— Я ничего не хочу слышать, Мари! Предупредив таким образом замечания, готовые сорваться с губ Мари, она, повернувшись к зеркалу, стала внимательно себя разглядывать. Манон ожидала, что Жерар может прийти в любой момент, а она еще не готова для этой встречи.
Вдруг Манон сразил новый приступ тошноты, отчего на лбу ее выступила испарина, и потребовалось какое-то время, чтобы перевести дыхание. Жерар не обещал быть наверняка, но Манон была уверена в его визите. Потребность излить кому-то душу, усилившаяся у него из-за похищения Габриэль, уже привела его сюда сегодня днем. Пуантро признался, что ему хоть несколько минут было необходимо поговорить с ней.
Ощущение какого-то неблагополучия, не связанного с ее физическим состоянием, на мгновение посетило Манон, и она нахмурилась. Держа Жерара за руку, она шептала ему слова утешения, которые он желал от нее слышать, пока излагал свой план привлечения к освобождению Габриэль Жана Лафитта. Она не решилась сказать, что вовлечение Лафитта в это дело было бы ошибкой. Манон инстинктивно чувствовала, что если даже заикнется об этом, то вызовет взрыв негодования у Жерара. Она решила, что вечером постарается найти возможность предостеречь его. Час тому назад, когда она была совершенно готова встретить его, ею овладела неудержимая тошнота. Манон охватила паника.
Бедная женщина вытерла капельки пота со лба. При любых других обстоятельствах неожиданный приход Жерара только обрадовал бы ее и наполнил душу новыми надеждами, но сейчас она не могла допустить и малейшего намека на свое состояние. Последний же приступ тошноты был таким сильным, что после него ей пришлось заново одеваться и приводить себя в порядок.
Манон надела желтое батистовое платье, о. котором Жерар как-то сказал, что оно создано для нее. Но теперь наряд не радовал. Она еще не совсем пришла в себя: цвет лица был чуть сероватым, а волосы…
— Мари… — Руки Манон дрожали, когда она подкалывала последний светлый локон изящным гребнем, а затем повернулась к молча стоявшей позади нее служанке. — У меня не болезненный вид? Может, добавить румян на щеки?
— Non. Vous etes tres belle.
Глаза Манон наполнились слезами. Она подумала, что для Мари всегда будет красивой. Резко поднявшись, она обняла пожилую женщину и крепко прижала к себе. И, отвечая на молчаливый вопрос, который мучил Мари, сказала:
— Все будет хорошо. Вот увидишь.
Звук повернувшегося во входной двери ключа заставил Манон остановиться на полуслове. Она последний раз бросила на себя взгляд в зеркало и устремилась к любимому. Она была уже в передней, когда Жерар закрыл за собой дверь. Чуть охнув от его крепкого объятия, она подставила губы для поцелуя. Он впился в нее с неудержимой страстью, и Манон поняла, что в эту ночь Жерар не будет тратить время на душеспасительные разговоры.
Вернувшись обратно в спальню, Манон неосознанно заметила, что Мари, как обычно, уже успела исчезнуть.
Пинком Жерар захлопнул за собой дверь и, запустив руки в волосы Манон, ничего не оставил от тщательно уложенной прически. Гребень полетел на пол. Поцелуи красноречиво свидетельствовали о нетерпении: он притянул ее к себе, властно требуя любви, не дожидаясь, когда она ему это предложит… Манон услышала треск тонкого батиста, когда он сорвал с ее плеч платье и сдернул корсаж, чтобы оголить грудь.
Манон громко застонала, когда Жерар опустился перед ней на колени и, припав губами к ее соскам, стал тянуть их с возрастающей страстью, одновременно расстегивая платье, пока не сбросил его на пол. Наконец его страсть дошла до кипения, он уложил ее на ковер и, сбросив панталоны, без какой-либо предварительной ласки, причиняя боль, с силой вошел в нее.
Манон тяжело дышала: страх и страсть переплелись… Жерар, продолжая свои бурные атаки, ощутил ее скрытый протест. Припав к ней всем телом, он прошептал на ухо:
— Помоги мне забыться, Манон! Заставь забыться, как можешь только ты… ну же… ну… ну!..
Сопровождая свои слова глубоко проникающими толчками, Жерар все больше заполнял ее. Страх Манон стал переходить в сочувствие, и она обхватила его руками, помогая осуществлять лихорадочные действия. Недоверие сменилось мыслью, что Жерар наконец осознал, как она ему необходима. Неужели этот ужасный случай с Габриэль оказался тем указующим перстом, который подтолкнет Жерара на официальное оформление их отношений раньше, чем станет известно о ее положении? Отдавшись бешеной страсти Жерара, Манон вошла в его ритм. Все мысли улетели прочь, осталось только ощущение внутреннего торжества, отразившееся в хриплом крике, который прозвучал в унисон с криком Жерара, дошедшего до кульминации.
