— Подстроили ту аварию.
— Да, я был там. — Питер вступил глубже в комнату. — И думаю, что вы правы: действительно именно я убил Эллу. А как, по-вашему, мне удалось спасти младенца? С беднягой Джейми было все ясно, Элла истекала кровью, я воспользовался возможностью и рискнул. Я сделал ей кесарево сечение. И почему вы сочли это скверным поступком? — Глаза его не отрывались от лица сына. — Иначе погибли бы и мать, и ребенок. Разве вы не понимаете?
— Не верьте ему. — Бирн встал рядом с Саймоном. Он знал, что это ложь; он сам ощущал своим подбородком, как эти тонкие пальцы скрутили ему голову. Он подбирал слова. — Ну а что вы делали там? В лесу, да так поздно?
Старик как будто смутился.
— Я возвращался из деревни… от приятеля.
— Это вы устроили столкновение, — сказал Бирн. — Вы побежали через дорогу.
— Это ночью-то? На неосвещенной дороге? И как я мог узнать их машину?
— Тем не менее вы ее ждали. — С Бирна было довольно. Он видел, как разрывается перед ним Саймон, сколь велико смятение, пожирающее его рассудок. Взяв за руку, Бирн потянул его к двери мимо старика.
На площадке никого не было, лишь холод, как и прежде, стоял повсюду. Бирн вновь подтолкнул Саймона к лестнице.
Послышался рев машин.
41
Но облегчения не было. Стоя на площадке, круглой платформе, нависшей над холлом, они вслушивались в звуки моторов: легковые автомобили, грузовики и фургоны приближались с огромной скоростью. На какое-то безумное мгновение Бирну показалось, что это полиция вместе с пожарными машинами и скорой помощью. Он буквально видел, как они мчатся по дорожке к дому, чтобы разрубить Листовика и освободить их.
Но он знал, что этого быть не может. Они слышали звуки большого движения — машин, движущихся по шоссе в обоих направлениях. Точно такой же звук сопровождал вспышку воспоминаний в третьей комнате.
И когда он понял, что это такое, стены куда-то исчезли. Как-то вдруг и сразу они растаяли в темноте. Пространство разверзлось вокруг, все признаки дома — потолок, стены и крыша — пропали. Глубокая пустота открылась во все стороны, позволяя ощутить движение — кружение, вращение вокруг срединного костра.
А вокруг все ревели машины.
— Что происходит? — Саймон оказался рядом. — Не понимаю. Где дом, что происходит ?
Виды изменились. Огонь полыхал на севере, пока звезды летели по небу. Мимо проносились созвездия, галактики струились под ногами. Горели солнца, сияли луны.
Они стояли на звездах, и небеса поворачивались, кружили вокруг с великим грохотом.
Разве можно сравнить «Голубой Дунай», пронеслась в голове Бирна безумная мысль, с музыкой сфер, с вальсовым ритмом света и времени?
Узор света и звука прошил реальность, возвращая ее к порядку.
— Это дорога! — проговорил Бирн. — Мы снова в лесу, и это дорога.
И тут они сразу поняли, что приняли за звездный поток огоньки фар, мерцающие среди деревьев, а холод сочится из заледеневших лужиц и хрустящего инея под ногами. Расставшиеся с листвой деревья очерчивал лед. Мертвые репейники цеплялись за ноги, липли к одежде, но во всем этом не было ничего необычного. Никаких признаков существования Листовика, Лягушки-брехушки или кого-то еще.
Только монотонное гудение машин окружало лес кольцом света.
— Та же авария. — Бирн почувствовал дурноту. Он видел эту сцену там за деревьями, освещенную огнями несущихся машин.
— Боже мой, что теперь? — с отчаянием проговорил Саймон.
— По-моему, нам собираются предложить повтор, — хмуро сказал Бирн. — Надеюсь, что на этот раз нам не достанутся ведущие роли.

