И были одни смотрины… Я привела одноклассницу Свету, мама организовала нам чай с тортом и по неведомой никому методике принялась определять, не испортит ли девочка манер ее Поленьки. Света живописала свои семь лет на земле, а мои родители зажимали рты, чтобы не расхохотаться. И потом еще долго ликвидировали хандру заветным: «А Светочка рассказывала…» Со временем смехотропный эффект уменьшался, но они навсегда заставили меня запомнить Светин монолог. Я тогда не понимала, почему взрослые покатывались: девчонка-то яркую трагедию выдала. И только с возрастом мне стало ясно, что смеются не над откровением, а над безудержно откровенничающим о подлежащем сокрытию чудаком. Итак, мужчина, держитесь.— Что приводит женщину в рекламу? Ах, Валентин Петрович, это клубок неоднозначностей.Я тряхнула головой и уставилась ему в глаза. Нечистыми они были. Ну, тем более получи.— Проблемы, знаете… Папа у меня алкоголик, запойный алкаш. С его стороны родственников нет.Валентин Петрович брезгливо пригорюнился.— А у мамы есть старшая сестра, она с нами живет. Только она дурочка.Спрятал губы в кулак? Добивай его, Поля.— Моя мама раньше тоже дурочкой была, но ее вылечили…Хрюкнув «Пардон», он выскочил из столовой. Я перевела дух.Вернулся он минут через пять, спокойным, деловитым и развязным, что означало — церемонии окончены. Ну, к делу.— Давайте не будем больше о вашей семье, Ольга. Заигрывать с вами я не рискую. Но по поводу изготовляемой вами рекламы и ее заказчиков у меня есть насущные вопросы.— Рекламодателей я не обсуждаю, Валентин Петрович.— А в знак благодарности?— За что? «За приют, за ласку»?— С наследственностью у тебя, вроде, все отлично, артистка, — процедил он.— Да, не жалуюсь. Но отчего бы не повеселить вас? В знак благодарности…Терять мне было нечего, кроме зубов. Сейчас брызнут в разные стороны. Чего он добивается? А от чего умерла Лиза? Мы вообще в рекламе или в шпионском ведомстве работаем? Одна уже отработала, впрочем. Но заказчика не выдала, судя по тому, что ко мне привязались. Валентин Петрович пристально меня рассматривал. Потом сменил гнев на милость:— Сколько же вам платят, Ольга Павлова, за похвальную вашу стойкость?..Его перебил журчащий зуммер. Он вытащил из расшитого сентиментальными незабудками нагрудного кармана прибор внутренней связи, послушал, поднял брови и удивленно сказал:— Проводи в кабинет. И пришли в столовую Олега, пусть с гостьей в картишки, что ли, перекинется.И уже мне:— Не беспокойтесь, Ольга, это пока действительно будут карты.Почти сразу дверь распахнулась перед типичнейшим амбалом-охранником. Он шагнул вперед, и из-за него вынырнул… мой муж, бывший, пусть бывший, но он меня нашел.— Ты в порядке, детка? — спросил он.Я кивнула.— Олег, свободен, — почему-то отменил азартное развлечение Валентин Петрович.И, совершенно обескураженный, удалился с мужем в кабинет.— Полина Аркадьевна, голубушка, почему вы меня не предупредили? — допытывался Валентин Петрович, однако, заметно изменившимся тоном. — А я ведь собрался обсудить условия, на которых можно поручить вам заказ. Обратил внимание на талантливые материалы госпожи Павловой и мечтал о сотрудничестве. Как замысловато иногда шутит с нами жизнь. Проверяешь журналистку на умение хранить коммерческие тайны рекламодателя, а она — супруга такого уважаемого человека— И умеет хранить? — усмехнулся муж— Кремень, — кисло польстил Валентин Петрович.Я поднялась:— Спасибо, Валентин Петрович.— Бог с вами, какие мелочи!