– Неужто?.. – Никита Минович поднялся. – Откуда?
– От брата. По партизанской почте пришло. Один передал.
– Интересно… Покажи! А я думал, может, оттуда, – кивнул комиссар на восток. – Дождемся ли мы с тобой весточки оттуда, командир?
– Дождемся, Никита Минович. Уверен!
– Хорошо, что уверен. И я верю… Так что же тебе брат пишет?
Никита Минович вынул из самодельного конверта исписанные листки. С ними выпала маленькая фотокарточка.
– Ага, тут, стало быть, всего понемногу. – Он поднял с пола карточку, подошел к единственному оконцу. С мутноватого любительского снимка пытливо смотрел на него мальчишка с двумя гранатами на поясе. Лицо его было до того живым, открытым, что казалось, вот-вот заморгает паренек.
Поднялся, подошел к оконцу и Мишин дед.
– На моего младшенького похож, – глянув, довольно проговорил он, – на внука.
Глянул бы еще кто-нибудь на юного партизана и тоже сказал бы наверняка, что это его сын или внук…
Это был Саша. Андрей рассказал, что узнал от брата о партизанских подвигах мальчишки. Оба старика долго, задумчиво молчали, а потом комиссар коротко заметил:
– Растут люди-соколы!..
Костя сообщал в письме, что, хоть и с большими трудностями, ему удалось встретиться с Сашей, что хлопчик теперь лучший разведчик в отряде.
Были в конверте письма и от Устина Марковича, от матери Андрея. Маркович писал, что он, бывший красногвардеец, командует сейчас партизанским взводом. Почерк его, как острый частокол, еще можно было разобрать, а вот над письмом матери Андрей изрядно покорпел, пока прочел, по догадкам, каждое слово. На двух сторонах листка, смоченного слезами, мать желала сыну счастья, здоровья, всякой радости, а о самой себе написать забыла, да и местечка на листке не хватило. Только из письма брата Андрей узнал, что живет она при нем, в отряде.
…Марии под вечер стало хуже, и Андрей, переговорив утром с Вержбицким, отдал распоряжение связаться с партизанским аэродромом, узнать, когда прилетит первый транспортник. Видать по всему, Марию придется эвакуировать на Большую землю. Некоторое время Сокольный таил эту мысль, ни с кем не делился ею. Понимал: нелегко будет эвакуировать Марию.
Никита Минович, как выяснилось позже, думал так же, как и Андрей. Решили заказать место в самолете, а сообщить об этом Марии командир пошел сам.
Шведиха открыла дверь и предостерегающе приложила к губам пальцы:
– Тише, товарищ командир, она спит…
Подле Марии сидела Варя. Завидев командира, хотела встать, что-то сказать, но Сокольный остановил ее. Неслышно прошел к небольшому топчану рядом с кроватью, снял ушанку, сел.
– Ну, как? – одними губами спросил у Вари.
– Чуть лучше, – шепотом ответила девушка. – Ночью спала, а утречком выпила теплой водицы с медом.
– Температура высокая?
Варя горестно кивнула головой.
Мария дышала часто, прерывисто. Глаза закрыты, ресницы кажутся неестественно длинными и густыми, лоб – от зачесанных назад волос – высоким, не в меру ухоженным. Вместо былых морщинок – чуть заметные тонюсенькие лиловые черточки.
Веки чуть дрогнули, Мария открыла глаза. Будто слышала, что Андрей здесь, повернула голову, глянула на него, улыбнулась через силу. Во взгляде – горесть и боль, но Андрей уловил в нем и радость, и что-то ласковое…
– Как вы себя чувствуете? – едва сдерживая душевное волнение, спросил он.
– Скоро поправлюсь, – слабым голосом ответила Мария, и ресницы ее неестественно задрожали. Видно было, что и сама не верит тому, что говорит.
– Мы все не сомневаемся в этом, Мария, – твердо произнес Андрей. – Только бы вот подлечить вас хорошенько.
– Может, покушаете? – подошла Шведиха. – Или выпьете чего-нибудь?
– Не хочется, – отказалась Мария, – спасибо. Почему ты все время сидишь возле меня? – спросила она у Вари. – Тебе самой еще надо лежать.
– Я уже здорова, – улыбнулась Варя, приподняв забинтованную руку. – Днями в отряд уйду.
– И меня здесь вылечат, – промолчав минуту, сказала Мария, доверчиво и вместе с тем вопросительно глянула на Андрея.
– Вылечат, – осторожно начал он, радуясь, что разговор завязался не так уж трудно, – только нет у нас необходимых лекарств. И условий…
– Вы были не в лучших, – заметила Мария.