Саймон идет через лес. Под ногами похрустывают замерзшие листья. И Саймон ли это? Он слегка рассеян, словно огоньки дороги отсоединили его от реальности.
Лайтоулер хмурится, не зная, что делать дальше. В руках он несет крошечный сверток. И держит его осторожно — впрочем, не слишком. Сверток шевелится, размахивает крошечными пухлыми кулачками, измазанными кровью. Слабое мяуканье подобно галочьему крику.
Огоньки приближаются по шоссе. Он оставляет укрытие среди деревьев и выходит на обочину дороги. Щурясь, он глядит в огни фар, хотя ему незачем доверять зрению. Он узнает тон «морриса» и решает рискнуть.
Прижимая сверток к груди, он выходит на дорогу, преграждая путь автомобилю. Машина опасно поворачивает в сторону, едва уклонившись от «ровера», ехавшего по встречной стороне.
Она не хочет останавливаться, не хочет свести машину с дороги. Он видит, как она сражается с ручкой, а потом выпрыгивает на дорогу, оставив дверь распахнутой. Она бежит к нему.
— Что ты делаешь? Что это? Где Элла?
Элизабет кричит на него.
Питер Лайтоулер сохраняет спокойствие.
— Моя дорогая…
— Я не твоя дорогая… Где моя дочь? Что ты делаешь здесь? — Она подступает ближе, пытаясь взглянуть на сверток.
— Элизабет, произошел несчастный случай. Соболезную. Жаль, что мне выпало принести тебе эту весть.
— Что ты хочешь сказать? — Она все еще кричит, все еще волнуется. Он видит, как вздымается и опадает ее грудь, как побелели ее губы.
Он делает паузу. Опасно говорить такие вещи в глуши, где некому предложить горячего чая или утешения.
Поэтому-то он и произносит:
— Элла погибла. Несчастный случай. Ее выбросило из машины, она ударилась головой о дерево. Она мертва, Элизабет.
Он видит, что она пошатнулась, чуточку переступила.
— Элизабет, она мертва, Джейми тоже. Он вылетел сквозь ветровое стекло. Я покажу тебе, если хочешь…
— Нет! Нет-нет, ах… — Руки ее прижимаются ко рту.
Он хватает ее за руку и тянет за собой вдоль дороги. На сгибе его локтя шевелится младенец, неслышно мяукающий свою песенку.
Элизабет останавливается.
— Ребенок? — Голос ее заполняет все вокруг, то громкий, то тихий. — Ты привез сюда ребенка?
Он ничего не говорит, заставляя ее двигаться. Ряд темных деревьев отделяет их от дороги. Она навалилась на его руку, но ему все равно.
— Понимаешь, Элизабет… Видишь, что случилось. — Врезавшаяся в дерево машина. Залитый кровью мужчина, торчащий из ветрового стекла. А возле — на земле, среди грязи, листьев и сучьев — изломанное тело ее дочери со вспоротым животом. Горло ее запрокинуто назад, глаза закрыты.
Он видит, как беззвучно открывается рот Элизабет, как падает она на тело дочери, на палую листву и больше не шевелится. На мгновение он наклоняется над ней.
Опустив ребенка на землю, он пытается найти пульс. Элизабет жива, но долго она не протянет. Что-то вроде удара, решает он. Встает и берет ребенка под мышку. Пусть кто-нибудь другой вызывает сюда скорую, а он отправляется домой.
В Голубое поместье.

Алисия открывает дверь.
— Питер! Боже милосердный, что ты делаешь здесь? Что случилось?
— Алисия, какой очаровательный сюрприз! — Но глаза его насторожены. Он не рассчитывал обнаружить в Голубом поместье свою бывшую жену. — Я имею право спросить то же самое у тебя.