Этот мерзавец чего-то ждал. Ах, да, ручку поцеловать. Этикет. Как хотелось врезать ему. Но сдержанность — второй дар небес мне. После несдержанности.Мы направились по ухоженной аллейке к выходу с участка, за нами маячила пара телохранителей мужа— Где это? — шепнула я.— Потерпи.Ого, размаха он не утратил. За воротами в наступающих сумерках утопали три иномарки. Я окончила школу на двойки, но то была его школа. Получалось, что Валентин Петрович рыбина еще та, и с мужем они плавают в разных бизнес-прудах.— Ты много ему за меня должен? — вспомнила я былую терминологию и замашки.— Выкручусь, если ты не застряла костью у него в горле.— Интересно, как бы меня выпихнули из этой крепости?— Там сзади калитка в стене. Через нее вперед ногами.— Настолько серьезно?— Я тебя предупреждал, нарвешься. Если бы было несерьезно, он бы тебя в ресторане покормил.— Как ты его вычислил?— Дома поговорим.Бог мой, черт, дьявол, кто-нибудь, я сегодня доберусь к Измайлову? Но коли муж сказал: «Дома», — значит, до него и промолчит. Муж. Не я. Чуть-чуть тишины, и вдруг я против воли загоготала. Истерику снимают пощечинами, так что риск известный был. Но остановиться у меня не получалось.— Спятила? Хотя тебе сегодня досталось.— Нет, я не про эту мерзопакость… Я про «уважаемого человека».— Ты, Поленька, не зарывайся.— Да послушай меня. Когда такие, как Валентин Петрович, киоски держали…— Откуда сведения?— Интуиция, ха-ха-ха…— Полина!— Все, все. В общем, была у меня знакомая. Выскочила замуж лет в семнадцать и зажила настоящей барыней. То есть, подвыпив вечером с сестренкой и ее благоверным, шли они ликерчику прикупить. А тверезый муж под одно, как говорится, навещал свои точки. Ему тогда улица принадлежала еще не целиком, и хорошим тоном считалось облагодетельствовать конкурента, отовариться у него.— Поля, детка…— Перестань, белый воротничок, ты деньги компьютером делал. А они утюгом и ломом. Но я о другом. Девицу и ее сестру пустили с заднего киоскового хода к широкому выбору, а муженек тем временем базарил с владельцем возле окошечка. И, прикинь, девочки с продавщицей не поладили. Не прогнулась, видно, по ранжиру труженица. Дошло у них до драчки. Метелят они друг друга, а юная леди и думает: «Что я делаю, я не должна, я права не имею… Ведь я жена такого уважаемого на этой улице человека…»Он ничего не сказал, сидел и смотрел на меня. А его шофер и телохранители извивались от хохота.— Прости, — вздохнула я.И он, как недавно Измайлов, улыбнулся:— С возвращением.Потом тихо и сухо велел своим:— Молчать.И опять воцарилась тишина в короне из черных ониксов богатства одного и бедности других.Я отвлеклась видом из окна. Мы мчались от дворцового поселения тех, кто не только делал, но и продолжал делать основные свои деньги утюгом и ломом. Ну, нынче, наверное, пистолетом. И меня, и его, бросившегося на зов: «Это Полина, спаси», караулила скелетина с косой. Я убила Юрьева, потом мужа и себя… И полковник Виктор Николаевич Измайлов не в силах был предотвратить грядущего.— Зачем ты приехал за мной? — приникла я к его уху.— Если не догадываешься, на тебя и слов не стоит тратить.— Мы в разводе.— А при чем тут развод?— Из-за Севы?— А при чем тут Сева?— Из-за себя?— И я тут ни при чем.