Эдди помчался к ним, приказал одним лечь на землю, другим бежать прочь, а затем и сам отъехал в сторону на своем жеребце. Я уже начал ощущать азарт боя, я стоял в начале линии арбалетчиков, нацеливавших оружие, поражавшее прежде лишь крокодилов и птиц, я занес свой ятаган над головой и, дождавшись кивка Эдди, резко опустил ятаган.
Арбалеты зазвенели, защелкали, стрелы свистели и пели. Маленькая стрела угодила вражескому вождю точно между в отверстие забрала и воткнулась ему в глаз, а самая большая стрела, из того огромного арбалета, который нужно было взгромождать на спину воину, пронзила со спины насквозь двух йоркистов и пришпилила их к двум стоявшим перед ними противникам. Арбалетчики продолжали стрелять уже без моей команды, и ряды врагов дрогнули, рассеялись и обратились в бегство вниз по склону холма».
Али поднял глаза, оторвавшись на миг от посла-
— Один из беглецов набросился на Эдди и едва не прикончил его своим мечом. К счастью, все это происходило прямо у нас на глазах, и я тут же подоспел на помощь с моим маленьким кинжалом, который я хранил в набедренной повязке под шубой и накидкой. Я прошел хорошую выучку у последователей Горного Старца, и мне не требовалось подкреплять свой дух гашишем — я сразу же воткнул острие между третьим и четвертым ребром этого парня. За это Эдди пожаловал мне после битвы, усадьбу Торни-Хилл в графстве Гемпшир, но я слыхал, что земля там скудная и крестьян мало, так что даже не стал заезжать в те места.
Он потер здоровый глаз и вернулся к письму.
«Итак, события, произошедшие на обоих флангах, привели к тому, что фронт развернулся и теперь ряды противников растянулись уже не по линии восток — запад, а по линии северо-восток — юго-запад, причем гребень холма и дорога оказались в руках йоркистов. Вскоре подоспел отряд герцога Норфолка, они подошли с юга по главной дороге, с ходу врезались во фланг противника и отрезали королеве путь к отступлению по дороге на Йорк и Тэдкастер. Им оставалось лишь бежать в лес Реншо, куда они и устремились всем скопом, в результате чего ущелье превратилось для них в западню.
Река разлилась, последние два дня шел снег, и тут же, едва коснувшись травы, таял, ручейками сбегая в реку и пополняя ее воды. Теперь вместо узкого ручейка по ущелью несся широкий, грозный поток.
Люди натыкались на деревья и кусты, им преграждала путь река и тела тех, кто упал и не мог уже подняться. Они погибали здесь сотнями и тысячами, многие пали от ударов своих же соратников задние убивали передних в тщетной попытке расчистить себе путь. Вода густо окрасилась в красный цвет, даже на следующий день река Уорф, притоком которой является Кок Бек, текла кровью.
По приблизительным подсчетам в этой битве участвовало девяносто тысяч человек, из них двадцать восемь тысяч осталось на поле боя и примерно вполовину меньшее число умерло позже от ран. Нам говорили, что это величайшая из битв, когда-либо имевших место в Ингерлонде, что никто не припомнит такого количества погибших. Сомневаюсь, чтобы подобное число жертв могло в другой раз пасть на английской земле.
И во имя чего? Во имя религии, чтобы навязать другим свою веру — ведь это самая обычная причина, побуждающая людей к подобной бойне? Нет. Чтобы один народ смог покорить другой и присвоить его землю — вторая по частоте причина войн? Тоже нет. Ради поживы, ради добычи, ради золота и рабов, чтобы обогатить свое отечество? Нет, всего лишь затем, чтобы королем мог стать один человек вместо другого, при том что править он будет по тем же законам, тем же самым способом. Можно себе представить, что два человека сошлись в поединке ради такой награды, но просто поразительно, что они сумели призвать к оружию весь народ, повести отца против сына, брата на брата — и все ради столь пустячной цели. Может быть, этому найдутся и другие объяснения, но в одном я уверен: главная причина заключается в том, что англичане любят воевать. Вот и все».
