Не иначе, Сатана вселился в него, и это относилось к дьявольскому плану навечно увести в сторону души от их спасения. Теперь ученикам Сатаны осталось только завладеть солнечным камнем, чтобы уничтожить мир.— Но тут же противоречие! — вмешался я. — Если эти дреговиты или ученики Сатаны рассматривают Сатану как самостоятельное существо, он не может быть падшим ангелом Люцифером. Тогда же не может существовать короны Люцифера и выпавшего оттуда камня.— Вы уже рассуждаете, как истинно «чистый», — постановил монах-призрак с явным удовольствием; к тому же, необъяснимым образом мне показалось, что я услышал в его голосе налет гордости. — В действительности, Арман, ход ваших мыслей верен и разоблачает учеников Сатаны. Но большинство дреговитов не знают, что они служат злу, и, к сожалению, теологический спор между крайним и относительным дуализмом они познают только урывками. В большинстве своем это простые люди, ведомые и послушные — слуги Сатаны, которые борются с нами, истинно «чистыми», и не знают, что тем самым они способствуют уничтожению своей бесценной души.Моя голова гудела, и я спросил себя, кто больше предался безумию: мой собеседник с его запутанными речами о Сатане и конце света или я, который начал серьезно дискутировать об этом? Замешательство охватило меня. Значит, это так легко — стать еретиком? Я сжал руками мои стучащие виски, потер их, втянул гнилостный воздух и не нашел возможности закончить это безумие. Не было ни одного аргумента, который бы привел речи монаха-призрака ad absurdum. Парень хотел быть безумным, но безумие имело под собой методическую базу.— Вам нехорошо, Арман? Не желаете прервать наш разговор, чтобы вы могли немного отдохнуть? — серьезное беспокойство звучало в его голосе, но это так же могло входить в его планы, чтобы заполучить меня.— Нет, продолжайте! — я налил себе еще вина, — Тем скорее мы подойдем к концу истории. Что произошло потом после церковного собора в…— Сен-Феликс-де-Караман называется место триумфа Сатаны. Ему это удалось легко, потому что у него было много союзников. Рыцари-тамплиеры стояли на стороне дреговитов, побратались с ними. Более того, дреговиты основали орден тамплиеров, потому что предполагали, что камень света находится на Востоке.— Подождите! Теперь вы все перемешали. Тамплиеры были христианским орденом, который был основан, чтобы защищать процессии паломников в Святую Землю.— Ах, — возразил монах-призрак скорее иронично, нежели убежденно, — и поэтому тамплиеры были распущены Папой, преследовались инквизицией? Почему последний великий магистр ордена, Жак де Молэ, был сожжен накануне дня Иосифа в 1314 году на Еврейском острове позади Нотр-Дама?— Потому что тамплиеры молились Сатане, — ответил я, и лишь теперь мне стало ясно, что это подводило базу к словам монаха-призрака. Быстро, словно я мог этим что-то вернуть, я добавил:— Но говорят, король Филипп хотел присвоить сокровища тамплиеров, а слабый Папа Клемент должен был покориться его воле.— Конечно, задолжавшему Филиппу богатства тамплиеров пришлись кстати. Но вы как раз сказали, Арман, что они молились Сатане. И Папа, и король слышали о солнечном камне и хотели заполучить его власть. Отсюда и травля тамплиеров, которые сами даже не все знали, что служили злу. Если вы прочитаете записи о допросах схваченных тамплиеров, вы установите, что во Франции были допрошены только шестьсот бедных рыцарей Христа, хотя их число в этой стране составляло две тысячи.— А их великий магистр, он был приспешником Сатаны?— Думаю, он заблуждался, но действовал с добрыми намерениями. То, что он причислял себя к «чистым», доказывают слова, которые он сказал после объявления приговора, который объявил первоначально вечное замуровывание: «Я радостно отказываюсь от жизни, которая мне теперь глубоко ненавистна». Возможно, король Филипп боялся, что Жак де Молэ может распространить еще больше нежелательной истины о себе, если его замуруют. Король приказал тут же сжечь Молэ и Годфруа де Шарне, командора Нормандии, который сохранил верность своему великому магистру.— Вы переписываете историю! — возмутился я, хотя и догадывался, почти знал, что монах-призрак говорил правду. Не было ли странное собрание тамплиеров, которое я подслушивал вечером накануне несчастья, лучшим тому доказательством?— Хронисты, в большинстве — мужи папского клира, — описывают историю, как скоро они хватаются за перо и чернила. Я расскажу вам, о чем они умолчали. Верите вы или нет, Арман, дреговиты основали орден тамплиеров, чтобы найти солнечный камень, а не для того, чтобы защищать пилигримов. Это произошло лишь позже, когда орден приобрел влияние и многие рыцари примкнули к нему, — те, кто действительно хотел защищать христианство с мечом в руках. Гуго де Пейн, первый великий магистр и архидреговит, был со своими братьями уже около 1119 года в Святой Земле, устав ордена у них появился лишь в Санкт-Хилариусе в году 1128. Что произошло за эти девять лет?