– озабоченно спросила из темноты Мария.
Словно почувствовав упрек в голосе санинструктора, бойцы разбежались, через несколько минут у ног кобылки лежала свежая, влажная от росы трава, зеленый, а ночью казавшийся черным овес, налитые колосья ржи. Но кобылка не хотела есть, видимо, успела напастись, прежде чем Зайцев поймал ее. Мария поднесла ей на ладони кусочек хлеба. Лошадь прижала уши, пошевелила губами и, взяв хлеб, принялась жевать. А когда Мария попыталась уйти, кобылка, помахивая хвостом, двинулась следом за нею.
Новое место взводной обороны находилось километрах в двух от прежнего: небольшой лесок между двумя дорогами. Росли тут молодая ольха, орешник и крушинник, кое-где дубки, кленик, а по краям – самый обычный вишняк. Быть может, когда-то на этом месте были хутора, а то и деревня. Бойцы наскоро окопались, но глубоких траншей пока не делали: никто не знал, здесь или в другом месте доведется встречать рассвет. В леске нашли обмурованную яму, нечто похожее на разрушенный подвал. Связисты протянули к нему телефон. Учитывая, что первый взвод становится почти самостоятельной боевой единицей, – оборона его теперь находилась далеко от командного пункта, – комбат распорядился дать Сокольному наилучшую связь.
Летняя ночь коротка: не успеешь оглянуться – уже рассвет. Выставив постовых, Андрей разрешил бойцам отдых, и только собрался вздремнуть сам, как его срочно вызвал командир роты. Срочно-то срочно, но КП – не близко!
– Возьмите кобылку, – посоветовал Зайцев.
Андрей и сам об этом подумал.
– Где она?
…Усевшись в седло и держа повод левой рукой, он нащупал правой ногой стремя, проверил, хорошо ли оно подогнано под его рост.
Почувствовав на себе настоящего седока, кобылка задрала голову, закружилась, затанцевала на месте.
От легких шпор она сразу взяла в галоп, и Сокольный исчез в темноте, – только топот копыт, постепенно замирая, доносился издали.
– Вот это кавалерия! – восхищенно воскликнул Зайцев и пошел к яме смотреть, как связисты устанавливают телефон.
Вернувшись, Сокольный привязал лошадь к дереву и молча направился к своему импровизированному блиндажу. Оттуда доносился веселый и звонкий смех Марии. «С кем это она так развлекается?» – подумал Андрей и решил немедленно оборвать неуместное веселье. Но, спустившись в блиндаж, увидел, что Мария, отбросив на плечи пышные волосы, держит возле уха телефонную трубку, дует в нее и кричит чуть ли не изо всех сил. Скажет фразу и рассмеется, услышав ответ, а то и сама говорит и хохочет, казалось бы, беспричинно.
Увидев командира, девушка понизила голос, однако разговора не прекратила и даже не изменила интонации. Наконец попрощалась с собеседником на высокой ноте, положила трубку и сказала, будто оправдываясь перед Сокольным:
– Подружка там у меня, Галя. Такая веселая…
– И не спит? – равнодушно спросил Андрей.
– Ну кто теперь спит?
– А вот вам-то и нужно поспать. До рассвета.
– Посплю еще. Успею.
Андрей повернулся к Зайцеву:
– Бойцы отдыхают?
– Так точно.
Сокольный глянул на ручные часы:
– Еще сорок минут и – подъем.
– Есть!
Андрей присел на полусгнившую, с метр длиною доску, которую где-то нашел и приспособил под скамейку Зайцев. Телефон стоял на каком-то чурбаке. Под ним и везде возле стен толстым слоем были настелены скошенный зеленый овес, чебрец, ромашка, папоротник. Смесь самых разнообразных запахов наполняла блиндаж приятным ароматом луга, сенокоса, несмотря на то что был он почти весь открыт. Только над телефоном виднелись покрытые плесенью плиты, то ли из бетона, то ли остатки кирпичного свода, – в темноте не разобрать. Зато совсем не ощущалось сырости, будто не в подвале находишься, а где-нибудь на травке среди деревьев.