– У меня рана была не такой, – решил не отступать Андрей, – да и выхода тогда другого не было.
Мария отвернулась к стенке.
– Окончательного решения еще нет, – попытался смягчить Андрей, хоть чувствовал, что не надо бы говорить неправду. – Еще, может, знаете… Вот приедут врачи из штаба соединения, посоветуемся, подумаем… Вы только не волнуйтесь, Мария… Я вас очень прошу!..
– Чего же тут думать, советоваться? – чуть слышно проговорила девушка. – Если надо лететь, я готова…
В уголках ее глаз собирались слезы.
Варя склонилась над подругой, легонько погладила.
– Не плачь, Машенька, – зашептала она. – Никуда ты не полетишь, мы не пустим! Здесь поправишься, как и я, как другие. Не плачь, родненькая!
– Разве я плачу? – сдерживая дрожь в голосе, сказала Мария. – Что ты, Варенька, я не плачу. Это так…
– Мария, – глухо заговорил Андрей и поднялся. – Мне нелегко было сказать вам об этом, поверьте! Но ваше здоровье очень дорого всем нам. Не мог я иначе. Не обижайтесь на меня, и не надо так волноваться…
– Я не обижаюсь, Андрей Иванович, – вроде бы спокойно ответила девушка. Но вдруг обхватила одной рукой Варю за шею, стала горячо целовать ее.
Обе залились слезами.
– Посидите еще чуток, товарищ командир, – попросила Шведиха.
Андрей сел, но через минуту снова поднялся. Как же тут быть?.. И дела неотложные ждут, и людей неловко оставить в таком положении.
– Я не обижаюсь на вас, Андрей Иванович, – повторила Мария, уже не стыдясь своих слез.
Сокольный тихонько вышел. Но не успел отойти от дома, как его догнала Варя.
– Что это вы? – удивился Андрей. – Раздевшись… Мороз вон какой!
– Андрей Иванович, – прижав руку к сердцу, возбужденно заговорила она. – Не отсылайте Марию в тыл, Андрей Иванович! Она здесь вылечится, как и мы все с вами! Не отсылайте!..
Еще не просохшие от слез глаза девушки смотрели на командира с надеждой, мольбою.
– Не могу, Варя, – твердо сказал Андрей. – Не могу! Нельзя рисковать ее здоровьем.
– Товарищ командир, – уже в отчаянии зашептала Варя, – милый, хороший! Я прошу вас! – Заплакала, уткнулась лицом ему в грудь. – Она же вас любит, Андрей Иванович! Любит! Только я одна об этом знаю…
– Что ты, что ты, Варя! – растерялся Андрей.
– Правду я говорю, Андрей Иванович, правду!
– Иди в хату, Варенька, простудишься…
– А вы послушаетесь меня, а? Послушаетесь?
– Иди в хату, Варя!
Андрей медленно зашагал через дворик. И так хотелось ему, чтобы сейчас никто не встретился по пути, чтобы этот пустынный дворик растянулся на километры…

Чуть не половина отряда Сокольного пришла провожать ее. Марию привезли на санях, перенесли в землянку.
Самолет должен был прибыть в два часа ночи, однако шел уже третий, а в небе – ни звука. Начальник аэродрома, бывший летчик, волнуясь, то и дело выбегал из землянки, слушал небо. Его волнение невольно передалось Андрею, Никите Миновичу, Зайцеву, Ладутьке, Варе, которая вырвалась-таки на аэродром. В нетерпении выбегал к посадочной площадке и Вержбицкий. Его трудно было узнать, похудел, даже как-то сгорбился за эти дни.
На последних минутах третьего часа начальник аэродрома выскочил чуть ли не на середину площадки. Еще никто ничего не слышал, а он уже отдал команду готовиться к приему самолета. Вскоре глухой заоблачный гул дошел до всех. Начальник, опять-таки только он один, заметил издали сигнализацию, и тотчас на площадке были зажжены огни.
Большой двухмоторный самолет садился плавно, точно, хоть всем казалось, что он вот-вот зацепится хвостом за высоченный дуб на восточном краю аэродрома.
Заглохли моторы, а из самолета никто не выходил, лишь чуть-чуть приоткрылись боковые двери. Но вот спущена лестница, и по ней сходят на землю командир экипажа, штурман. Оружие у них наготове…
Начальник аэродрома назвал пароль, и командир спрятал пистолет в кобуру, улыбнулся, протянул руку. С такой же откровенной радостью начал он здороваться со всеми подошедшими к самолету. Увидел Никиту Миновича, замер, будто не веря глазам своим, и вдруг бросился к нему, обнял за плечи.
– Отец! Родной ты мой!! Как я рад!..
