Оттуда оглядывала свой храм каменная повелительница. Ее взгляд вызывал отвращение и ужас во мне — как, пожалуй, в любом добром христианине.Богоматерь в четыре сажени высотой сидела на каменном блоке и дала свою левую грудь маленькому младенцу Иисусу — нагому, как и она сама. Вокруг Его головы сверкал в свете огня кроваво-красным цветом золотой нимб. Но тем, что делало из знакомого образа самый проклятый идол еретиков, было лицо Святой девы. В нем не было ничего человеческого — это была корова, на голове которой сидели два могучих рога. Какое святотатство! Значит, так еретики насмехались над нашей дорогой мадонной?Я услышал, как кто-то благоговейно прошептал слева:— Изида и Гор…Это был Вийон, и лишь теперь я понял: фигура с черепом коровы была Изидой, богиней плодородия, а ребенок со светящимся нимбом над головой — ее сыном Гором, богом солнца и неба.Но насколько ошеломляюще сильно статуя была похожа на изображения младенца Христа со своей матерью! Если бы не было коровьего черепа, символ плодовитости, то скульптура могла бы стоять и в соборе Нотр-Дама, и я спросил себя, случайно ли это сходство или не указывает ли оно на глубокую связь между богиней Египта и Богоматерью христиан…Четверо столь же старых знакомых, как и Фролло в белом плаще с крестом и мечом на перевязи, ожидали нас перед статуей богини: Андри Мюнье, Дени Ле-Мерсье, Жак Шармолю и Жиль Годен. Когда нотариус узнал меня, он сделал поспешно два шага вперед, изучая меня, как хищник — свою добычу, и крикнул прерывающимся голосом:— Вот этот парень, с которым целестинец Аврилло разговаривал перед смертью!— Это теперь не имеет более значения, — холодно ответил Фролло. — Если бы вы узнали его раньше, брат Годен, то это сэкономило бы нам много усилий. Он, сам того не зная, был хранителем солнечного камня.— Я искал его по всему Парижу.— Вы пару раз совсем рядом проходили мимо него, когда посещали меня в Нотр-Даме. Он, собственно, никто иной, как мой писец Арман Сове.— Вот этот? — Годен чуть было не задохнулся. — Клянусь Отцом Добрых Душ, если бы я мог предположить такое!— Месье Сове всегда был рядом, как выяснилось, — Фролло, похоже, забавлялся; эту черту за ним я едва ли знал. — Не вы ли подглядывали за нами в храме под Нотр-Дамом?Я кивнул и спросил:— Вы знали об этом все время?— Нет, но кое о чем я догадывался.— Собрание старых знакомых, — заметил я. — Не хватает только глупого поэта Гренгуара.— Его вы напрасно будете здесь искать, — сказал слегка презрительно Фролло. — Я больше не нуждаюсь в нем, и потому отпустил его со своей службы. Что он делал — то делал за деньги. Здесь же нужны только те люди, которые готовы умереть за свою веру.— Вы не боялись предательства, если Гренгуар продажен? — спросил я.— Он знает, как мы обращается с предателями. Я полагаю, наш поэт лучше будет спать спокойно, нежели рассчитывать ночь за ночью на визит кротов. К тому же, скоро не будет иметь значения, что делал или позволял себе Гренгуар. Да и поведение каждого отдельного человека утратит значение.— Потому что потом больше не будет людей, — продолжил глухой голос прямо в тот момент, когда цепь кубиков остановилась над бассейном с водой, и ее постоянный грохот затих в легком звоне. Из тени позади статуи Изиды выступило таинственное существо, при виде которого Томмазо и Аталан-те издали громкие крики удивления. Это был повелитель подземного мира. Глава 5Ананке! Возможно, и я издал бы крик ужаса, если бы мне не был знаком его вид: лицо из металла, которое казалось в свете огней расплавленным железом. Глаза из смарагдов, которые, как свет, излучали зеленые лучи пламени. Как и прежде, великий магистр был одет в белый плащ тамплиеров и держал в правой руке знак своего достоинства — жезл из черного дерева, наконечник которого венчал восьмиконечный крест. Это была новая встреча, от которой я бы предпочел отказаться.Шепот коснулся моих ушей, он исходил от Леонардо:— Впечатляет Фролло и других сумасшедших! Я уже вырос для этого!Леонардо стоял рядом со мной, и только я, казалось, расслышал его тихие слова. Я знал, что у нас была в запасе еще пара сюрпризов для дреговитов, но сомневался, что Это нам поможет против их численного перевеса.— Кто вы? — крикнул я человеку в маске. — Почему вы скрываете ваше лицо под маской?— Что бы меня не узнали, ты, болван. Что ты себе возомнил?Голос великого магистра звучал скорее обрадовано, нежели рассержено. Из-за глухого, пустого звучания, которое придавала его голосу маска, я ничего не мог точно определить. Поэтому напрасно я пытался соотнести голос с ближайшим советником короля Людовика. Его слова обладали металлическим, механическим звоном, словно великий магистр был частью огромной машины.