на полу белел уголок и, будто гриб или ягода, манил нагнуться. Цепляясь за стулья, я обошла оба стола, но нагибаться не стала. А сразу выплыла обалделым привидением и плотно затворила дверь кабинета.— Куда она делась? — решила проявить человечность насытившаяся вахтерша. — Вы ведь минут десять прождали? Неужто выскользнула, когда я отвернулась?— Сейчас сюда мужчина зайдет, — дрожащим голосом пообещала я, — так вы не беспокойтесь, он тоже к ней.И, перестав себя контролировать, зачем-то добавила:— Хорошо, что вы уже покушали. Глава 2 По двору прогуливался Измайлов. Приметив меня, он заулыбался и громко отчитался:— Симпатичное местечко. Давненько меня сюда не заносило, смотри, что понастроили. Я купил Севе лимонад, не холодный, не волнуйся. А сам выбрался покурить, чтобы не травить ребенка.Вряд ли раскованный и веселый полковник претендовал на одобрение. Но на то, что я подам голос — пожалуй. После паузы он забеспокоился и двинулся мне навстречу.— Неприятности? До чего договорились?— Ни до чего.— В смысле?— С ней кто-то пообщался до меня.— И ты теперь оклеветана молвой, так? — беззаботно поинтересовался Измайлов.— Слушай, Вик, я сейчас рухну, буду биться, кататься и голосить. Ты не пугайся, ладно? Она лежит между столом и батареей, кажется, мертвая.Глаза у Измайлова стали большими и потеряли выражение. Однако малюсенькая надежда на то, что мне привиделась гибель вредной бабы и я выдаю желаемое за действительное, еще теплилась в нем.— Спокойно, детка, не надо подметать собой улицу. Кто лежит?— Лиза.— Может, пьяна? Или ширнулась? В жизни всякое случается и с заместителями главным редакторов по рекламе.— Я была бы счастлива, ей-Богу. Но у нее лицо какое-то… Опухшее? Одутловатое? Синюшное? Не знаю…— Пойду взгляну, — ровно, будто добил одну клавишу одним пальцем, сказал Измайлов. — А ты, милая, к Севе сейчас не подходи. Подожди меня тут, не сходя с места.И никакая я не бунтовщица, а очень послушная и покорная страдалица. Велено ждать, не сходя, значит, буду ждать. Я села на асфальт по-турецки. Измайлов пару секунд смотрел туда, где только что нервно подергивалась моя растрепанная голова, и лишь затем медленно опустил взгляд, хмыкнул и одобрил:— Умница. Сконцентрируйся на удержании этого полезного положения. Одна просьба: ноги в позу лотоса не заплетай, иначе будут сложности с подъемом. Если кто-нибудь появится, не тушуйся. В конце концов, йогой можно заниматься, где приспичит. Я быстро.Но невозмутимость далась ему с трудом. Я слышала, он побежал и не стал придерживать дверь, которая громыхнула ему вслед, словно выругалась.Представления не имею, как долго он отсутствовал. Подошел сзади, поднял контуженного впечатлениями бойца в мини-юбке и бережно потащил с поля боя между добром и злом. Севе он объяснил, что я неожиданно заболела, но у меня остались кое-какие обязательства перед редакцией.— Я поработаю за нее. Мы понимаем, как грустно тебе из-за сорвавшейся прогулки. Но будь мужчиной. Это несложно, если привыкнуть.Глаза малыша полнились состраданием к своей горе-матери. Оно изгоняло из них печаль, которая на выходе превращалась в частые слезы. Тем не менее Севка пожал протянутую Измайловым руку и пообещал:— Буду.Вик присмотрел за нами, пока не подъехала его служебная «Волга». После чего усадил в нее Севу и вернулся за мной. Но я уже довольно твердо сама брела в нужном направлении. И полковник не удержался. Взяв меня за локоть, он ехидно прошептал:— Юрьев будет в восторге, узнав, кто обнаружил тело.Пришлось улыбнуться. За это я была удостоена поспешных поцелуев в нос и висок. И сразу стало легче.Мне было все равно, куда нас везут. Но когда мы оказались у дома моих родителей, я мысленно благословила Измайлова. Потом еще и еще раз. Папа с мамой стояли возле подъезда.— Насколько я понял полковника, что-то там не стоит слезинки ребенка, — начал папа. — Поэтому мы с Севочкой отбываем в зоопарк.— Полковник ни при чем, — высказала свое мнение мама, — и Достоевский тоже. Ваш дед и отец отлынивает от сборов в дорогу. Но я его прощаю. Потому что, вертясь все утро у меня под ногами…Папу с Севой как ветром сдуло. Мама, ни о чем не спрашивая, позвала:— Пойдем домой.— Мам, вы нас ждали?— Измайлов позвонил. Я не смогла бы ладить с таким положительным типом, дочка. Мужчина просто обязан давать повод к тому, чтобы его пилить. Иначе — тоска. Иначе он садист из закоренелых.— Какой положительный, с его-то характером. Но он родился человеком и умрет им назло временам и нравам.— Любовь зла, — усмехнулась мама, которой тяжко было привыкать к тому, что Измайлов ее ровесник.— За козла ответишь, — пригрозила я.— Куда ж деваться, — не испугалась она. И совсем в измайловском стиле скомандовала: — Вперед шагом марш.