Прижав к себе лежавшего без сил и без движения Жерара, Манон наслаждалась апогеем любви, испытанной ими одновременно, и рисовала себе счастливое будущее, которое не за горами. Они с Жераром…
Для Манон стало полной неожиданностью, когда Жерар вдруг вырвался из ее рук и вскочил. Манон увидела, как он натянул брюки и, не говоря ни слова, направился к двери. Нет… только не это…
Несчастная женщина лежала на полу спальни, обнаженная, с растрепанными волосами. Рядом беспорядочной кучкой лежала одежда, которую она так тщательно выбирала! Манон чувствовала себя униженной до последней степени. Она понимала, что, если окликнет Жерара, это ничего не даст.
Звук захлопнувшейся наружной двери слился с неудержимыми рыданиями Манон.
Габриэль охватила странная внутренняя дрожь, когда она, спустившись по лестнице, направилась к каюте капитана.
Роган… Шестым чувством она ощущала, что он не обманул ее, назвав свое имя. Она также понимала, что это признание было уступкой ей, а он мало кому уступал.
Подойдя к двери каюты, Габриэль, чуть поколебавшись, открыла ее. Роган вошел вслед за ней и, пока она любовалась через иллюминатор звездным небом, захлопнул дверь. Она никогда по-настоящему не понимала красоты ночного неба до того момента, пока вместе с ним не оказалась на палубе.
Так получилось, что пока они стояли у борта, сумрак постепенно перешел в ночь. Кроме них, на палубе не осталось ни души… Лишь разговор, который они вели между собой, нарушал торжественную тишину.
В эту ночь она узнала, что Роган еще мальчишкой посвятил себя морю, после того как его родители скончались во время эпидемии оспы. Шаг за шагом он прошел весь путь от матроса до капитана. Было очевидно, что он очень гордился этим и, как ей показалось, имел на это право. Она чуть не испортила всю атмосферу доверительности, когда спросила, каким образом он стал пиратом.
Габриэль подумала, что никогда не забудет, как он тогда на нее посмотрел. Казалось, он ненавидит ее… но в то же время она почувствовала, что это не так.
В голосе Рогана прозвучал сарказм, когда он сделал встречный ход, поинтересовавшись, как она оказалась дочерью Жерара Пуантро. Отказываясь замечать этот тон, она рассказала о матери и об отце, которых совершенно не помнила, о пожаре, послужившем причиной их смерти и оставившем ее сиротой. Она поведала ему, что именно Жерар Пуантро, рискуя жизнью, бросился, спасая ее, в огонь.
После этого рассказа Роган задал вопрос, который ее озадачил: почему?
Она помнила то пристальное внимание, с которым он глядел на нее, когда она отвечала. Габриэль пронзила мысль, никогда до сих пор не произносившаяся вслух, что Жерар Пуантро рисковал жизнью в ту роковую ночь не из-за любви к ней, а потому, что она была единственным, что у него оставалось от женщины, которую он любил больше собственной жизни.
Минутой позже она пожалела, что ответила именно так, понимая, что тем самым помогла Рогану в полной мере ощутить власть над ее отцом. Она рассердилась, решив, что он спровоцировал ее на это предположение, однако сразу заметила, что Роган лишь сильнее нахмурился, не проявив никаких признаков торжества. Более того, он показался ей опечаленным.
Ей тоже стало грустно. Каковы бы ни были заблуждения Рогана, убежденного, что ее отец — чудовище, виновное в его несчастьях, она хотела бы…
Ход мыслей Габриэль был внезапно прерван Роганом, который присел на край койки. Такой большой и широкий, он, казалось, заполнил собой все пространство, когда снял один сапог и приготовился снимать другой…
Габриэль окончательно растерялась, когда он приготовился снимать рубашку. Заикаясь, она спросила:
— Что вы делаете?
Роган ответил на удивление ровным голосом:
— Я собираюсь лечь спать.
Габриэль вся сжалась под взглядом Рогана. Его действия и прежние заявления о том, что эта постель принадлежит ему, как бы вновь явились для нее полной неожиданностью. Он понял ее состояние. Свободный откровенный разговор на палубе способствовал созданию доверительной атмосферы, не соответствовавшей жестокой действительности. Она стала менее защищенной. В той же степени менее защищенным стал он сам. Очень быстро, гораздо быстрее, чем она, Роган ощутил опасность этой ситуации.
Помолчав, Роган справился с дыханием. Габриэль Дюбэй при всей ее совершенной красоте и естественной привлекательности все же оставалась дочерью Жерара Пуантро… и его заложницей. Он покрылся испариной, поняв, как близок был к тому, чтобы сдать позиции этой милой девушке, так ловко продемонстрировавшей, что за полыхающей злостью, которая исходила от нее прежде, скрывается обещание сладкой, как мед, нежности.