– Здоров, Микола, здоров! – вроде бы и сдержанно ответил Никита Минович, а сам так заволновался, что хоть разревись на людях. – Прилетел? К нам?.. Ну, хорошо, очень хорошо!..
– Товарищ капитан! – обратился к Николаю один из членов экипажа. – Самолет разгружать?
– Разгружайте! – приказал Николай. – И побыстрее, мы опаздываем. Ну, как вы здесь? – повернулся он к отцу. – Где мама? Где наши мальчики?
– Старушки дома нету, вот что, – стараясь говорить спокойно, ответил Никита Минович. – А меньшие тут, при мне. Ваня сегодня на дежурстве, а Леня… – Голос комиссара дрогнул. – Леню вечером послали на задание… Да ты что, не видишь? Вот же наши! Командир отряда, начальник подрывной группы…
Николай поздоровался с ними.
– И Варя здесь, – продолжал Никита Минович. – Вержбицкий тоже. Они в землянке. Тут у нас, видишь ли, раненая есть, медсестра наша. Надо, чтобы ты ее туда, на Большую землю доставил… Вот что…
– Но где же мама? – забеспокоился Николай. – Может, что-нибудь…
– Она эвакуирована, – перебил его Никита Минович. – Правда, адреса ее у меня нет. Тебе там ближе, напиши, куда надо, пусть ответят, куда направили. Мы вот и медсестру свою хотим попросить, чтобы поискала наших, как поправится.
– Я напишу, – задумчиво проговорил Николай, – все сделаю, что надо. Но я думал…
– Да ты не волнуйся, – снова перебил его Никита Минович. – Тебе же лететь еще. Все будет хорошо. Скоро освободимся от фашиста и всех разыщем, со всеми встретимся… А как там старшие, не пишут тебе?
– Были треугольнички – с месяц назад. Воюют! На Сталинградском фронте оба.
– Ну, будешь писать – напиши, что встречался с батькой, поклон от меня… Смотри же, не волнуйся там, в небе. Не на земле ведь… Ну, давай, сынок, поцелую тебя. Думаю, теперь уж чаще будем видеться.
К самолету подносили и подвозили тяжело раненных партизан из разных отрядов. Пронесли на носилках и Марлю. Следом молча шли Варя и Вержбицкий.
– Все готово? – спросил Николай у стоявшего рядом летчика.
– Все, товарищ капитан!
– Начинайте посадку!
– Есть!
– Может, и меня с собой прихватите? Товарищ капитан!..
Николай обернулся. Перед ним стоял и смущенно улыбался Зайцев.
– Это куда вам? – поняв шутку, спросил капитан.
– Да вот, до Сталинграда довезли бы, а там я дома. Это мой родной город.
– Думаю, вам и тут работы хватает, – добродушно заметил Николай.
– Да хватать-то хватает, – согласился Зайцев, – только бы хоть в полглаза глянуть, что сейчас в городе моем делается.
– Геройски стоит ваш город. И выстоит!..
Никита Минович подошел к носилкам Марии. Подле стоял Андрей и тихо, с чувством говорил, склонившись:
– Это все для здоровья вашего, понимаете?.. Иначе мы не могли… Поправляйтесь и возвращайтесь. Думаю, скоро не только самолетом – поездом можно будет сюда приехать. Не поминайте лихом нас, Мария. Мы будем ждать вас и всей душой верить, что встретимся, обязательно встретимся!
…Когда самолет, сделав круг над аэродромом, взял курс на восток, красноозерцы направились в чащу, туда, где стоял их санный транспорт. В это время из аэродромной землянки выскочил паренек в одной гимнастерке, без шапки и с радостным криком: «Товарищи, товарищи!» – побежал на площадку, где возле доставленных самолетом грузов толпились партизаны.
– Что такое, Петров? – окликнул его начальник аэродрома.
– Товарищи, сводка! – еще громче заорал парень и повернул к красноозерцам. – Победа под Сталинградом! Большая победа!..
Он подал начальнику аэродрома листок. Андрей включил фонарик, и все сгрудились вокруг.
«В последний час… – было написано на листке спешным почерком. – Наши войска полностью завершили ликвидацию немецко-фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда… Раздавлен последний очаг сопротивления противника в районе Сталинграда».
Взгляды всех встретились, и не было сил отвести их… Обнялись мужчины в великой радости, поздравили друг друга с огромным, неизбывным счастьем.
А потом по какой-то необъяснимой логике повернулись к востоку, в ту сторону, куда только что улетел самолет. Там, над густым стройным лесом, разрасталась широкая, светло-лиловая, с далекими и уже не яркими звездами полоса.
Занималась заря.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49