Я вопросительно пожал плечами:— Я не был при этом.— Я тоже, зато я знаю правду. Тамплиеры, вначале многочисленные, но еще слишком слабые, чтобы защищать дороги паломников и процессии пилигримов, искали солнечный камень, и нашли его. Все произошло без правил ордена при двойном освещении братства, которое никому не подчинялось, не контролировалось никакой властью, кроме силы зла. Солнечный камень был только одной из тайн, которые оказались обнаруженными на Востоке, в колыбели Иисуса. Чтобы действовать дальше и в большем количестве, тамплиеры разработали правила и для виду защищали Крест Господень и его пилигримов.— Так солнечный камень находился во власти зла, — подытожил я и спросил поспешно:— Почему тогда мир еще не разрушен? Монах-призрак наклонился вперед, и красный отблеск огня затанцевал на его отвратительном лице, придав ему действительно вид демона ада.— Потому что истинно «чистые» сумели прибрать его к своим рукам благодаря ловкости и удаче. Конечно, у нас были шпионы среди тамплиеров. Эти люди украли солнечный камень для нас, и мы спрятали его во время переполоха альбигойских крестовых войн в 1232 году на Монсепоре. Но потом верная королю армия, натравленная дреговитами на церковном соборе в Бециере, осадила в году 1243 горную крепость, чтобы разрушить ее.— И чтобы выкрасть солнечный камень?— Верно. Но сперва все выглядело так, словно осаждающим не улыбалось счастье. Крепость Монсегюр восседает на отвесной скале, чья верхушка, защищалась глубокими пропастями. Вокруг не было ничего, кроме камня и снега, и почти никакого прикрытия для нападения. Запертые «чистые» насчитывали пятьсот человек, их противник же — шесть тысяч или больше. Но все же солдатам короля не удалось полностью окружить крепость. По тайным тропам, между скал и пропастей и под землей добрые люди получали подкрепление, продукты питания и оружие.— Оружие? — удивился я. — Я всегда думал, катарам, презирающим убийство других людей, это было запрещено.— Верно. Но стоит ли придерживаться этого запрета, если угрожает враг? Мы должны были бороться, чтобы защитить солнечный камень. Добрые люди отказались за долгие годы их кровавого преследования от многих священных предписаний, чтобы выстоять перед могущественным врагом. Король и Папа вели войны против них, и войну не выиграть, позволяя убивать себя без сопротивления.Монах-призрак смочил глотком вина свой хриплый, скрипучий голос.— В крепости Монсегюр рыцари и оруженосцы, лучники и арбалетчики заняли оборонительную позицию. Они несли свою священную военную службу достойно. Сперва все выглядело так, будто преобладающая численность осаждавших помогала им, как решето при черпании воды. Но кого нельзя победить внешне, легко победить изнутри. Язва, которая разъела наше сопротивление, состояла из предателей в наших собственных рядах — из дреговитов. Они выдали врагу тайные ходы в скалах. Пьер де Арси, сенешаль Каркасоннский, который командовал королевским войском вместе с архиепископом Нарбонны, завербовал наемных солдат из Гаскони, мужчин, у которых навыки ведения боя в горах были в крови. Они взобрались, подобно горным козам, по давно уже не тайным тропам, одолели часовых и заняли оборону на восточной вершине. Отсюда враги устроили тяжелый обстрел горы, который увенчался тем, что они максимально приблизились к крепости. Так же и мы сделали бросок наверх и защищались изо всех сил. Но каменный дождь, который беспрерывно обрушивался на башни, крыши и людей, сломил и сковал боевой дух. И, кроме того, выданными тайными путями больше нельзя было воспользоваться, прервалось снабжение продуктами питания. К этому прибавилось начало зимы. В стенах Монсегюра голодали, мерзли и умирали.Было ли дело в настойчивости его тона, но я поверил, что видел своими глазами все, о чем он рассказывал. Я чувствовал, как холод касался моей кожи, ощущал боль пустого желудка, который ссохся от лишений, я испытывал глубокое сострадание и боль, которую принес каменный дождь. Все новые остроконечные блоки разбивали здания, разворачивали крыши и крушили целые стены. Кому посчастливилось, умирал тут же. Но многие были ранены, изувечены, и их крики звучали в моих ушах.— Нет! — закричал я и вскочил на ноги. — Довольно этого безумия!