Мы с ним смотрели рекламу. Мы иногда смотрим конкретно ее. Дабы осознать, что для полного счастья людям надо так мало: зубной пасты, стирального порошка и чипсов с пивом. Так вот, в тех роликах пенсионеры, кто на даче, кто дома, шарахали по рюмочке бальзама. И травушки, веками врачевавшие человечество, преподносились следующим образом:— Хлопну бальзамчику, ничего не болит, и такая радость на сердце…— Дерну биттнеровского, и жить хочется, смеяться, петь, бежать куда-нибудь, делать что-то…— Поль, ты знаешь, почем бальзам? — заколдобило Вика.— Дорого.— Дороже водки?— Учитывая объем, раза в три.— Значит, это дерьмовый коньяк.— В смысле?— Ты проникнись симптомами: немотивированные положительные эмоции, двигательная активность вплоть до тяги к участию в художественной самодеятельности… Поль, я сгоняю за «Пшеничной»? И буду балдеть от того, что купил средство одинакового действия со всемирно почитаемым лекарством за бросовую цену.— Вик, давай не будем воспринимать рекламу как руководство к поспешным действиям.— Бальзаму хочешь, детка? — содрогнулся Вик, нервозно отслеживающий мои прихоти.— Я знаю, кто твой первый враг, в субботний вечер очень вкусен коньяк, — пропела я.— Это уж Макаревич, а не Биттнер. Его рекомендации нам, не ведающим о наличии у человека печени, но ведающим о наличии аналога души, подходят, — согласился Вик.Он унесся в магазин, а я аж допела песню. Кто бы мог предположить во мне наличие слуха? Меня из музыкальной школы отчислили за неимением оного еще в десять лет. Они погорячились. Вик же признал в моем завывании рифмы и ноты. Или уж очень ему приспичило выпить? Нет, Измайлов не алкоголик. Значит, я певица. Когда, шандарахнув коньяка, я вложила смесь не аналога, а натуральной своей души с углекислым газом из легких в исполнение шедевра «Окрасился месяц багрянцем», Измайлов беззвучно плакал. Я поняла, что вынести это можно только любя. Боготворя. В общем, больше я не пою.
Вик был серым, как будни без прибылей, концертов, спектаклей, вернисажей, секса и спиртного. На предложение закурить он отреагировал имитацией рвотного рефлекса. На предложение поесть повторением имитации. Получалось, высмолил не менее двух пачек сигарет на пустой желудок. Его реанимировать пора было.— Измайлов, я горю желанием пересказать тебе редакционные байки.— Остынь, Поля. Когда я уходил утром, у меня было одно дело. Все так ловко вязалось: кто-то из денежных мешков интересовался людьми, разливающими в пластиковые бутыли воду. Бизнесмены дали лишнюю информацию в газету, и женщин, творящих им рекламу, начали прижимать к ногтю. С одной перетрудились, принялись за вторую. Заодно нейтрализовали моего лучшего сыскаря, Борю Юрьева.— Вик, я не вторая, я Полина, окстись.— Окщусь, окстюсь, мне не важно. Твой муж, милая, мог бы для приличия быть совладельцем газеты или вложиться в водяную скважину. Но он не удосужился этого сделать. Следовательно, ни при чем.— Мой бывший муж, Вик.— А я кто?— Тебя я люблю.— Я тебя тоже.Попробовал бы ты, титан мысли, чувства и сыска, сказать, что «это не важно».— Туда, куда Макар телят не гонял, ее мужа, да? Они убивали директора фирмы, пытались что-то выведать. Убили. Судя по времени, напрасно. Потому что организовали охоту на мою девочку. Когда на чужих охотятся, я по долгу службы на дыбы встаю. А когда на мою?— Вик, не бушуй, твоя девочка десяти шизанутых мальчиков стоит. Я тебе душ раскочегарила. Идем, родной.— Не отнесешь под струю?— На плащ-палатке.