О, мама… Я валялась на родительском диване и думала: «Костерила-костерила Лизу и не предполагала, что она мертва. А сейчас мне стыдно. Потому что уже не важно, какой она была. Важно, какой я осталась… Да, а Юрьев наверняка проедется по моим способностям примагничиваться к преступлениям… Он рассматривает меня, как случайно сохранившееся ископаемое, и склонности современного Измайлова к такого рода связям не одобряет. Более того, числит полковника в извращенцах».С лейтенантами Борисом Юрьевым и Сережей Балковым я познакомилась, когда наш жэковский слесарь повадился использовать инструменты не по назначению — черепа ими прошибал. И если с Балковым мы сразу подружились, то с Юрьевым едва сводим концы вежливости. Ребята — четыре дополнительных руки Измайлова. Полковник у нас вообще смахивает на Шиву. У нас… Наверное, никогда не решусь сказать: «У меня». Измайлов без своего дела не жилец. А я не могу изводить мужчину заклинаниями: «Ты мой, только мой, ты создан для того, чтобы меня ублажать». И тех, кто меня заклинает, посылаю подальше. Люди выдумали, будто меняя ублажателей и ублажательниц, можно быть счастливыми без передышки. И не догадываются, насколько вреден для здоровья режим нон-стоп.Под мудрые размышления о надежном здравии и губительности излишеств я прямо-таки надралась кофе, накурилась на балконе, отработанным приемом пряча от мамы сигареты, и приобрела грешный, близкий к человеческому облик. Чемодан Севы Измайлов привез сюда еще вчера, так что забот у меня не было. В восемь вечера мама уложила нас с сыном спать. Я заснула первой. А в три часа утра суматоха отъезда безвозвратно привела меня в чувство.
Бывший муж встретил нас у входа в аэровокзал. Выглядел он усталым, чуть излишне отутюженным, но бодрился, как мог. Сева захлебнулся было описаниями зверья, однако быстро сообразил, что отцу не до плененных образчиков фауны, и замолчал. Я пыталась и никак не могла подобрать слово, соответствующее странноватому состоянию некогда близкого человека. Настороженность? Раздражение? Нетерпение? Он будто стремился поскорее от нас отделаться, но шевелиться было лень и приходилось ждать, пока мы сами уберемся. А на меня он вообще смотрел испытующе, как матерый начальник отдела кадров на липовый диплом. Не нравилось мне это. Как будто я сама не в состоянии проводить своих. И лишь когда наши взгляды скрестились в перспективе на щуплой, чуть сутулой фигурке удаляющегося Севы, я почувствовала, что у него отлегло от какого-то места, но от какого именно, так и не разгадала.— Кофе выпьем? — предложил он.— Извини, у меня такое ощущение, что ты пива хочешь.— Да, жены бывшими не бывают, — хохотнул он. — Точно, квасил до полуночи. И никто не догадался, кроме тебя.Я чуть не полюбопытствовала, много ли народу он успел сегодня встретить. Но замкнулась. Намек на то, что я изучила его, как предмет любимого преподавателя, и всегда готова к отличной сдаче экзамена, приятным не назовешь. Надо же, столько лет прошло, а при встречах с ним я вязну в студенческих ассоциациях.— Согласна на кофе, — вернулась я на старт.Он напрасно хорохорился. Я действительно знала его, как облупленного. Не пил он ночью. Даже от малого количества алкоголя его организм избавлялся часов по двенадцать. А уж «поквасив», он проплутал бы в поисках опрометчиво утраченной формы сутки минимум. Но мне не была нужна его правда. Солгал, значит, были причины. С кофе мы расправились как-то несолидно: по три глотка, смущенная ревизия пустых чашек, «может еще», «нет, спасибо»… И сорвались с места.— Садись в машину.И вот тут мои глазоньки не на лоб, а на темя вылезли. Он сам был за рулем! А ведь шофер и телохранители полагались к средствам его передвижения, как запаски. Да он ли рядом или брат-близнец? Может, я индийский фильм смотрю? После автокатастрофы он поклялся никогда не занимать водительского кресла.— Ты на милость психоаналитика сдавался или сам справился со страхами? В любом случае поздравляю с собственноручным укрощением машины.Наверное, надо было помягче это сказать. Но мне было неловко в его присутствии полтора часа. Я тоже не ангел, могу взбрыкнуть.— О чем разговор, Полина, когда я чего-нибудь боялся? Ты меня с кем-то путаешь, — безмятежно заявил он.