Тусклый серп месяца стоял прямо над блиндажом и, когда ему не мешали тучи, стремился заглянуть во все углы. Этот расплывчатый свет не встречал преград на поверхности земли рядом с блиндажом. Тут росла только одна вишня, старая и почти безлистная. В этом, по мнению Сокольного, был главный изъян облюбованного Зайцевым взводного КП. Но предусмотрительный вестовой учел все и подготовил на всякий случай маскировку: под вишней уже лежала добрая охапка зеленых ветвей со свежей листвой.
На позициях отделений было тихо-тихо, казалось, тут нет ни души. Ничто не нарушало безмолвия леса: ни шелест листвы на деревьях, ни шорох неведомых зверьков в густом и высоком папоротнике вокруг блиндажа, ни сонные голоса птиц. Все погрузилось в тот спокойный и сладкий сон, который приходит обычно перед рассветом. Только кобылка, привязанная к дереву, без устали жевала принесенную бойцами траву, и мирный хруст ее все время слышался Андрею в блиндаже.
Откуда-то издалека, из-за овсяного поля, послышался первый, пока еще неуверенный свист какой-то ночной птахи. С каждой минутой он становился смелее, громче, будто нарочно, чтобы в блиндаже не уснули. Сидя на траве у телефона, Мария заслушалась. С песней ночной птички прилетели к ней воспоминания о далеком отсюда крае, где родилась и выросла.
Перед глазами возник густой, огромный зеленый лес, полосой поднимавшийся по ту сторону неширокой речушки с не совсем привлекательным названием Битюг. Сколько там было соловьиных песен и ночью и днем, как любила Мария их слушать!
Вот родительский домик с высоким резным крыльцом. Вторая половина в нем неоконченная, жили только в одной. За домиком сад, а в нем несколько яблонь, в основном ранеты, груши, вдоль забора – вишни, сливы, крыжовник.
К их садику примыкал школьный сад, не очень урожайный, но зеленый-зеленый. Еще маленькой Мария, бывало, каждую весну с нетерпением ждала, что соловей прилетит в их садик, совьет гнездышко и начнет петь. Так думалось всегда весной, и девочку огорчало до слез, что певец, вопреки ее такому сильному желанию, не хочет селиться ни в садике, ни в школьном саду, предпочитая лес за рекой.
Сейчас мама, если жива-здорова, хлопочет, небось, в огороде, а сама нет-нет да посматривает на самолеты в небе, стараясь распознать, какие из них наши, а какие – фашистские. Сбросит такой бомбу, и вместо домика, вместо огорода останется глубокая яма-воронка…
Зайцев, дремавший в углу, вдруг закричал, обрывая мысли о доме.
– Чего ты? – спросил Андрей.
– А?
– Чего кричишь?
– Кто, я?
Мария поняла, что боец вскрикнул спросонья, он, конечно, не слыхал птички. А командир, наверное, тоже слушал. Забыла Мария проследить за ним, заслушалась. Андрей в самом деле не спал. Вот уже третью ночь почти совсем не удавалось ему отдохнуть: одну – перед боем, вторую – в бою, теперь третья.
Две-три ночи! Что значат они в обычной жизни? Иногда проходят незаметно, как мгновение, не оставляя никакого знака. А эти три ночи кажутся целой жизнью, так много событий вобрали в себя…
…Мария стала незаметно наблюдать за Андреем. Сидит, прислонившись спиной к стене, закрыв глаза. Глядя на сосредоточенное его лицо, трудно понять, думает он о чем-то или тихо, настороженно дремлет. Пальцы правой руки иногда шевелятся, что-то перебирают. «А ведь рука еще должна быть на повязке, – думает девушка. – Куда он девал повязку? Раз шевелятся пальцы, значит, не дремлет…» И Мария смотрит теперь только на пальцы, они освещены луной.