— А, ладно, пешком пойду. Знаешь анекдот про ворону? Выбирается она из ресторана между первой, которая плохо идет, и последней, которая всегда лишняя. Шур-шур крыльями, не взлетается…— Да, милый, когда ты анекдоты травишь и еще разные в один стравливаешь, совсем труба дело.— Я размышлял, Поля, как последний кретин чувствовал подъем всего, что во мне есть грешного и святого, и тщился за день спасти свою женщину.— Измайлов, так я для тебя женщина или девочка? Под кого канать?— Спроси чего полегче, милая. Когда девочка, когда женщина. Тебе не врубиться.Чем бы еще его отвлечь? Не слишком он на шалуна сегодня похож.— Но спасать тянет все-таки девочку?— Тебя тянет спасать. Заладила — девочка, женщина… Вполне сформировавшаяся курица.— Курица?— Согласен, кобра.Яду бы мне в челюсти. Я всегда за проигравшего против победителя. Если он не спит со мной. Сама себе уже осточертела экивоками на кровать, но, клянусь, в возрасте, когда нынешних Лолит уговаривают не рожать, я только о школьных общественных мероприятиях думала. Я была председателем совета дружины и секретарем комитета комсомола единым махом. И полагала, что общественницам мужчины нужны только в качестве товарищей по партии. Измайлов, Измайлов, я ведь могла тебя не выслушивать, не поддерживать вопросами. Я могла тебя вежливо прогнать. Я… Хватит нежностей!— Вик, убирайся в террариум, раз кобры будоражат.— Настаиваешь?— Убирайся.— Поленька, я пошел, конечно. А ты пока осмотрись.Чего я хотела от фатума? Разумеется, мы находились в его квартире. Мой террариум.Он полагал, что я разбегусь к двери? Да нужна бы я была хоть одному из них, если бы соблюдала правила направлений. Я завалилась на его обожаемый, как все недосягаемое месяцами, диван:— И почему же ты меня не спас, Вик?— Потому что одно дело развалилось на три: похищение, убийство бизнесмена и бизнесвумена.— Снова показываешь, что Лиза не женщина?— Поля, не цепляйся. Когда замахиваются на наших, как на Юрьева, находятся все — люди, техника. Правда, на три дня, но, подсуетившись, можно достичь результатов. Мы пошерстили фирму «водников» от и до. Убить директора получилось бы только у бродяг, промышляющих на дачах. Остальным он не мог быть нужен.— У них пистолеты?— Сейчас и пистолеты.— Они пытают?— Шевелев, вероятно, сопротивлялся. А на трупе следы потасовки и следы пыток отличить друг от друга трудно.— А Лиза?— Лучше не спрашивай. Из четверых подозреваемых досягаем один — главный редактор. Он, естественно, от убийства открещивается.— Так ищите женщину.— У вахтерши даже ее фоторобот не получился, лишь описание.— Ищите мерзавцев из иномарки. Они — связующее звено между двумя преступлениями.— Судя по первым попыткам, найти их мы сможем только случайно и лет через десять.— Трясите мужа, Валентина Петровича.— Поводов не давали.— Вик, ты намекаешь — нет, ты утверждаешь, что ни одно из этих дел раскрыто не будет?— Сейчас мне кажется именно так, Поленька. В любом расследовании бывает такой момент. Ты порывалась редакционными байками потешить?— Да, ты взбодришься. Вик, газета создавалась на деньги Лизиного мужа. А он — двоюродный брат главного редактора!— Это я знаю, детка. Ты держись за стул: Валентин Петрович — близкий друг обоих кузенов.Никогда больше не буду легкомысленно относиться к советам держаться за что-либо.— Расскажи-ка мне, милая, все по порядку, — слегка отряхнул меня Измайлов, прежде чем водрузить на диван и пристроиться рядом.— Вик, я темное, жалкое создание.— Какая самокритичность, не к добру.