число раз целовал ее, поглаживая своей огромной рукой искрившиеся волосы девушки, которые так очаровали его.
Тяжелые локоны под его пальцами струились, как мягкий шелк. Ее брови выпрямлялись и разглаживались, когда он проводил по ним губами. Ее нежные веки трепетали от его поцелуев. Он чувствовал нервное биение жизни, когда прижимался губами к ее виску, спускался по щеке до изящного изгиба ушной раковины, а затем снова возвращался к губам — таким мягким… таким невероятно мягким.
Он только на мгновение оторвался от Габриэль, чтобы сбросить вниз одеяло, и услышал прерывистое дыхание, когда стянул с нее хлопчатобумажную рубаху. На мгновение в глазах девушки, оставшейся совершенно обнаженной, появились страх и напряжение, когда он сбросил с себя рубашку и расстегнул пуговицы на брюках.
Дрожь, пронзившая Габриэль при виде его нагого тела, вызвала в нем невыразимую нежность, которую он не испытывал никогда ранее. Он медленно лег на нее, испытав состояние невыразимого блаженства, когда их обнаженные тела впервые соприкоснулись.
— Это наша ночь, Габриэль. И она будет нашей всегда.
Он осыпал ее приоткрытые уста поцелуями, жадно ловя их губами. Он снова и снова целовал ее щеки, подбородок, шею, изгиб ее плеча, пока страсть не накалила его до предела. Он приподнялся на миг, чувствуя, как бешено колотится ее сердце, и, опустившись ниже, прикоснулся к ее соскам, а затем медленно и осторожно прикоснулся губами к ее набухшей плоти. Волна экстаза прокатилась по его телу, когда Габриэль издала громкий протяжный стон. Он целовал, проникая в нее все глубже и лаская руками ее шелковую кожу. Вдруг он почувствовал, как она несколько напряглась. В ее глазах он увидел тень страха и затаенный, невысказанный протест. Нет, еще рано…
Поднявшись наверх, Роган снова запечатлел на ее губах страстный поцелуй. Желание пронзало так сильно, что он с трудом мог ему сопротивляться. Оторвавшись на мгновение от ее губ, он горячо прошептал:
— Габриэль, скажи, что хочешь меня.
И снова его заполнила нежность при виде того, как покраснели щеки Габриэль, а ее невинные глаза стали искать поддержку в его взгляде. О да, она хотела его, очень хотела. Он мягко подбодрил ее:
— Скажи мне, Габриэль.
Рука его скользнула вниз, лаская нежную плоть, которую он оставил минутой раньше. Дрожь пробежала по спине Рогана, когда он почувствовал влажное доказательство желания, которое она стеснялась выразить словами. Он нащупал пальцем чувствительный бугорок и начал нежно гладить его, чувствуя, как учащенно забилось ее сердце, и снова прошептал:
— Скажи мне, Габриэль, что ты чувствуешь.
Девичьи ресницы затрепетали, когда эти поглаживания стали более дерзкими. Он впился в ее полураскрытые губы, чувствуя языком их изящный изгиб, тогда как рука его продолжала нежную ласку.
— Тебе нравятся мои прикосновения, Габриэль? Скажи мне… скажи, что ты хочешь.
Он отпустил ее губы, целуя подбородок, и услышал, как она выдохнула:
— Мне нравятся твои прикосновения… как то…
— Как что?
— Как то… как ты прикасаешься ко мне сейчас.
— Так? — И он более энергично продолжил ласкать ее плоть.
Она задержала дыхание.
— Тебе это очень нравится?
В ответ она тяжело задышала.
— Очень?
— Очень.
— Ты хочешь, чтобы я остановился?
— Нет.
— А еще что ты хочешь, Габриэль? Скажи мне. Дорогая… скажи мне.
— Я хочу…
— Габриэль…
— Я… я хочу еще.
Ее шепот пронзил его тело очередной волной экстаза, огонь желания разгорался все сильнее.
Да, он знал, чего хотела Габриэль, даже если она не осознавала этого сама.
Он снова опустился ниже. Она вздрогнула.
— Ты хочешь, чтобы я целовал тебя, дорогая? Ее сердце бешено колотилось.
— Да.
— Глубоко?
Оно заколотилось еще неудержимее.
— Да.
— Ты хочешь, чтобы я заставил тебя испытать…
— Да… да… да…
Роган с трудом сдержал собственный стон и опустился еще ниже. Продолжая ласкать возбужденное тело Габриэль, он поднял ее и положил на себя. Роган почувствовал, как судорога пронзила девичью плоть, когда он с удвоенной энергией начал целовать ее. Теплый женский аромат еще больше возбудил его. Он сильнее прижался губами и скользнул языком в ее глубину.
Негромкий вскрик Габриэль заставил его поднять глаза. Мягким шепотом он погасил зарождавшуюся в ней тень паники:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44