– Вот кобылка, так кобылка! – Это опять во сне глуховато произнес Зайцев. А кобылки совсем не слышно. Может, отвязалась и забрела куда-нибудь? Девушка улыбнулась: «Тут овсяное поле близко, от овса никуда не уйдет…»
Пальцы на руке Андрея застыли, опустились чуть ниже. Голова начала медленно клониться на сторону. Точно почувствовав это, командир встрепенулся, посмотрел на часы и встал.
– Вы не спите? – спросил он девушку, почувствовав ее взгляд.
– Спала.
– Разбудите Зайцева, а сами отдыхайте, – сказал Андрей, поднимаясь по ступенькам наверх.
Ветра по-прежнему не было, однако, выйдя из блиндажа, Сокольный почувствовал холодок на шее и на лице. Холодок был приятный, будто после мытья. Неподалеку от блиндажа прохаживался часовой. Он то мелькал среди кустов, то опять исчезал. Андрей направился прямо к нему, по дороге тронул рукой обвисшую ветвь ольхи, и его обдало мелкими брызгами росы. На шее и на ушах еще ощутимее стал холодок.
Рядом с часовым стоял Адамчук.
– Что, не спится? – спросил командир взвода.
– Пробовал, – кивнув в сторону позиций, ответил помкомвзвода, – да сон не берет.
– Почему?
– Думаю, не на том месте нас поставили. Тут две дороги; перед нами, судя по всему, горка. Чем не плацдарм для противника? А отходить некуда: за нами чистое поле.
– Отходить не будем! – твердо сказал Сокольный. – Соберите командиров отделений!
И когда помкомвзвода ушел, Андрей обратился к часовому:
– На дорогах тихо?
– Ничего не слыхал, – ответил тот. – Вот уже около часа стою.
И только Андрей выбрал подходящий пенек, собираясь сесть, как с той стороны, где стояла кобылка, послышались топот и звон удил. В ту же минуту кобылка сипло, по-ослиному загигикала.
– Посмотрите, что там, – сказал Сокольный.
– Есть! – и часовой с винтовкой наперевес бросился вперед.
Собрались командиры отделений. Выслушав их короткие рапорты, Андрей стал проводить инструктаж. Его прервал подбежавший часовой:
– Командир роты приехал!
Из-за кустов показался всадник в высокой пилотке, за ним вестовой, тоже на лошади. Старший лейтенант держался в седле ровно, выпятив грудь, как в пешем строю. Хоть это и придавало ему довольно молодцеватый вид, но лучше слов говорило о том, что командир роты отнюдь не кавалерист.
Андрей подошел и вполголоса доложил обстановку.
– Почему шепотом? – подчеркнуто громко, даже насмешливо спросил старший лейтенант.
Сокольный промолчал.
– Немчуры боитесь? – продолжал командир роты. – Напрасно: они за тридевять земель отсюда, не услышат, хоть из орудия пали!
– Я думаю, они недалеко, – спокойно ответил Андрей.
– Вы думаете? – старший лейтенант, как заправский наездник, оперся локтем на луку седла. – А у меня сведения полковой разведки… – И, немного помолчав, добавил: – Признаться, я тоже слабо доверяю этим данным. Разведчики не были у вас?
– Нет, не были.
– Ну вот, а ведь вы – самая ближайшая от врага точка! Куда же им еще идти… Кстати, что у вас там? – командир показал хлыстом на темное пространство между дорогами перед леском.
– Поле, – ответил Сокольный.
– Что посеяно?
– Овес.
– Овес? – командир то ли удивился, то ли задумался, хотя ни для того, ни для другого, казалось, не было оснований.
