На шее не то шарфик, не то старый чулок с бахромой на концах. На голове – ни шапочки, ни косынки, волосы какие-то пепельно-седые… Ноги босые, и, верно, не первый день: вон как потрескалась, задубела кожа.
– Заходи, голубушка, заходи! – с болью и сочувствием проговорила Антонина Глебовна. – Что же это с тобой такое, а?
Бубенко не ответила, бросилась в коридор, к двери комнаты, где жила Вера.
– Погоди, я ключ дам, нет никого там сейчас.
Аня нервно взяла ключ, повернула в замке, толчком распахнула дверь, подскочила к кровати. На ней, понятно, никого… Заглянула на печь, в запечек. В глазах – какой-то жуткий блеск.
– Где мой Владик, где? Схватили, унесли!
– Кто схватил, кто унес? – хозяйка удивленно смотрела на странное выражение лица Ани, на ее нервные жесты. – Говорю тебе – нету никого дома: Вера Устиновна и Алина в школе, а малыш спит у меня на кровати.
– А-а? Ой!.. Вот хорошо!..
Аня влетела в комнату фельдшера, увидела на кровати Владика, хлопнулась перед ним на колени.
– Ты здесь, мой маленький, здесь, мой Владичек, мой Толенька, дорогой!
И зарыдала. Голова, руки, плечи – будто в судорогах.
– Чего ты, Аня, чего ты? – успокаивала ее хозяйка. – Встань, сядь посиди, не трогай малого, пусть поспит, он только что уснул. Сейчас воды горячей выну из печи, помойся. Отдохнешь, проснется малыш – на руки возьмешь…
Аня подняла голову, грязным рукавом вытерла слезы и, продолжая всхлипывать, спросила:
– А где Владик, не знаете?
– Бог с тобой, голубушка! – вконец встревожилась хозяйка. – Вот же он, на кровати твой Владик, перед твоими глазами! Чего ты спрашиваешь? Не узнаешь или не видишь?
– А я искала, все искала, искала… Полсвета объездила…
– Кого ты искала, кого?
– Кого? Ой, теточка, и Толика, и Владика искала…
Пришел с медпункта хозяин. Антонина Глебовна шепотом рассказала ему обо всем. Фельдшер взял под руки Аню, уговорил подняться, посадил на лавку.
– Вы доктор? – спросила Аня.
– Фельдшер, фельдшер я, милая, только фельдшер.
– А вы не видели?.. Ой, что я говорю? Почему я так говорю?
Аня закрыла руками лицо, опять разрыдалась.
Хозяин проверил у нее пульс, потрогал лоб.
– Страшное переутомление, – сказал он жене. – Ты постели ей, а я дам капли. Первым делом надо выспаться. Успокоятся нервы, и все пройдет. – Он взял ложку, нацедил из самовара в стакан воды и подошел к Ане. – Я капелек тебе дам, милая. Выпьешь – полегчает.
Налил в ложку воды, накапал туда из маленького пузырька.
– На, милая.
Аня послушно выпила.
– А теперь запей водичкой. Вот так, один-два глотка… Довольно.
– Еще, – Аня схватила фельдшера за руку, – еще капельку!
Она жадно выпила всю воду и, возвращая стакан, умоляюще склонила набок голову:
– А еще немножко нельзя?
– Тоня, налей молока! – будто о чем-то догадавшись, приказал фельдшер.
Когда Аня крепко и сладко заснула, Антонина Глебовна смочила в теплой воде полотенце, заботливо протерла ей лицо, руки, положила на голову мокрый компресс, хоть муж об этом и не просил.
Вскоре пришли домой учительницы, а с ними и Анна Степановна, которая жила на другой квартире, но у Веры бывала часто.
– Вот мы и с работы! – оживленно заговорила Анна Степановна, бросив на подоконник книжки. – Еле дождалась, думала, на целый месяц отложат начало занятий. Ну, а теперь, как все честные граждане, мы имеем право пообедать. Верно? Где еще один член нашего семейства, мама?
