И повсюду были цветы на клумбах, в воздушных корзинах, в горшках и в живых гирляндах, обвивавших шеи статуй. Белые, желтые, красные, пурпурные цветы. Их аромат смешивался с благоуханным дымом курений, плавно, невесомыми колечками выплывавшим из тысяч бронзовых кадильниц.
К югу от квартала храмов и священных участков и чуть пониже его располагается не уступающий ему в роскоши и величии ансамбль Императорского дворца, а далее, на том берегу реки, где виднеются сады и парки, начинается уже и сам город. Городские кварталы не защищены природой, как построенные на высоте храмы и дворцы, но там имеются крепостные стены, внутри которых надежно упрятались рынки, лавки и мастерские ремесленников, купеческие дома и казармы.
Храм, где ожидал меня приют на ночь, был посвящен Ганеше, слоноголовому сыну Шивы и его супруги Парвати — она же Пампа, божественное воплощение великой реки Тунгабхадра. Я уже говорил об этом? Что ж, я предупреждал — иногда я впадаю в рассеянность. Один из спутников сказал мне, что Ганеше принято молиться при начале любого предприятия, и я подумал, что, стало быть, именно в его храме мне и следует остановиться в день прибытия в Град Победы: ведь мне, по всей видимости, предстояло совершить путешествие на край света и обратно.
Храм был невелик, едва ли превосходил размерами большую беседку. Ему придали форму восьмиугольника; резная крыша сандалового дерева покоилась на восьми изящных колоннах. В центре храма (крыша в этом месте резко уходила вверх, превращаясь в вершину пирамиды) на восьмиугольном же возвышении сидело божество. Статуя из красной глины изображала довольно полного мужчину с обнаженным торсом, ноги, одетые в панталоны, были удобно подогнуты и покоились на подушке, лежавшей внутри цветка лотоса. В четырех руках Ганеша сжимал ожерелье, топор, небольшой серп и цветок лотоса. Слоновье лицо сияло искренним добродушием, золотая корона была ухарски сдвинута набок. В короне опять-таки переплетались цветы лотоса. Шея, руки и ноги бога были украшены многочисленными браслетами, запястьями, перевязями, ожерельями из золотых цепочек с жемчугами и сапфирами. Со всех сторон статую окружали приношения верующих гирлянды цветов, тарелочки с едой, сладости, курильницы. Пока я стоял там, любуясь этим образом, столь домашним и милым, но в то же время внушающим уважение, в святилище вошла семья — муж, жена и трое симпатичных детишек, — принесшая богу свои дары.
Должен отметить, что религия дравидов не требует совместного посещения богов большими толпами прихожан и участия в продолжительных церемониях, потому им и не нужны такие большие храмы, как соборы христиан и мусульманские мечети. Верующие приходят, когда сами пожелают, поодиночке или с родными, приносят незатейливые дары и не через молитву, а через посредство безмолвной медитации вступают в общение с тем или иным божеством, героем или аватарой бога.
Этот прелестный храм был окружен садом, полным роз, жасмина и тех огромных ярких цветов, которые не имеют имени на моем или твоем языке, ибо они растут лишь в тех местах, где всегда тепло и нет недостатка в воде. В небольшом пруду цветы лотоса раскачивались под порывами вечернего ветра на уходящих глубоко под воду стеблях, и их тени колебались, пересекаясь с серебристыми и золотыми блестками игравших под водой карпов. Среди кустов и внизу у подножия пальм пели и свистели, порхали и важно расхаживали птицы с прекрасным переливчатым оперением. Одни из них — размером с палец ребенка, другие огромные, гордо раскрывавшие веером свой яркий, нарядный хвост.
К одной стене сада примыкал павильон. На полу его были разложены тюфяки, набитые хлопком. Они предназначались для путешественников и паломников, однако прежде, чем мы отошли ко сну, к нам явились смуглые девушки с глазами газелей, закутанные в розовые и изумрудно-зеленые шелка. Они принесли нам пиалы с рисом и приправленными пряностями овощами, а также пирожные с гашишем — наша доля в приношениях, доставшихся Ганеше. Девушек сопровождал небольшой оркестр. Музыканты играли на ребеках и особых барабанах в виде горшков, девушки танцевали, звеня серебряными бубенчиками на руках. Гибкие, плавные движения, полные жизни и, должен признать, соблазна. Танцовщицы, особенно те из них, кто постарше, охотно подсаживались к понравившимся им гостям, вступали в легкую беседу, флиртовали и, если все слаживалось, тут же и отдавались на шелковых простынях, покрывавших наши тюфяки.