Кто-то крепко схватил меня. Близость дала мне тепло. Знание, что я не один, придало мне уверенности. Я взглянул в вопрошающее лицо, но оно больше походило на череп мертвеца. Возбужденный тик мускулов лица заставил дрожать бесчисленные шрамы. Изуродованные губы открылись, и я услышал с трудом переводящего дыхание человека в шрамах:— Клянусь Повелителем Добрых Душ, он вспоминает! У него дар!Я хотел спросить его, о каком даре он говорил, но пристальный взгляд темных глаз, который пронизал меня до самой души, остановил меня — крепче, чем оковы. Глаза увеличивались, и я окунулся в них, как в глубокое, бездонное озеро.Из бесконечной дали я услышал долетавшие до меня слова, словно это шептал осенний ветер в пожухлой листве, но четко и настойчиво:— Вспомни, Арман. Войди в поток времени, который не имеет значения — химера, созданная злом, чтобы позволять гнать людей за богатством и властью. Преодолей цепи твоего тела, взойти над стенами сегодня, плыви по реке воспоминаний. Стань единым с собой, каким ты всегда был!У меня закружилась голова, заставив меня покачнуться. Кровать проломилась, нет, она разошлась по швам, как гнилое дерево, которое превращается в густую кашу. Стены задрожали, их контуры растворились. Пламя в камине окутало все, но я не чувствовал болезненного пожара. Все сжималось в красном пламени, проглатывалось им, последним было усеянное шрамами лицо — и я с ним……Нас было шестеро, и мы стояли в большом зале, который скудно освещался только несколькими настенными свечами. Но это было неважно, потому что был другой свет. Зеленый теплый свет сиял в центре помещения, он исходил от каменного алтаря, который тяжеловесно вырастал из каменного блока. Зеленый свет вызывал священный трепет и в тоже время — надежность, доверие. Это было сияние власти давать и забирать, сияние становления и завершения.Двое подошли к алтарю. Я знал их имена — Бертран де Марти и Жервэ, епископ и его Filius maior. Свет окрасил их сверхъестественным блеском, пронзил их, словно они не были существами из греховной плоти. Принес ли жар искупление? Я ощутил, как наполняюсь радостью и счастьем и страстно желал также окунуться в теплый зеленый свет, чтобы очистить душу его огнем.— Мы стоим перед тобой, камень света, ты — сила Творца, — сказал Бертран.— Мы хранили тебя для добра, чтобы уберечь от зла. Но зло могущественно, и стены нашей крепости падут. Поэтому ты должен покинуть Монсегюр, должен погасить свой теплый, светлый огонь в холодной, темной ночи.Бертран и Жервэ упали на колени, и мы последовали их примеру. Вместе мы читали молитву «Отче наш». Потом оба поднялись перед алтарем. Жервэ держал маленькую неброскую деревянную шкатулку, пока руки Бертрана окунулись в центр зеленого пламени. Заворожено я следил за каждым движением, ожидая, что руки епископа опалятся и превратятся в пепел. Но они возвратились обратно из огня, который сжался, и потом потух, словно никогда и не горел.Теперь только свечи бросали тусклый свет в темноту, и я неясно увидел камень в руках Бертрана — темный, зеленый. Смарагд, солнечный камень! Но теперь, так как он больше не сиял, то и не производил сверхъестественного или даже божественного впечатления — скорее, обычное, разочаровывающее. Епископ положил его в деревянный ящичек, который был украшен большим металлическим замком. Бертран запер ящичек и спрятал ключ.— Солнечный камень, камень света и смерти, потух, и никто не знает, осветит ли он когда-нибудь еще наши души. Возьмите его себе, братья, и спрячьте в надежном месте. Подойди, брат Амьел-Аикар!Мое сердце забилось сильнее, он имел в виду меня. Я поднялся, подошел к епископу и его filius maior, взял влажными руками ящик. Гордость, страх и счастье двигали мной. Я был горд тем, что избран как хранитель солнечного камня. Я страшился ответственности; соверши я ошибку, — и смарагд из короны Люцифера будет навеки потерян, или еще хуже — попадет в руки зла. Но счастье быть так близко рядом с божественной властью заглушало все, опьянило меня, как аромат дурманящей травы. Едва ли я осознал, как подошли один за другим брат Хуго, брат Пуатвен и брат Удо, чтобы взять такие же закрытые ящички — ниже и длиннее, чем мой.Серьезно и проникновенно епископ Бертран сказал:— Каждый из вас несет часть власти — камень света и разделенный на три части план мировой машины. Вместе вы составляете силу творения и уничтожения. Потому берегите и храните их хорошо, чтобы все четыре дара не попали к дреговитам. По крайней мере, один из вас должен от них уйти!Мы еще раз прочитали «Отче наш» и покинули зал по длинному запутанному переходу без окон и света. Только свеча, которую взял с собой Жервэ, выхватывала у тьмы куски голубого камня. Пол был шероховатым, неровным, идеально созданным для того, чтобы споткнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72