– У Антонины Глебовны, – улыбнулась Алина.
– Что мы сегодня будем есть, а, девчата? У меня дома вареные початки и половинка арбуза… Сбегать?
– Я просила Антонину Глебовну картошки натушить, – сказала Вера, – молочка кринку возьмем.
– О-о! – Анна Степановна направилась к двери. – У нас сегодня как на масленицу когда-то. Побегу!
Застелив скатертью стол, Вера пошла к хозяйке забрать из печи чугунок с картошкой. Пошла и Алина – за Владиком. И едва переступили порог, как Антонина Глебовна поспешила к ним, подавая знаки не шуметь, не топать… Возле печи стояла Валентина Захаровна, одной рукой придерживая на чьей-то голове мокрый компресс. На ее глазах блестели слезы. Вера и Алина подошли ближе, узнали Аню и застыли в удивлении, испуге.
Антонина Глебовна принялась шепотом рассказывать, что произошло. Вернулась Анна Степановна и тоже стала слушать этот печальный шепот хозяйки.
– А где же Кирилл Фомич? – озабоченно спросила Вера.
– Ушел, – ответила хозяйка, – позвали к роженице. Дал Ане капель, сказал, что все пройдет. Только отоспаться надо.
– Может, в больницу отвезти? – чуть слышно предложила Валентина Захаровна. – Беда-то какая!..
Проснулся Владик, потянулся, зевнул, уцепился ручонками за шерсть двух кожухов, которыми был обложен, чтоб не было ската, и встал. Зажмурился от дневного света, под длинными густыми ресницами блеснули узенькие щелки черных глазенок. А раскрыл глаза, увидел Алину – радостно загугукал, захлопал по кожуху. Алина подбежала к нему, взяла на руки, прижалась губами к пухленькой, розовой со сна щечке.
– Мой ты маленький, мой хорошенький!..
Обед прошел без того энтузиазма, с каким к нему готовились. Разговора об Ане избегали, однако все думали о ней. Если хоть доля истины есть в том, о чем поведала Антонина Глебовна, – это страшно. Сможет ли Аня пережить, перенести столь жестокий удар судьбы?..
А может, выспится, отдохнет, и беда отойдет? Хорошо хоть, Вера ни разу не проговорилась Ане о сестре ее – Ларе, иначе еще горше было бы.
Но что с ее мужем? Неужто и с ним беда, и Аня знает об этом?..
Анна Степановна угощала арбузом Владика. Малыш старательно брал сладкую мякоть в ручку, сжимал ее так, что из кулачка брызгал сок, и подносил к широко раскрытому ротику. Смакуя, морщился, как от кислого, горького, но не переставал сосать.
– Молодчина, хлопец, молодец! – похваливала его Анна Степановна. – Вижу – героем станешь!
А сама думала, глядя на малыша: «Что ж с тобой станется, бедняжечка, коль мать и в самом деле заболеет? Алина ласкова к тебе, но ведь – молода! Полюбит, выйдет замуж, муженек нахмурится – от тебя и откажется она. К Вере Устиновне привыкай, малыш: она крепче опора-то, надежнее… Две у тебя мамки, да, знамо, разные…»
Отгоняя безрадостные мысли, обратилась к Вере:
– Вы заметили у хозяйки на стене фотографию? Красивая девушка… Не дочка ее?
– Дочь, – подтвердила Вера. – Младшая. У них есть и сын, в армии.
– И дочка в армии? В военной форме…
– Да. Фельдшером была в санчасти, а сейчас неизвестно где. Вы ж видите, как почернела Антонина Глебовна.
– Вижу… У каждого теперь свое горе, своя беда.