Глава пятая
Я проснулся на рассвете и позавтракал спелыми плодами манго и хлебом с пряностями — еду мне оставили возле тюфяка. Умывшись над мраморной раковиной, вделанной в заднюю стену павильона, я попрощался с храмовыми служительницами и двинулся вниз по широкому, усаженному пальмами бульвару в Императорский квартал. Вскоре я оказался во все более сгущавшейся толпе людей, спешивших на площадь. В центре площади было устроено каменное возвышение со стороной более чем в сто шагов и высотой в тридцать локтей. В граните, из которого была сооружена эта платформа, посверкивали зеленые кристаллы. Тонкие ткани и драгоценные камни украшали постамент, со всех сторон к нему крепились пока еще не зажженные факелы. По пути я разговорился с юношей, чья скромная одежда и бритая голова в сочетании с горделивым выражением лица навели меня на мысль, что я имею дело с только что посвященным жрецом какого-либо культа.
На урду — различные народы общаются здесь на этом языке — молодой человек объяснил мне, куда все спешат, и меня настолько заинтересовал его рассказ, что я, прислушиваясь, последовал за ним до центральной площади с подготовленной к празднику платформой, вместо того чтобы свернуть в Императорский квартал.
— Сегодня, — говорил мой спутник тихим, мелодичным, однако отнюдь не лишенным мужественности голосом, — сегодня первый из девяти дней праздника Маханавами, знаменующего конец сезона дождей. Люди собираются заранее, надеясь занять на площади лучшие места, откуда можно будет любоваться прекрасным представлением, которое начнется с наступлением темноты. — Тут юноша принялся подробно описывать предстоявшее празднество и процессию танцоров, выставляемых каждым из городских кварталов. Я же пока внимательно изучал его наружность.
На вид ему было лет двадцать или чуть более; невысок, но хорошо сложен этого не могло скрыть даже его свободное одеяние, — длинные пальцы, изящные ладони и ступни. Круглая голова была обрита не наголо, ее покрывал короткий ежик волос, а посреди, от лба к шее, бежала дорожка более длинных волос, заканчивавшаяся коротеньким хвостиком. Большие темные глаза глубоко сидели под густыми сросшимися бровями, порой их взгляд сосредотачивался на некоем отдаленном или, быть может, внутреннем видении, но затем вновь оживал и сиял радостью и готовностью любить. Голос, как я уже сказал, был глубок и мягок, ни одной резкой ноты.
Я посетовал, что пропущу зрелище или, во всяком случае, окажусь на самом краю площади, поскольку большую часть дня мне придется провести в поисках князя Харихары Раджа Куртейши, однако мой новый друг настаивал, чтобы я пошел вместе с ним и посмотрел, какое место он займет в толпе, тогда вечером я смогу разыскать его и к нему присоединиться. Он обещал, что, как только выберет себе удобный наблюдательный пункт, он укажет мне, как пройти к тому дворцу, вернее, к той части дворцового ансамбля, где я сумею найти князя. Я полагал, что мне предстоит подать прошение об аудиенции и пройти через различные препоны и формальности, которыми знатные люди обычно ограждают себя от докучливых посетителей, но мой спутник сообщил, что в Виджаянагаре подобные трудности мне не грозят. Все члены императорской семьи и первые среди его советников и придворных каждый день по многу часов посвящают приему просителей. Быть может, мне придется долго ждать своей очереди, но в любом случае еще до наступления темноты я смогу поговорить с князем.
По пути я расспрашивал своего проводника обо всем, что удивило меня в увиденном сегодня. Две особенности праздничной толпы поразили меня: во-первых, зажиточные, хорошо одетые люди свободно общались с работниками, ремесленниками и крестьянами, а во-вторых, я нигде не замечал солдат, вооруженной стражи, должностных лиц, силой водворяющих порядок. Как отличалось это от известной мне Индии, сохранившей свои обычаи и под властью ислама! Ни каст, ни жестких правил, определяющих положение человека согласно его профессии или происхождению, ни надменной гордыни, объявившей многие группы людей неприкасаемыми.
Мой новый знакомый, его звали Сириан — сообщил мне, что река Кришна (она протекала на севере страны, и Тунгабхадра была ее притоком) является не только границей между Виджаянагарой и султанатами Бахмани, но также южным пределом, до которого много веков назад распространилось вторжение арийцев. Немногочисленные, но воинственные и хорошо вооруженные арийцы навязали покоренному населению Центральной и Северной Индии законы, согласно которым только сами завоеватели и их потомки получали право владеть землей и оружием и отправлять священные обряды. Со временем эти законы были освящены в качестве традиции браминов, то есть беспощадная система угнетения превратилась в дарованный богами мировой порядок. Тем не менее к югу от Кришны под властью дравидских царей, а ныне при благодатном правлении династии Дева Раджа сохраняются прежние обычаи.