Поди пойми его. Только я сегодня уже так находилась, набегалась и наездилась, что отправляться на поиски понимания была не в состоянии. Глава 4 Обиталище мужа хотя бы внутри отличалось от всех остальных — я постаралась. После унылой магазинности обстановки Валентина Петровича здесь было классно. Мы поднялись наверх и направились в небольшой зал для своих, который, словно друг, утолял любые сплины. Потому что был доверчиво уютен. Дальше продолжать бахвалиться своими дизайнерскими подвигами неловко, если учесть, что я вытворила. Двери всех спален выходили в этот зал, следовательно, и попасть в него можно было только через одну из них. Мы воспользовались хозяйской, как проходной. Меня уже давно угнетал наряд с плеча Валентина Петровича, и безумно жаждалось переодеться. В спальне я бросилась к шкафу, распахнула его и лишь тогда вспомнила, что мои вещи в другом месте. Я не покраснела — побагровела. Но, покаянно оглянувшись на мужа, обнаружила, что он смущен еще больше меня, хулиганки.— Извини, детка, я не монах, не евнух.Да, на плечиках болтались три вечерних платья и несколько халатов разной длины. Никогда бы не облачилась в подобный отврат.— Ты меня извини, не знаю, как получилось. Так хотелось избавиться от того, что на мне… Я машинально. Автоматически.Я захлопнула дверцы, и, не глядя друг на друга, мы поплелись к своей цели. В том, что у него есть женщина, я не сомневалась. «Не монах, не евнух», — это слабо сказано. Но наличие мадам, заполняющей гардероб, было открытием, и оно меня почему-то покоробило. Уж не думала ли я, что он всю жизнь будет за мной бегать и звать назад? Еще женится, детей наделает… Однако к мысли о такой перспективе нужно было привыкнуть.— Дама сегодня придет? — спросила я.— Останешься? — обрадовался он.— Нет, конечно, просто сцен не терплю.Видимо, мое «конечно» его зацепило и царапнуло.— Дама будет, но попозже.— Хорошо. Может, расколешься, как ты вычислил Петровича?Он достал из бара коньяк, мартини, лимон, ледок. Все как положено.— Давай выпьем за твое освобождение.— Давай. Спасибо тебе. Ты когда-то говорил, что согласие выпить с человеком — признак доверия к нему. А предложение выпить — признак либо симпатии, либо подлости. Вот я нынче по-всякому напиваюсь.— Бывают такие насыщенные дни, — оттаял он. — Ты не отдаешь себе отчета, Поленька, насколько удачлива. Автоответчик у меня с определителем последнего номера, а после тебя никто не звонил. Так что вычислить Петровича было делом плевым. И «отдал» он тебя без сопротивления.— Потому что ты представился мужем.— Я не так представился, он все равно навел бы справки. Теперь рассказывай, как на духу, что стряслось.Я не скрыла ничего, кроме профессии Юрьева. Зачислила Бориса в «знакомые парни». И смерть Лизы представила в виде дошедшей до меня сплетни.— Мне надо обмозговать это, — мрачно признался он. — Если бы сам тебя не вызволил, решил бы, что фантазируешь. Теперь слушай без комментариев. Тебе молчание с трудом дается, но случай исключительный.— Не волнуйся, встревать не буду.— Уже встряла.Я поняла, что заткнуться себе дешевле.— Поля, собственно, обсуждать-то нечего. Потому что ничего не было. Совсем ничего. Из аэропорта я привез тебя домой, где ты и провозилась по хозяйству до ночи. Сейчас тебя проводят, запомни ребят накрепко. Они сутками будут в машине возле твоего подъезда, то один, то другой. Прежде чем выходить за покупками, позвонишь и скажешь, что собралась. Потом приникай к глазку и жди. И только после того, как увидишь знакомое лицо, открывай дверь. И ни шагу по городу без охраны.— Без конвоя, — потеряла самообладание я.— Полина, Валентин Петрович стоит на том, что выручил тебя. Но о предшествующих его появлению событиях знать не желает. Поэтому повторяю: ничего не было.— Ты соображаешь, что ты предлагаешь? Эти четверо, возможно, убили моего друга.