Глаза рванули с темени на затылок. Правда, на миг почудилось, что я ослепла совсем. Кто-то из нас двоих рехнулся. Почему он? Потому что три года выдерживал зарок. Потому что всегда всего боялся. Потому что врать по этому поводу мне было безумием. А почему я? Потому что, когда люди свихиваются, они о счастье плюнуть на действительность без извинений узнают последними. Вдруг пришла моя очередь? Ведь машина мчалась по пустому шоссе, словно ее гнал самоуверенный ас, а не вчерашний неврастеник. Разговор не клеился — мой язык прочно прилип к нёбу. Новоявленного строптивца хватило лишь на включение магнитофона. Некто, не разберешь, мальчик или девочка, повизгивали про страсть по-русски. Раньше благоверный если и слушал дрянь, то на английском. И попристойнее в смысле вкуса воспринимался. Деревья в перелесках горели поминальными свечами по лету, и ветер вытворял с ними что хотел, пытаясь смешать красное с желтым в классический пламенный порядок. Было хорошо и плохо одновременно. Наше молчание, возможно, и являлось золотишком, но очень уж низкопробным, почти неотличимым от меди. Больше того, мы не обменялись и звуком, а я чувствовала себя так, будто сутки с ним проругалась. И притихли мы от усталости, хотя и четверти взаимных претензий не исчерпали. За квартал до дома я не выдержала:— Благодарствую, дальше я пешочком.— Почему?— Надо купить коту консервы с тунцом. Он их обожает. А поскольку я перед ним провинилась — надолго одного оставила, — придется подлизываться.— Сейчас кошачьей радости на каждом углу…— Сразу видно, что у тебя нет кота. Тебе что с курицей, что с говядиной, что с кроликом, что с печенью, что с рыбой корм — все кошачья радость. А мне предстоит обнаружить киоск, подходящий по двум параметрам: тунец и бессонный киоскер.— С какой стати в круглосуточных киосках должны спать?— Не должны, но спят. В начале седьмого утра пушкой не разбудишь.— Признайся уж прямо, что я тебе осточертел.Да, после его товарного состава лжи требовать от меня прямоты самое то занятие. И я совсем не прочь была подтвердить его кокетливое предположение:— Осточертел. Пока.Однако зачем обижать человека? Пришлось добавить:— Ты, наверное, к киоскам близко не подходишь, по супермаркетам шуршишь. А мне действительно нельзя заявиться к оскорбленному в лучшем чувстве привязанности коту без подарка. В Америке вообще справку требуют, что у вас достаточно времени для ухода за животным и что брат меньший не обречен лезть на стены от одиночества.— Растрогала, отпускаю.Я поставила ногу на асфальт и заметила на носке туфли царапину из тех, что кремом не затрешь.— Ну, елки, — воскликнула я, — когда успела изгваздать новую обувь? Вот корова!И услышала сзади добрый человеческий голос:— Спасибо, Поля.Верно, свихнулись, но оба сразу.— За что?— Чужому мужику ты бы не стала сообщать про туфли.Я уставилась на него через плечо. «Он кое в чем прав… С чего он сегодня изнамекался на наше прошлое?» Две мысли случайными попутчицами встретились в голове и принялись знакомиться. Все, пока одна другую не прогонит, я не мыслительница. Я воплощенный идиотизм.— Счастливо. И, пожалуйста, приведи себя в эталонный вид. Что-то с тобой происходит.Я пошла, не оглядываясь. Когда его машина на полной скорости обогнала меня, стало очевидно: угробиться — его нынешний эталон.Я не успела прийти в себя, потому что через полсотни шагов наткнулась на… Бориса Юрьева. Зачем норов демонстрировала, а? Почему бы мне не доехать до подъезда, ведь капельку осталось потерпеть. Этим тунцом, будь он неладен, и мой, и измайловский холодильники забиты. Вик утверждал, что жирный блестящий котяра скоро превратится в рыбу и уплывет от нас, топорща плавники. Воскресенье. Раннее утро. Посреди тротуара мы с Юрьевым. И еще двое парней дорвались до банок с колой. Чинно стояли возле ларька и лихо дергали колечки на крышках, будто боевыми гранатами тешились.— Привет, Полина, — неотвратимо преградил мне путь Борис.— Привет. Вот уж на кого не ожидала нарваться…— Расскажи, сделай одолжение, как тебя на труп вынесло?Это еще присказка, до сказки доводить нельзя.— Борь, извини, Измайлов у себя?— Нет, отправился на тайную встречу с Балковым, который у нас теперь в шпионы переведен и досягаем на рассвете. А я остался без колес, потому что должен заскочить кое-куда поблизости.— Торопишься? — неприлично возликовала я.— Тороплюсь. Тебе там полковник оставил расписание на сегодня, ты уж не отклоняйся, понадобишься.— Бедная Лиза, — пробормотала я.— Карамзин? — с издевкой распахнул недра эрудиции Юрьев.— Всего лишь труп из-под стола.
Борис стоял спиной к приближающейся машине и предлагал мне, как только доберусь до дома, изложить письменно сведения о редакции и ее сотрудниках, о последних рекламных достижениях и обо мне, как эпицентре трагедии. Уж разубедить его в том, что все несчастья на свете случаются по моей вине, не удастся никому. А я потихоньку-полегоньку снова начала испаряться из беседы. Дело в том, что для меня существуют две марки автомобилей — отечественный и импортный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30