— Так что же такое индуизм? — спросил я, пытаясь скрыть свое невежество. Юноше все, что он мне рассказывал, казалось само собой разумеющимся.
— Прежде всего, — сказал он, — это слово из языка парси, а не из дравидского языка. Арийцы переняли нашу религию, и потому в наших верованиях и обрядах есть теперь много общего. Мы чтим одни и те же образы божества Вишну, Шиву, их супруг и детей, — однако часто мы называем их другими именами, а главное, не наделяем такой жестокостью, как арийцы. В их пантеоне мужское и женское начало поменялись местами — ведь мы-то чтили богиню, особенно в облике прекрасной Парвати, превыше мужских божеств. Кроме того, мы поклоняемся духам местности, деревьев, источников, времен года, и большинство из них также принадлежат к женскому началу. Сам я являюсь приверженцем культа Рати, мчащейся верхом на лебеде, ее супруга, бога любви Камы, Сканды верхом на павлине и Сарасвати — это богиня музыки и мудрости.
— Ищете ли вы союза с божеством и духовного совершенства путем реинкарнации?
— Ни в коем случае! — с отвращением воскликнул Сириан. — Все эти боги и богини, о которых я говорил, созданы самими людьми, это внешние проявления богини, заключенной в нас самих. Все наши духовные упражнения направлены на достижения экстаза, который позволит нам объединиться с божеством.
Это очень напоминало верования и религиозную практику той ветви ислама, в которой я воспитывался, покуда мое детство не оборвали жестокий удар меча и гибель всех, кого я любил. Позднее я нашел наставников той же веры в ущельях Гиндукуша. Мне показалось, что Сириан говорит о более глубоком экстазе, чем тот, что был знаком нашим дервишам, до упаду кружившимся в безумной пляске.
И вот мы добрались до угла большой площади. Портик дома, замыкавшего в этом месте площадь, позволял укрыться от палящего солнца. Сириан удобно прислонился спиной к высокой линге, то есть столбу, представлявшему Шиву в виде фаллоса, и здесь я расстался с ним, пообещав вернуться до заката. Я без особого труда нашел дорогу к дворцу — все прохожие охотно останавливались и указывали мне нужное направление, — и уже внутри дворцового ансамбля привратники и низшие придворные чины с той же готовностью помогали мне.
Глава шестая
Как и предсказывал Сириан, единственным препятствием на пути к князю оказалась необходимость прождать несколько часов. Вестники и искатели места, попрошайки и поставщики оружия, изобретатели и прочие лица всякого звания входили и выходили, являлись поодиночке и группами; между рассевшимися в ожидании людьми сновали продавцы дынь, холодной воды и кокосового молока. Я принялся расспрашивать слуг, охранявших двери во внутренние покои, получу ли я аудиенцию у князя Харихары, и если да, то когда. Меня любезно заверяли, что вот-вот наступит и мой черед переговорить с вельможей, но, обнаружив, что такой же ответ получают и все остальные посетители, я решился расстаться со своим драгоценным свертком, который вот уже более двух лет не выпускал из рук.
— Отнеси это князю, — попросил я придворного, охранявшего дверь. Это был немолодой человек приятной наружности. Знаком его должности служил жезл слоновой кости с серебряным навершием. — Если князь пожелает подробнее расспросить об этом послании, пусть призовет меня до наступления темноты.
После чего я спокойно уселся спиной к дверям и принялся ждать.
Примерно часом позже я увидел, как этот служитель прокладывает себе путь сквозь толпу, и догадался, что он ищет меня. Я поднялся на ноги, чтобы привлечь его внимание.
— Вот ты где! — с облегчением воскликнул он. — Я уж боялся, что ты ушел. Князь Харихара хочет тебя видеть.
Жезл слоновой кости был, несомненно, знаком достаточно высокой должности все двери раскрывались перед нами, привратники уступали нам путь. Мы шли через галереи и внутренние дворики, не столь величественные, как та часть дворца, которая предназначалась для приемов, но отнюдь не лишенные красоты и достоинства. Я любовался изящными колоннами, сложной резьбой деревянного потолка, маленькими бассейнами с фонтанами. Здесь вольно порхали певчие птицы и бабочки кружили над клумбами с пурпурными, пахнущими миндалем цветами. Из незастекленных окон открывался вид на город и дальше, на большую долину. Дворец отчасти напоминал Альгамбру на горе над Гранадой, но там, согласно предписаниям Корана, все украшения сводились к лишенному образов орнаменту и бесконечным повторениям каллиграфически выведенной мантры «Ва-ла гхалиба илла-Лла», что означает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53