— Они его убили без «возможно» и зарыли в лесу. Ты сделала все, что могла. Пришла пора о себе побеспокоиться.— А Валентин Петрович?— Опять за свое? Он чист, как ангел. Будучи фанатичным бизнесменом, не удержался и занялся бизнесом, забросил удочки насчет рекламы.«Если бы ты заглянул в мой шкаф, ты бы там полковничьего кителя не обнаружил», — чуть не выпалила я. Сказать ему про Измайлова, Юрьева и Лизу все? Но нужно какое-то приемлемое вступление.— Помнишь, у тебя была такая тяжелая тупорылая зеленая иномарка? Ты ее продал?Он рассмеялся:— Ты неисправима. По-прежнему загадка про авто: «Зеленая, длинная, висит в гостиной». С чего бы мне с ней расставаться? На ней ребята-охранники мотаются по своим делам.«По своим или по твоим?» — вдруг с ужасом подумала я. Странности его утреннего поведения, машина, которая в очень ранний час оказалась там, где была я, даже отправка Севы с моими родителями складывались в какой-то зловещий узор, обрамляющий смерть Лизы и настойчивые попытки Валентина Петровича выяснить что-то о рекламодателях. Нет, полковник Виктор Николаевич Измайлов — мой козырь, пусть побудет на руках.— Я выслушала тебя. Теперь предупреждаю: я обращусь в милицию с заявлением об исчезновении парня.— Давай уж лучше я тебя сейчас пристрелю, чтобы потом не слишком мучилась. И сам застрелюсь заодно. Если ты полезешь к ментам, выбора у меня не останется.— Угрожаешь? На кой черт тогда вытаскивал из передряги?— Угрожаю, потому что не прочь пожить. А на второй вопрос я тебе уже ответил.А ведь я дрянь. Надо или верить человеку по-настоящему, или головой работать быстро и качественно. Но я оказалась не способна ни на то, ни на другое. Единственное оправдание: упоминая милицию, я имела в виду Измайлова, свое привилегированное положение из-за отношений и соседства с ним. А муж имел в виду какое-нибудь районное отделение, от которого в случае с Борисом и впрямь толку было бы немного, зато много маяты. Тварь я неблагодарная. Опоздай он на несколько минут, успей Валентин Петрович обозначить свою истинную потребность в информации о заказчиках рекламы, и признание меня даже бывшей женой стало бы смертным приговором, подлежащим немедленному исполнению.Он должен был «о себе побеспокоиться». Стереть мой голос с автоответчика, выпить коньяку и дожидаться любовницу в постели. Я до сих пор не знаю, что мне надлежало делать. Хитростью завлечь, приволочь его к Измайлову и разобраться втроем? Да, наверное. Но я, видите ли, исподозревалась вся, извозмущалась, испереживалась. И вместо того, чтобы торопиться действовать во спасение, ломанулась гибельным путем.— Я принимаю все твои условия под дулом пистолета.— Поленька, не обижайся, я же помочь тебе стараюсь.— Спасибо.— Поля…— Огромное спасибо, низкий поклон.Он со вздохом проводил меня к машине марки «отечественная», познакомил с двумя мускулистыми парнями простецкой внешности, снабдил переговорным устройством, усадил и отправил восвояси.
В этих самых «своясях» я появилась уже около полуночи. Измайлов, которого я побеспокоила по телефону, примчался мгновенно.— «Так вот ты какой, белый олень», — пошутила я и осеклась.Нервный полковник настолько утратил человеческий облик, что мог отреагировать на шутку неадекватно.— Где тебя носит? — гаркнул Измайлов. И, принюхавшись: — По барам, по подругам? Нашла время.Я закрыла ему рот ладонью:— Вик, Юрьева нашли?Сказать, что он окаменел, значит, ничего не сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30