Отказавшись развивать последнюю мысль, Роган решил во что бы то ни стало сохранить контроль над ситуацией. Габриэль по-прежнему глядела на него не мигая. Голос заметно похолодел, и она спросила:
— А где, предполагается, буду спать я?
Роган, набравшись храбрости, решил не отступать:
— Вы, если пожелаете, можете разделить со мной эту постель.
Он заметил лед, застывший в ее глазах, и понял, что перемирию пришел конец, когда Габриэль звенящим голосом с хорошо знакомой ему ненавистью ответила:
— Я не желаю.
Это опять была мадемуазель Габриэль Дюбэй. Поднявшись, Роган сбросил рубашку. Он увидел, что Габриэль невольно отступила на шаг, и пожал плечами:
— Выбор за вами.
Он совершенно не был готов к реплике Габриэль, когда она, внезапно залившись краской, выпалила: — Вы сделали это преднамеренно, не так ли?
— Что сделал?'
— Притворились таким милым… чтобы обезоружить меня.
— Нет.
Габриэль продолжала, будто не услышав:
— Вы пытались доказать мне… убедить меня в том, что я не права. Верно?
— О чем вы?
— Помните? «Никогда» — слишком ничтожное слово, чтобы встать между нами…
— Габриэль…
— И не пытайтесь больше притворяться!
Роган был явно расстроен. Это явствовало даже из того, как он бросил рубашку на ближайший стул и присел на край кровати. Он желал бы восстановить ту тихую близость, которая возникла между ними, когда они вместе стояли на палубе. Если бы она смогла взглянуть на него так, как смотрела тогда…
Вместо этого бесцветным голосом он произнес слова, показавшиеся ему самому отвратительными:
— Прошлой ночью вы делили со мной эту кровать. Можете сделать это и сейчас.
Габриэль не ответила.
— Можете взять из ящика другое одеяло и устроить себе постель там, где вам покажется удобным.
Опять никакого ответа. Он повторил: — Выбор за вами.
Габриэль глянула на дверь, и Роган нахмурился:
— Нет, это было бы неразумно. За этой дверью вас ожидает значительно большая опасность, чем внутри каюты.
Сделав это заявление, он добавил хриплым голосом:
— Делайте что угодно. Я ложусь спать.
Роган уменьшил свет в лампе, затем лег и закрыл глаза. Сквозь чуть приоткрытые веки он наблюдал, как, постояв еще немного, Габриэль с каменным лицом повернулась к стоявшему в углу ящику. Он проследил, как она достала одеяло и свернулась калачиком поблизости на полу.
Габриэль закрыла глаза. Она была гораздо более удручена, чем зла, когда плотнее завернулась в одеяло и попыталась поудобнее устроиться на жестком полу каюты.
Она не понимала происшедшего. Почему человек по имени Роган позволил ей на короткое время увидеть его истинное лицо, чтобы потом внезапно вновь скрыться под маской? Она подумала, что не смогла бы с уверенностью утверждать, существует ли этот нежный Роган вообще.
Одно было ясно: Роган в действительности оказался Рапасом. Но как она хотела бы… У нее засаднило в горле, и Габриэль мысленно осудила себя за ребяческую глупость. Реальностью был холодный пол, на котором она лежала.
Боль разливалась по телу острее, чем она могла вынести. Однако, стараясь уснуть, она заставила себя выбросить из головы слабовольные мысли.
Свет лампы в каюте отбрасывал тусклые тени, когда Роган открыл глаза. Он уже не раз за последние несколько часов просыпался, чтобы взглянуть на свернувшуюся калачиком на полу фигурку. Он не мог разглядеть выражения лица Габриэль, но чувствовал, что сон ее неспокоен. Он слышал, как она беспрерывно ворочалась, что-то бормоча про себя.
По собственному опыту он знал, что такое старая палуба на корабле. Рогану слишком часто приходилось спать на голых досках, чтобы потом он смог забыть это. Ему даже пришло в голову, что его бессонница навеяна этими воспоминаниями, но он знал, что это не совсем так.
Габриэль не была обременена таким горьким опытом. Она являла собой образец утонченной барышни с весьма ограниченными представлениями о сложностях жизни.
Она чуть застонала во сне, как бы подтверждая его мысли, и Роган вздохнул. Он вдруг страшно разозлился на себя за то, что расчувствовался по поводу испытываемых Габриэль неудобств. По сути, его сентиментальность привела к тому, что он сам чувствовал себя как будто связанным. Роган поднялся и сел на кровати. Повинуясь безотчетному порыву, он поднялся И в мгновение ока оказался рядом со спящей Габриэль.
Она не сопротивлялась, когда он поднял, ее на руки. Напротив, она со вздохом прильнула к нему. Ни на мгновение не открыла она глаз и тогда, когда он положил ее на край широкой постели, а сам вытянулся рядом с ней.
Ему не пришлось тянуться к ней, чтобы покрепче обнять. Повернувшись к Рогану, как к магниту, она инстинктивно прижалась к нему, как это было прошлой ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44