– И, верно, хороший овес, правда? А возле моего КП рожь, да какая рожь!.. Я ведь когда-то начальником участка в совхозе был… А что, тут ровное поле?
– Недалеко горка, за ней деревня.
– Населенный пункт? Знаю! Карта есть?
Андрей достал из планшетки карту, командир роты включил фонарик и кончиком хлыста показал нужное место:
– Вот он, поселок, вернее, филиал совхоза. Возможно, и немцы там. Поеду за горку, присмотрюсь, прислушаюсь.
– Зачем же вам ехать? – удивился Сокольный. – Пошлем разведку.
– Солнце успеет взойти, пока ваши разведчики вернутся. А мне нужно знать все немедленно, – старший лейтенант натянул поводья, и красивый, темной масти конь переступил с ноги на ногу.
– Разрешите и мне с вами? – предложил Андрей.
– Оставайтесь на месте, – дружелюбно отказался командир роты, – готовьте позиции. Да смело держитесь, если вдруг горячо придется: я подтянул сюда остальные взводы, за нами – батарея и рота минометчиков, а с правой и левой сторон надежные соседи.
Он хлестнул коня хлыстом, еще сильнее натянул поводья. Конь подался назад.
– Дайте ему шпоры, – не удержался Андрей, – и отпустите поводья.
Но вместо этого старший лейтенант ударил коня по крупу, и тот метнулся в сторону. Всадник схватился обеими руками за луку седла, изо всех сил сжал согнутые ноги. Андрей заметил это, почти с досадой вскрикнул:
– Дайте я отпущу стремена!
– Ни черта! – сердито буркнул командир роты. – И так хорошо.
Он поскакал, помахивая хлыстом, а Сокольному как-то не по себе стало, когда он представил, что может быть дальше. Выскочив на дорогу, конь понесется быстрой рысью, и пехотинцу на нем придется раскачиваться в седле, как на качелях. Непоздоровится ни лошади, ни всаднику!
Вестовой командира роты, круглощекий статный парень, проезжая мимо Андрея, самодовольно отдал ему честь. Конь его шел послушно и быстро, хотя всадник совсем не подгонял его, не натягивал поводья.
«Этот из наших, – одобрительно подумал Андрей, с удовольствием посмотрев вслед бойцу. – А может, в артиллерии служил».
Командиры отделений неодобрительно молчали. Пока старший лейтенант разговаривал с Сокольным, они стояли по команде «смирно» и внимательно слушали, ожидая, что командир роты вот-вот обратится непосредственно к ним, возможно, скажет что-то важное, отдаст какое-нибудь приказание. А тот даже глазом не повел в их сторону. Думай, как хочешь, случайно это получилось или нет.
Андрей приказал немедленно поднять взвод и до рассвета наладить оборону, окопаться как можно глубже. Вместе с помкомвзвода прошел он по отделениям, указал, что нужно доделать, поправить, укрепить. Бойцы после сна посвежели, повеселели, хотя отдых их был совсем коротким. На позициях стояла тишина, разговаривать громко не разрешалось, и все же нет-нет, а послышится ядреная шутка, вспыхнет негромкий, но дружный смех.
– Кухня к нам приедет? – спросил Сокольного один из бойцов.
– Эх, хорошо бы горяченького! – подхватил другой.
«А ведь командир роты ни слова не сказал о кухне, – подумал Сокольный. – И я сам не спросил у него. Кто ж, как не я, должен был спрашивать!»
Стало стыдно перед бойцами: почему бы не дать людям по котелку свежей горячей пищи?
Из четвертого отделения Андрей направился в блиндаж. Шел, стараясь держаться поближе к дороге. Робкая тьма летней ночи чуть заметно начинала редеть, но до рассвета было еще далековато. Спали птицы, в спокойной дреме стояли деревья. На дороге, в направлении командного пункта роты, послышался быстрый топот копыт, и Андрей понял, что старший лейтенант возвращается из разведки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49