— Возможно, вы прячетесь, чтобы люди не увидели зло в вашем лице? — возразил я. — Ваши люди могли бы узнать, что они служат соблазнителю и вредителю, а не спасителю!Теперь он громко рассмеялся, хотя не радостно, а презрительно:— С такими речами ты не запутаешь нас, человек. Сатана может вкладывать тебе в рот сколько хочет лжи. Все это напрасный труд.— Ваши слова — от Сатаны! — закричал я.Великий магистр устал от меня, отвернулся и подал знак неизвестному мне человеку в белом плаще, стоявшему в тени. Обеими руками очень худой тамплиер принес сверкающую серебром миску, в которой лежал, видимо, тот самый смарагд, который якобы происходил из короны Люцифера. Солнечный камень! Он не сверкал, не выглядел как нечто особенное.И все же великий магистр склонился перед зеленым камнем и сказал:— Время страданий и сомнений прошло. Еще пара вздохов, — и человечество будет освобождено от проклятия плоти. Брат Фролло, ваши заслуги велики. Вам отдается честь отнести солнечный камень на его место в мировой машине.— Сейчас? — вырвалось у Вийона. — Вы хотите это сделать сейчас?— Почему бы нет, мировая машина уже давно готова, — спокойно ответил великий магистр. — Мы только ждали солнечного камня и годовой ярмарки, чья суматоха отвлекла бы от нас братьев Сен-Жермен-де-Пре. Вы столь же точно появились в это время, Вийон. Возможно, Отец Добрых Душ не оставил вас и ваших отступников. Тогда и ваши души тоже вернутся в рай вечного света.Он дал Фролло знак, и архидьякон, взяв себе миску со смарагдом, прошел мимо нас вниз по лестнице.Вийон пристально следил за ним и тяжело прошептал:— Сила разрушения вырвется, если произойдет трансмутация атома!— Не сила разрушения, а сила спасения, — возразил человек в маске. — Демокрит признавал, что в столкновении атомов живет дыхание одухотворенной силы, и уже Цицерон говорил об этой взаимосвязи с образованием души.— Не хотите ли вы еще назвать Эпикура? — спросил Вийон резко. — Он утверждал, что столкновение атомов создает души, миры и даже богов!— Ах, наконец, и вы осознали это и соглашаетесь со мной, — сказал великий магистр.— Ни в коей мере. Кто внимательно прочитал Эпикура, тот знает, что его представление о силе атомов отрицает Бога и божественное управление миром. Как и вы, я — человек с закрытым лицом. Вы используете силу атомной трансмутации не во имя добра. Вы не хотите спасти души, вы хотите их проклясть, разрушая этот мир. Власть, которая может создать богов, должна освободить одного единственного бога из темницы материи: Сатану!— Вы все также много болтаете, Вийон, вы вещаете все время одну и ту же ложь, — великий магистр обернулся к Фролло, который остановился внизу у лестницы и прислушивался к диспуту. — Не давайте себя обмануть, брат Фролло. Ну же, завершите великий план!Медленно, возможно, немного колеблясь, Фролло шагнул к печам и котлам. Я спросил себя, когда Леонардо сможет хоть что-то предпринять. Как бы невзначай он потрогал ремень на своей лютне, пока Шармолю не крикнул ему:— Чем это ты занимаешься там, парень?— Я хочу спеть песню, если позволите. Это кажется мне правильным способом пойти на смерть. И если это действительно спасение наших душ, то пусть оно произойдет под радостную песню.Прокурор нерешительно заморгал и повернулся к великому магистру. Тот сказал:— Дайте ему спокойно петь. Возможно, отступнику нужно придать мужество, потому что он догадывается, что спасение его души столь же неясно, как и судьба при игре в кости.Я наблюдал за Фролло, который взбирался по деревянной лестнице, и не мог понять, какую пользу нашел Леонардо для пения в этом момент. Но едва его пальцы коснулись струн, я понял его. Он извлекал из инструмента наряду со звуками маленькие выстрелы, стальные гвозди, которые выпрыгивали из морды коня.Первая игла попала в грудь Шармолю. Прокурор раскрыл глаза от удивления, когда схватился мощными руками за грудь, чтобы вытащить стрелу из раны. Но игла была столь малой, что исчезла под плащом. Зато ее действие было велико — благодаря яду, как я позже узнал. Шармолю упал на колени, и кровавая пена выступила на его выпяченной нижней губе. Гортанные звуки, которые он издал, были истинным пением под смертельную мелодию Леонардо.Второй выстрел попал в присяжного библиотекаря Университета Мюнье и повалил его рядом с Шармолю на пол, пока Леонардо крикнул:— Дымовые шары, быстро!Я был настолько сбит с толку, что реагировал крайне медленно — но не Томмазо. Он достал глиняный шар со своего лотка на животе и метнул его под ноги вооруженным дрегови-там. Глиняная скорлупа разбилась, а заодно — и стенки, разделявшие внутренние ячейки. Материалы, которые Леонардо набил в шары, смешались, и тут же дреговитов заволокло плотное серо-черное облако дыма. Кашляя, рыдая и спотыкаясь, они шли на ощупь со слезящимися глазами.