— Я приехала составить компанию Маргарет. Элла отправилась в больницу с Джейми, Элизабет собралась следом за ними. А что это у тебя в руках? — Она пытается разглядеть сверток, протискивается мимо него. — Питер, тебя здесь не ждут. Убирайся. — Но Алисия не смотрит на него, внимание ее обращено куда-то за спину, на дорожку. — Ты видел машину на пути сюда? А Элизабет? — И тут ее глаза останавливаются на том, что он держит, и на мгновение она замирает как вкопанная. — Боже мой, Питер, что ты наделал?
Он держит ребенка, ибо знает, что она не предпримет ничего неожиданного, пока дитя в его руках.
— Произошел несчастный случай, — говорит он. — Элла и Джейми погибли. Это дитя Эллы.
— Что? Элла мертва? — Алисия сразу потеряла все краски, всю живость. Челюсть отвисла.
— Да, Алисия, — повторяет он торопливо. — Элла и Джейми погибли, а это ребенок Эллы.
Алисия немедленно приступает к действиям, желая отобрать младенца, но он снова уворачивается.
— О нет, моя дорогая, ни в коем случае.
— Они мертвы. Питер, о чем ты думаешь? Вызови полицию, скорую помощь. Дитя следует отправить в больницу.
Он качает головой.
— Для скорой помощи слишком поздно, моя дорогая. Много шума из ничего. С ребенком тоже все в порядке. Откуда такое горе, Алисия. Будет и подружка Саймону, маленькая приятельница. Ну а что касается того, что я делаю здесь, куда же еще можно было отвезти дитя Эллы? Она, безусловно, должна находиться там, где должна быть… Да, кстати. А ты привезла сюда моего восхитительного сына? Ты такая преданная, такая самоотверженная мать! Почему бы тебе не сходить за Саймоном, чтобы он мог познакомиться со своей новой… кем же считать? Дай-ка подумать. Она внучка Элизабет, а значит, кузина Саймона? Или сестра?
— Это девочка? — Глаза Алисии остры, хотя на щеках ее слезы. — Элла родила девочку?
— Это ребенок Эллы и мой.
Она отступает от него.
— Только не надо повторять этого слова, Питер. С меня довольно. Ты никогда не делал этого с Эллой. Она-то мне рассказывала о твоих приставаниях! Элла… Элла была моей лучшей подругой. У нас не было секретов друг от друга. Я слыхала о ваших конфиденциальных вечеринках, они с Джейми посмеивались над ними.
— И ничего хорошего это им не принесло. Кстати, забыл. Элизабет плохо, быть может, ей потребуется скорая помощь.
— Элизабет? Где она? Что с ней случилось?
Он идет к телефону и осторожно набирает номер, держа младенца изгибом руки.
— Я хочу сообщить о несчастном случае. Возле Эппингского шоссе к югу, в окрестностях Уэйк-Армс. Да, правильно, да. — Он кладет трубку, подходит к столу и, отодвигая кресло, садится. — Ну, женушка, не предложишь ли выпить отцу твоего дитяти?
— Я не твоя жена! Не твоя, и слава за это Богу! Потом, почему ты решил вести себя здесь как дома? — Она, как всегда, в ярости. Наконец ее глаза замечают на лестничной площадке крохотную фигурку — черноволосого малыша, вцепившегося в балюстраду ладошками. Взволнованное личико его видно между столбиками. — Сайми, почему ты не в постели?
Ребенок не отвечает, только смотрит на них большими темными глазами.
Алисия подходит к лестнице.
— Ну что там, малыш? Почему ты встал?
— Мамочка, а зачем ты кричишь? — Детский голосок чуточку дрожит.
Она вздыхает.
— Ничего. Ступай в постель, Саймон. Тебе давно пора спать.
— В моей комнате гадко пахнет. — Нижняя губа ребенка дрожит. — Мне не нравится этот шум. Он разбудил меня.
— Прости, я больше не буду кричать.
— Нет, это колеса, — шепчет он. — Это колеса.
— Ты спал. — Она поднимается на верх и берет сына на руки, а потом смотрит сверху вниз на Питера Лайтоулера и на ребенка Эллы. — Ты знаешь, что не можешь остаться здесь, — говорит она спокойно.