…Аня Бубенко проспала и остаток дня, и всю ночь. Проснулась с восходом солнца, пришла в свою комнату, поздоровалась с Верой и Алиной, взяла на руки Владика. Малыш смотрел на нее грустно, недоверчиво, однако не плакал, не вырывался. Аня рассказала, где была, какие справки наводила, что предпринимала, чтоб найти Толика. В Воронеже ее уложили в больницу, но она убежала оттуда и с горем пополам добралась домой. Во время своих мытарств продала с себя все, что прихватила в дорогу из одежды и обуви. А взяла ведь почти все свои вещи.
Все были рады, что Аня поправилась. Так и ушли Вера и Алина в школу с мыслью и надеждой, что беда миновала. А когда вернулись, Аня снова была в хозяйской комнате, и около нее озабоченно хлопотал Кирилл Фомич.

Занятия в старших классах начались на две недели позже обычного: ученикам пришлось поработать на уборке урожая. Так было не только в Старой Чигле – во всех школах области.
Перед началом уроков Любомир Петрович собрал всех учащихся в большой класс, представил им нового заведующего учебной частью Анну Степановну, Веру и Алину, других новых учителей, потом, расхаживая у доски, несколько минут говорил о войне, призывал ребят быть высокосознательными и учиться на «отлично».
Позже всех в класс вошел стройный парень в военной, кажется, даже комсоставской форме. Правую руку он держал в кармане брюк. Любомир Петрович прервался в своих главных рассуждениях, объявил, что это Анатолий Ксенофонтович, новый физрук школы – был на фронте, демобилизован по ранению.
Первых уроков у Любомира Петровича не было, и он удалился в свой кабинет, пустовавший все лето, – ни стула, ни стола: Людмила Титовна, жена директора, забрала их к себе.
Сейчас, правда, стулья в кабинете были – и самому, и посетителям есть на что сесть, но не те, не прежние, а похуже, разномастные.
Глянув в окно, директор остался доволен: технички на сей раз выполнили его распоряжение – подровняли землю, дорожки посыпали желтым песком, а главное – отогнали куда-то от школы уток и поросят.
Под конец урока Любомир Петрович заглянул в учительскую, где в одиночестве сидел Анатолий Ксенофонтович, рассматривая модель гранаты. В начале учебного года у директора всегда рождался зуд рачительности, поэтому он поспешил рассказать физруку, что кроме этой гранаты есть еще мелкокалиберка, а больше в военно-физкультурном кабинете ничего нет, так как бывший физрук был человеком нерадивым, и дети все растащили. Посоветовал собрать у ребят все эти принадлежности и вообще – навести в кабинете образцовый порядок.
Физрук поморщился:
– По чьей вине растащили, тот пусть и собирает! – и сунул правую руку в карман.
Прозвенел звонок. В учительскую вошла Алина, и Любомир Петрович отправился к себе, за учебником: следующий урок был его. Он с Алиной делил уроки математики и физики.
Анатолий Ксенофонтович отложил в сторону модель гранаты, встал и незаметно, одной рукой, одернул гимнастерку.
– Садитесь, пожалуйста, – и подвинул Алине стул.
В дверях показалась Валентина Захаровна с книгой и указкой в руках, глянула в один угол, в другой и, живо повернувшись, исчезла.
Она искала Веру, с которой успела подружиться. Встретив теперь ее в коридоре, увлекла к дальнему окну, восторженно принялась читать «Витязя в тигровой шкуре». Томик Шота Руставели Вера видела у Валентины и раньше.
– Нет, вы послушайте, как тут написано, послушайте!
Читала с волнением, со вздохами, чуть не со слезами.
– Ну как, как он мог написать такое? Неужели сильней любил, чем мы, или его так любили?.. Читаешь – сердце замирает. Верочка, я уверена, что не выживу, если мой Коля… Ой, что за глупости я говорю! Лучше не думать об этом. Вчера Коля опять прислал с фронта письмо. Пишет, что их танковая часть зашла в тыл немцам, и не пишет, сколько, но очень много техники и живой силы захватили. И вроде бы ничего особенного не пишет, а читаешь – сердце вот-вот выскочит. Радость-то какая!.. А я начинаю писать, и ничегошеньки не получается. Глупая я, что ли? Бывает, думаю, думаю, а ничего не могу придумать. Что ни напишу, все не то. Лишь плачу, слезы на бумаге…
Зазвонили на урок. Валентина на миг прижалась к Вериной щеке:
– Верочка, когда уже придешь ко мне? Я у вас чуть не каждый день бываю, а ты…
– Приду, Валя, приду.