— Я, оказывается, не умею совать нос в чужие тайны. Весь город был в курсе того, что Лиза — экономист по образованию, что надзирать за газетой ей повелел муж, что издание пока убыточное, что главный редактор — первый супруг Лизы, и ее старшая дочь от него, что у нее был какой-то крутой любовник… Вик, у тебя зуб болит?— Нет, детка. Просто морщусь от ощущения, что работаю вышибалой в публичном доме. Как свяжешься с бабами, так замучаешься любовников подсчитывать.— Се ля ви. Рекламщики думают, что Лизу прибили конкуренты. Очень уж она была заносчива, частенько отговаривала заказчиков от публикаций рекламы в других газетах, полив их сотрудников помоями. Вик, ты меня не слушаешь?— Я тебя глажу. Вот глажу, глажу и спрашиваю: «Поль, ты действительно в машинах ничего не смыслишь?»— Нашли зеленую иномарку? Не томи, принадлежит она мужу?— Нашли. Превосходно отмытую снаружи и изнутри. Два года, как угнали. Теперь демонстративно у заправки бросили. Поленька, две твоих зеленых машины похожи, как лягушка и крокодил.— А откуда ты узнал, какая у мужа?— Из ГАИ, — простонал Измайлов.— Э-э, Вик, по поводу лягушки и крокодила… У земноводных много общего.— Как петух и кролик.— Это сложнее, но материя в принципе…— Понял, колеса они и есть колеса.— Стой, Измайлов, значит, муженек не подсылал своих людей?— Не факт. Просто он умнее, чем ты полагаешь.— Вик, но ведь машину где-то заправляли, чинили. След.— Не след, а бездарная трата времени. Поля, я в тупике. С одной стороны, не бывает таких совпадений. С другой, бывают всякие. Детка, мне нужно твое знание дамской психологии. Только без эмоций, без воплей и скачек по стенам. Тихо, спокойно охарактеризуй женщину по поступку.— Этому дала, этому дала, а этому не дала?— Других поступков за женщинами не водится?— Не надо было меня гладить.— Ну, извини, солнышко, сплоховал. Так вот, сексуально озабоченная моя, сегодня вечером небезызвестный тебе Валентин Петрович выломил кое-что забавное. Он позвонил, сказал, что мой номер взял у мужа Лизы, своего друга — номер я ему действительно оставлял, — и официально просил помощи. Его шантажируют. Дама. По телефону. Уверяет, будто он связан с гибелью Лизы. А он не связан. Она назначила ему свидание в среду. Он обратился к нам за содействием.Что я чувствовала в тот момент? Неизбежность кровавой расправы.— Вик, ты оружие домой принес?— Нет. Не сбивай с мысли. Поля, это зацепка. Вдруг проявится субботняя визитерша из редакции! Посмотреть бы на нее.— Смотри.— Куда?— На меня смотри.— Дозрела до стриптиза?— Вик, это я звонила Валентину Петровичу.— За самодеятельность я тебя выпорю. Подышала в трубку, понервировала мужика… Легче стало? Я тебе о шантаже, а ты… Полина, убью к чертовой матери!— Вик, миленький, как-то само собой вышло. Я, правда, нервы ему потрепать хотела. Вик! Ну, смотался бы он к девяти вечера в речной порт, ну было бы мне весело сидеть дома.— Поленька, звездочка, вернись на диван.— Не заманишь, я жить собираюсь.— Иди сюда, детка, кис-кис-кис. Полинушка, ты у меня такая, м-м-м, словом, такая, что я тобой восторгаться не успеваю. Слишком часто высекаешь восторги. Но нынче, киска, ты следствие с нуля сдвинула.— Мозги пудришь, чтобы поближе подошла.— Нет-нет. То есть я никогда не против «поближе». Сегодня, разумеется, особенно. Полина, горе ты мое милицейское, что ты ему наболтала? Подробно, не торопясь, буква за буквой.— Я ему сказала, что институтка и дочь камергера.— Ага, не мне одному выносить твои фокусы. Мужик сразу слетел с катушек и бросился трезвонить в убойный отдел. Поль, я провода перережу.