— Предлагаю сделку. Подумай, Алисия. Я спас жизнь дочери Эллы. Доставил ее домой. Я уже сыграл важную роль в ее жизни, я ее хранитель, защитник, и если она останется здесь, то вместе со мной.
— Нет, этого не может быть. Лучше отдай ребенка Маргарет и ступай.
Иссохшая и морщинистая Маргарет резко высовывается из кухни и вопросительно поднимает голову.
— Он принес сюда ребенка Эллы, — громко говорит Алисия. — Объясню потом. Возьми у него ребенка.
Маргарет не колеблется. Она всегда ненавидела Питера Лайтоулера. Она делает шаг в его сторону… Настанет день, и он еще свернет ей голову словно птице, схватит за сухую морщинистую шею и скрутит как старый сырой коврик.
Маргарет протягивает руки к младенцу, но Питер небрежно, будто не замечая, отталкивает ее.
Она говорит:
— Питер, тебе ребенок не нужен. За ним надо ухаживать, его надо кормить.
— Девица еще потерпит. — Но дитя уже отчаянно кричит, разражаясь ритмичным для новорожденных уа-уа.
— Питер Лайтоулер, это не твой ребенок! Отдай его мне! — И голос Маргарет звучит сильнее, чем ему следует быть.
— Но и не твой! Это не плоть твоего чрева, не жизнь, воспрявшая из твоих чресел, Маргарет! Почему ты думаешь, сушеная слива, взять на себя ребенка?
И он встает, чувствуя перемену в атмосфере.
Алисия все еще наверху лестницы. Она держит Саймона на руках.
Вместе с Маргарет к нему приближается нечто непонятное. Вонючее дыхание обжигает его лицо, и он видит кровавые контуры, проступившие в воздухе. Он отступает. Наверху хлопает дверь, и в коридоре шелестят колеса. Саймон теперь тоже кричит, добавляя свою крепкую жалобу к плачу младенца.
Алисия кричит:
— Убирайся, Питер! Пока ты еще можешь!
Кровавый силуэт от Маргарет вдруг бросается к нему.
Рукав его распорот зубами, и он знает, что в следующий раз они возьмут кровь…
Звякает дверь лифта, и запах аммиака наполняет воздух, окутывая Питера желтыми клубами, проникая в рот, нос и легкие.
Их слишком много. Он не может справиться со всеми сразу. Не выпуская ребенка, он отступает к двери, и тут Маргарет бросается к нему — или это была клыкастая тварь? — и младенца вырывают из его рук; крики девочки делаются невероятно громкими.
Он вываливается из двери наружу — в холодную черную ночь.
Вдали раздаются сирены.
42
Молодой человек, хмурясь, последовал за медсестрой по коридору в сторону последней комнаты. Весьма бледный, он слегка прихрамывал. Медсестра стучала каблуками по полированному полу впереди него.
Она остановилась у двери и повернулась к нему.
— Мы написали племяннику миссис Банньер еще несколько месяцев назад (он у нее единственный живой родственник), но он так и не приехал. Старую леди не посещали много лет, но она, похоже, не жалуется.
— А разве Алисия Лайтоулер не бывала здесь?
— Кто? О, жена мистера Лайтоулера… нет, она давно не заезжала сюда. По-моему, ей неизвестно, что миссис Банньер теперь намного лучше. Мы всегда полагали, что племянник миссис Банньер известит всю семью. Но никто не приехал.
Она подождала ответа, но глаза юноши остались пустыми. Этот молодой человек кажется ей очень усталым, словно он не спал всю ночь. Губы его на мгновение напряглись. Она вновь спрашивает себя, что он делает здесь. Решил повидать старую леди, которой много лет никто не интересовался.
Под ее присмотром он постучал в дверь.
Ответа нет.
— Входите, — говорит она. — Она часто забывается и не слышит. Возможно, она и не сразу поймет, кто вы такой.
Коротко кивнув, он распахнул дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47