Воцарилось молчание. Потом со стороны пруда донесся какой-то шорох — это кошка Али ухватила маленькую лягушку. Али, хромая, заплясал вокруг нее, вопя, грозясь, размахивая своей палкой, пока кошка наконец не выронила свою добычу и не взлетела на коричное дерево, шипя и огрызаясь. Лягушка, оцепенев от страха, осталась сидеть на гладком камне. Али подобрал ее, осторожно усадил себе на ладонь. С трудом отдышавшись, он пробормотал:
— Вроде бы цела…
И отнес маленькое существо обратно к краю пруда. Лягушка подпрыгнула, хлопнулась брюшком о воду, поплыла. Али снял кошку с дерева, и через минуту они помирились. Кошка, мурлыча, устроилась у него на коленях.
— И это конец вашей истории? — спросил я.
— Не совсем, — пробормотала Ума. — Я ведь тоже поспела к концу сражения. Младший брат Эдди, Ричард, подкупил грума и выпросил себе пони, чтобы поехать на поле битвы. Я последовала за ним. Я нагнала его уже вечером. Ричард прочесывал лес в поисках солдат королевы, валявшихся на земле в своих железных ящиках, но еще дышавших. Найдя кого-нибудь из живых, Ричард просовывал острие кинжала в решетку его забрала, на ощупь отыскивал глаз и, обнаружив его, с силой вонзал свой кинжал. Этому мальчику было всего восемь лет, я же вам говорила. Он станет королем, а потом его свергнет внук Оуэна Тюдора.
— Мы и на коронации побывали, — вставил словечко Али. — Она состоялась в середине июня. Потешное зрелище в самом что ни на есть варварском вкусе. Сперва бесконечная церемония в Вестминстерском аббатстве, монахи завывают, гремят медными кадильницами, очень долго возятся с елеем для помазания, с большой украшенной драгоценностями короной, со скипетром, державой и всем прочим. Потом столь же бесконечное празднество, повсюду бочки с вином и пивом, похотливые пляски, безумная экстравагантность одежд и украшений — немало драгоценностей им перепало от нас, — и гвоздь программы: публичные казни. Эдди посвятил нашего князя в рыцари за то, что тот помог ему управиться с арбалетами. Сэр Харихара, рыцарь ордена Подвязки. Тоже мне. Приходится носить бархатную ленту вокруг икры, под самым коленом, и звездочку из дешевых мелких бриллиантов. У англичан это считается высочайшей честью, но князь держит знаки своего рыцарского достоинства в ларчике с некоторыми другими диковинами, привезенными из Ингерлонда в качестве сувенира. Ну а потом мы отправились домой.
Настала пора уходить. Али утомился. Солнце стремительно опускалось в воды Арабского моря. Ума торопилась уложить детей в постель. Но я понимал, что этот раз — последний, и мне нужно было еще кое о чем расспросить.
— Вы благополучно добрались домой?
— Вполне.
— Приобретя те знания о военном деле, в которых нуждался князь?
— О да. Полагаю, что да. Меня это не слишком интересует, однако могу сказать, что Бардольф Эрвикка теперь командует артиллерией императора, и мы привезли с собой еще четырех молодых людей — рыцаря, пару тяжеловооруженных воинов и лучника. Все они сражались не на той стороне, так что были только рады отправиться в далекое путешествие. Они прийтись здесь ко двору и сейчас обучают солдат
— А что Аниш?
— Процветает. По-прежнему служит управляющим у князя Харихары, насколько мне известно.
Вновь повисло молчание. Потом я спросил:
— Ну а ты, Али? Что ты вынес из этого путешествия? Что получил, кроме вознаграждения, обеспечившего твою старость?
— Я еще тверже убедился, что Горный Старец был прав: истины нет; все разрешено. Все возможно, ничто не имеет значения. И все же…
Али поднялся на ноги, отвернулся от меня, тщетно пытаясь скрыть дрожь в голосе.