— А я из автомата.— Умница. Теперь сядь и побеседуем. Мне Валентин Петрович сообщил, что его пригласили к десяти вечера.— Он врет, Вик, к девяти, — возмутилась я и от удивления села. Глава 7 Всю ночь мы с Измайловым перебрехивались, как голодные дворняги в полнолуние. Он говорил, что в среду в речной порт отправят женщину, работницу их ведомства. А я доказывала, что сама заварила кашу, сама и буду расхлебывать. Почему какая-то несчастная милиционерша должна из-за моей дурости маяться.— Поля, увидев тебя однажды, забыть уже не удастся. Неизгладимое впечатление производишь, милая. Валентин Петрович не исключение, — бушевал Вик, у которого глаза горели надеждой посмотреть, как злодеи будут кромсать меня на мелкие кусочки.— Он не слышал моего нормального голоса. Я одену парик и накрашусь. И вообще постараюсь походить на описание женщины, которые вымучила вахтерша.— Ты неуправляема, непредсказуема, все, что с «не» начинается, то ты и есть.— Это комплимент. Но опомнись, каким образом ты меня нейтрализуешь? Я давно мечтала прошвырнуться к воде, проводить последний теплоход.— Свяжу, примотаю к стулу и запру.— Копперфилд — младенец по сравнению со мной, вырвусь.— Да, без присмотра ты наворотишь всякого.Когда в шесть утра появился Сергей Балков, Измайлов был не в лучшей своей форме.— О, Полина, мы опять работаем вместе, — улыбнулся Сергей.— С чего ты взял, Сережа?— А на Виктора Николаевича посмотрел.Зрелище, которое являл собой бледный, лохматый и злющий-презлющий Измайлов, было обворожительным. Насладившись им, я сделала попытку упорхнуть:— Вам, наверное, надо посекретничать, так что я к себе поднимусь.— Стоять, — громыхнул Вик.Потом накинул на зеркала души воспаленные веки и беззвучно зашевелил губами.— Полковник-то до десяти считает, — шепнул Сергей.— Не, до пятидесяти минимум.— Ну и достала ты его.— Я же не нарочно.— Поленька, свари нам, пожалуйста, кофе и сделай, будь любезна, бутерброды, — отмедитировал Измайлов.Балков уставился на него с уважением.Но все-таки Вику до железного Феликса далеко. Бухая на стол в комнате тарелки, я обратилась к Сергею, как к коллеге:— Борис проговорился, что тебя в шпионы перевели. Тоже заслали в банду, Шарапов?При слове «тоже» Измайлов издал такой рык, что я бегом кинулась за кофейником. А, возвращаясь, услышала концовку его инструктажа:— Понял, да? В общих чертах. У нее в голове с информацией химические реакции происходят. И что на выходе, одному дьяволу известно, и то, когда опыт уже поставлен.Ой, Вик, ты обо мне в мистическом ключе рассуждаешь. Лестно.— Поля, — мягко приступил к делу душевный Балков, — твое умение участвовать в чужих преступлениях…— И организовывать свои, — не выдержал Измайлов.Но Балков не успел отреагировать и завершил фразу так, как наметил:— …достойно восхищения.Секунд двадцать лейтенант с полковником перестреливались взглядами, наконец Балков смущенно продолжил:— Меня никуда не засылали, просто прикомандировали к бригаде, которая уже не первый год возится с громким убийством. Вроде вышли на финишную прямую, а все опять застопорилось. Вот товарищ полковник и посоветовал обратиться к тебе. Ты якобы запоминаешь только то, что вредит следствию…— За господином полковником особенно, — обиделась я.— А потом, наоборот, оказывается очень важным, — вжался в кресло Балков.— Я вам что, бесплатный осведомитель?— Нет, Поленька, — перехватил мяч перепалки Измайлов, — мы дорого платим за твои выходки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30