Когда другие дреговиты поспешили на помощь к своим братьям по каменной лестнице, я отошел от своего оцепенения и бросил второй из двух дымовых шаров величиной с кулак, которые приготовил Леонардо. С тем же успехом: дреговиты споткнулись и упали с лестницы. Дым вонял еще злее, чем мировая машина, он кусал и наши глаза. Слезы потекли у меня по щекам.Великий магистр, Годен, Ле-Мерсье и тощий тамплиер, который, собственно, и принес солнечный камень, вынули свои мечи и наступали на нас. Еще один выстрел из удивительной лютни Леонардо — и худой тамплиер упал сраженный под ноги своих товарищей.Годен перепрыгнул через упавшего и занес меч над Леонардо. Ядовитые иглы были израсходованы. Итальянец поднял вверх свой инструмент, чтобы отразить удар Годена. Я подпрыгнул к нему, выхватил спрятанный кинжал из тайника в моем ящике на животе и вонзил его в бок Годена по самую рукоять. Это не стоило мне большого труда — достаточно было лишь вспомнить о несчастном целестинце.Дрожь пробежала по жирному лицу нотариуса, и он процедил:— Я должен был убить тебя…— Для этого тебе нужно было его найти, дурак! — прорычал Леонардо и ударил его лютней по затылку. Это окончательно сбило крепкого человека с ног. С дрожью и стоном он лежал перед нами — комок беспомощного, кровоточащего мяса.Наше нападение было неожиданным и имело краткосрочный успех, но оно потерпело поражение при численном перевесе врага, как я того и опасался. Кашляя и плюясь, первые дре-говиты вышли из постепенно рассеивающегося дыма и напали на нас. Один ударил Леонардо древком пики по голове и повалил его на землю рядом с Годеном. Мне кто-то сзади приставил арбалет в спину, готовый прострелить меня при малейшем движении. Так что мне пришлось послушаться его приказа и бросить кинжал. Томмазо и Аталанте, который по причине своего ранения едва мог защищаться, тоже должны были сдаться дреговитам. Только Вийона я нигде не смог обнаружить.— Вы храбры и изобретательны, но также — и глупы, — сказал великий магистр. — Зачем бороться, если уже проиграли?Он прервался и оглянулся. В этот неподходящий момент мне пришла в голову мысль, что он должен видеть мир через свои смарагдовые глаза только зеленым.— Куда подевался король «братьев раковины»? — спросил великий магистр, и в первый раз я заметил в его голосе оттенок неуверенности. — Кто видел Вийона?Крик из многих глоток был ответом. Теперь и я увидел моего отца, который во всей неразберихе следовал за Фролло и вскарабкался за ним на мировую машину. Архидьякон, который стоял на узком деревянном трапе на высоте около трех саженей, оглядел преследователя, поставил миску с солнечным камнем и достал свой меч.Вийон не предпринял никаких попыток для нападения, у него не было с собой никакого оружия. В десяти шагах от Фролло он остановился и сказал:— Не делайте этого, отец Клод! Я знаю, что вы лишь введены в заблуждение. Я видел ваши глаза. Вы сделаете все, чтобы достичь вашей цели, но только потому, что верите, что творите правое дело. Но вы ошибаетесь. Если вы выпустите силу солнечного камня, души не будут спасены. Тогда навеки победит Сатана!— Ложь! — залаял Фролло, и вены на его лбу вздулись. — Вы, отступники, лжете уже столетия, чтобы продолжить господство Сатаны, — он указал на солнечный камень. — Это — сила, которая победит зло!— Вы победите человечество, забирая у бедных душ возможность для очищения, — Вийон говорил печально, подавлено. Он верил в свою правоту столь же сильно, как и Фролло — в свою. Кто мог за считанные минуты повергнуть веру, которая утверждалась столетиями?Взглянув на клетку с Колеттой и ее отцом, я все же сделал попытку и закричал:— Фролло, вспомните о нашем разговоре в келье Квазимодо! Разве не вы рассказывали о машинах, которые вытеснят людей, о победе материи над духом и душой?— Я припоминаю, — проговорил Фролло, — и что же?— Теперь вы делаете себя подручным машины, ее рабом. Машина стоит против человека, и вы помогаете машине!— Это не какая-то любая машина, a machina mundi Раймонда Луллия.— Что же это меняет? Как может машина, груда мертвой материи, помочь спасению души? Для нее возможно лишь сделать людей мертвой материей подобно себе!Я увидел на лице Фролло сомнение, которое я пробудил и которое было последней надеждой человечества. Его взгляд скользнул по бесконечным изгибам и ответвлениям мировой машины, вернулся к солнечному камню, потом обратился к Вийону, ко мне и к великому магистру в маске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72