— От лучшего друга, какой у меня был когда-либо, я научился иному, лучшему взгляду на мир. Я понял, что признать этот мир нашим домом не так уж тяжко. Если мы найдем в нем самый простой кров, простую одежду, простую пищу, а в придачу лотос и розу, яблоки и вишни, — это лучший дом и для смертного человека, и для бессмертного.
Поздно вечером я спустился в гавань. Солнце уже тонуло в океане. Наутро мне предстояло покинуть Мангалор и побережье Малабара: я купил место на китайском торговом судне для себя и своей жены-дравидки. Мы направлялись на юг, вокруг Цейлона, возвращаясь в цивилизованный мир. Но в тот момент, когда я поглядел на запад и не увидел ничего, кроме черных туч и равнодушных вод, спокойно раскинувшихся под нависающим сводом неба, уходивших к дальним пределам земли, — мне показалось, что путь мой ведет в самое сердце тьмы.
Послесловие
Год спустя Ма-Ло явился в Камбалук ко двору императора Чень-Хуа из династии Мин и представил там свою запись приключений Али бен Кватара Майина. Докладывая о содержании этого манускрипта, он указал, что армия Виджаянагары недавно подверглась существенному преобразованию, причем реформы были направлены на укрепление обороноспособности, а не были подготовкой к завоеваниям. Крепости были усилены так, чтобы противостоять штурму с использованием пороха и пушек; в империи начали изготавливать собственный порох, превосходящий качеством все прочие, кроме китайского; специальные отряды тяжеловооруженной пехоты обучались отражать кавалерийскую атаку. Ма-Ло полагал, что эти изменения позволят империи в ближайшем будущем сдерживать мусульманскую экспансию, однако они не представляют угрозы для расширения китайской империи и распространения торговли.
Что же касается другой части мира, Ма-Ло считал, что из всех королевств Европы разве что Португалия может представлять собой непосредственную опасность для Китая, но даже португальцы, по-видимому, предпочитали организовать мировую систему морской торговли с помощью торговых поселений, нежели добиваться военного господства.
И все же Ма-Ло не сомневался в том, что со временем угрозой для благополучия Китая сделаются англичане. Если Али точно описал этот островной народ, были все основания тревожиться, что, преодолев свои внутренние раздоры, англичане попытаются покорить весь мир. История этого народа, в особенности нормандское завоевание, наделила англичан целым рядом противоположных друг другу качеств, и это обеспечивало им превосходство над всеми народами, какие Али повидал в дальних странах.
— Этот народ состоит из обособленных личностей, — объяснял он, — которые, однако, способны собраться все вместе и сражаться с дикой отвагой, если они питают почтение к своему вождю, это умелые и безжалостные купцы, почти не располагающие собственными природными ресурсами, это бесстрашные моряки, они невероятно заносчивы, они жестоки и беспощадны к врагам. Их не обуздывают ни мораль, ни общепринятые нормы религии, они предпочитают прагматический взгляд на жизнь, приспосабливают свою веру к обстоятельствам и предпочитают мировоззрение, согласно которому каждый человек сам отвечает за свою душу.
Али слышал как-то слова одного англичанина: «Я не указываю другим, как им жить, и пусть мне никто не указывает».
— Они любят бывать в компании, — продолжал Ма-Ло, — порой кажется, что они живут только ради общения с приятелями, похваляясь друг перед другом отвагой и силой и совместно предаваясь простым удовольствиям, главным образом потреблению крепких напитков и примитивному, торопливому сексу. Англичане могут вынести любую пытку, если она продолжается недолго, и они с готовностью идут на смерть, но они не согласны всю жизнь терпеть даже легкую боль или упорно трудиться. Они ненавидят однообразие и скуку.
Они радостно приветствуют представителя иной расы или веры именно как личность, особенно если он придется им по душе, что не мешает им презирать всех иноземцев скопом.
— Это безумцы, — так заключил свой рассказ Ма-Ло, — и однажды они завоюют весь мир.
После краткой паузы первый домоправитель императора небрежно махнул рукой с длинными, ухоженными ногтями.
— Но только не Китай, — возразил он.
— Да, — согласился Ма-Ло, — должно быть, так.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53