– Может, тебе дать этот томик почитать?..

Воронежчину обложили затяжные дожди. Невесело в эту пору шагать полевой дорогой или старочигольской улицей: на обувь пудами налипает грязь, ноги – словно колоды.
Колхоз управился со всеми полевыми работами, лишь кое-где еще оставались неубранными крохотные участки свеклы да позднего подсолнечника. Опустела бахча. Чтоб кто-нибудь не подпалил пустую будку, сторож содрал с нее задубевшую солому, и остались у реки торчать только ребра из гнутого верболозника.
Управилась с приусадебным хозяйством и Людмила Титовна, хотя и нелегко ей это далось. Кроме своего довольно урожайного огорода, надо было убрать и со школьного, засеянного картошкой. В школьном саду яблок уродилось – тьма-тьмущая. Лучшие сорта созрели раньше, но из них директорше досталось негусто: деревенские мальчишки тоже не дремали. Было еще несколько дичек, буквально усыпанных грушами. Разве плохо намочить бочки три? Однако как ни старайся, самой со всем этим не управиться. И пришлось Людмиле Титовне звать на помощь старшеклассников.
В этот вечер она допоздна провозилась с коровой, другой домашней живностью. Домой пришла уже в сумерках. Любомира Петровича не было. Накормила младших детей, уложила их спать и сама прилегла. Подремала, проснулась, а мужа все нет. Начала прикидывать: где бы он мог так задержаться? На территорию вряд ли пошел: далеко по такой грязищи пешком не уйдешь. У белорусок? Те ложатся рано – утром чуть свет вставать, помогать хозяйке по дому. Не иначе, на угощение забрел к кому-нибудь. Этого он не пропустит. Но ведь сегодня вроде бы никто не собирался зазывать гостей!..
И когда, наконец, Любомир Петрович явился, Людмила Титовна перво-наперво постаралась выяснить, крепко ли он стоит на ногах. Потом, будто ненароком, прошлась поближе, принюхалась – не несет ли луком? Знала, муж любит закусить после чарки остреньким… Да нет, кажется, не в подпитии.
– Ужинать будешь, папка? – спросила ласково и нежно.
Любомир Петрович не отказался.
И вид у него был какой-то пасмурный, хотя обычно, приходя домой, муж старался казаться бодрым, жизнерадостным, даже пошутить любил.
Одним словом, ни одна из догадок не подтверждалась, и тогда, выдержав соответствующую паузу, чтоб не мешать человеку подкрепиться, Людмила Титовна начала допрос исподволь:
– А что, эту бедную белоруску фельдшер уже отвез в больницу?
– Днем не возил, – равнодушно ответил директор. – Может, под вечер? Не знаю…
– Разве ты не там был, папка?
– Нет, не там.
Людмила Титовна малость помолчала, принялась прощупывать с другой стороны.
– А кооперативщица сегодня, – словно о какой-то мелочи сообщила она, – домой шла – целую кошелку водки несла. Чтоб вечером не открывать кооператив. Для кого она несла, как ты думаешь?
– Кто ж ее знает!
– Холодно на дворе, правда?
– Холодно.
– А грязищи сколько! Где ты влез в эту грязь? Хорошо, что галоши не потерял.
– Я в сельсовете был.
– Так поздно в сельсовете? Что вы там, в шашки играли?
– Ай, хватит тебе! Надо будет, сам все расскажу. Представитель от райкома партии приехал, собирал коммунистов…
Людмила Титовна невинно и ласково, покорно посмотрела на мужа и глубоко вздохнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49