Год-два так держится, пока заплывет... Или так: прицеплен к трактору барабан с пластмассовой лентой. И специальный нож режет грунт, по этому ножу поступает под землю лента и там свертывается в трубку. А гончарный дренаж, который собираются делать у нас, можно сказать, вчерашний день...
- А канавы - позавчерашний!.. - подсыпает тот парень-тракторист.
Кое-кто смеется.
- Не подумайте, что гончарный дренаж уже отжил свое. Нам рассказывали, что до революции некоторые помещики пробовали нанимать специалистов, прокладывали дрены. И что вы думаете? До сих пор действуют! Так что не будем бояться этого "вчерашнего" дня, лишь бы делали быстрее... С речушкой придется распрощаться: она будет выпрямлена, углублена...
И тут все зашумели, заговорили. Как это Мелянки не будет? Мы просто не представляем своего существования без нее...
- А нельзя ли придумать, чтоб и овцы были целы и волки сыты? спрашивает все тот же тракторист.
- Я сказал проектировщикам, пусть подумают над этой проблемой... успокоил председатель.
Но покоя уже не было. В груди болезненно сжималось, ныло...
Председатель уехал, и люди разошлись по своим рабочим местам. А нам везде хотелось успеть, всего попробовать.
Сначала подменяли Гришу на конных граблях, когда он уходил попить. Красота, а не работа: катайся целый: день, покачивайся на железном, с дырками седле-сиденье. Правда, надо нажимать на педаль, когда на изогнутых, как половинки обруча, зубьях соберется вал сена. Подсаживались мы и на волокуши. Нехитрое сооружение: бревно, а за концы его завязаны веревки, веревки - за гужи хомута. Управляй лошадью, захватывай побольше копен да смотри, чтоб бревно не выскользнуло из-под ног, не вынырнула сзади у тебя истерзанная гора сена...
Помогали с Витей один стог топтать.
Поднимет стогометатель копну, а у нас сразу не продохнуть - с головой! Разбрасываем по стогу, разносим, утаптываем. Мужчины с граблями аккуратно укладывают сено по краям, пристукивают, огребают. Формируют стог, чтоб был, как яйцо...
Опять чуть не с головой забрасывает нас сеном стогометатель... Выбираюсь наверх, отплевываюсь. А где же Витя? Может, не уберегся? На стреле стогометателя зубастая пасть, на один зуб можно насадить с полдесятка таких, как Хмурец. А может, отступал и свалился на землю? Или зарылся в сено, думает попугать меня?
- Эй! - кричу я, растаскиваю сено. - Ты где?
Ни звука...
Я испугался всерьез. Подошел к краю, посмотрел вниз...
Витя стоял под стогом, рядом с ним - Людка из Студенца. И когда он заметил, что она подошла? Девочка передает ему ватник... Нет, не отдает... Держится она за ватник, держится он, смотрят в глаза друг другу и говорят, говорят...
Я набрал охапку сена, прицелился - швырк! Взвизгнула Люда, зачертыхался Хмурец...
А я уже был на другой стороне, соскользнул вниз по жерди, приставленной к стогу - гладкой, словно отполированной. Прикрываясь стогом, отхожу к стаду телят. Их пригнал на скошенный луг Стахей Иванович, возвращаться сегодня на Неман, в лагерь, не будет. Я помог ему прогнать телят, чтоб не залезли в огороды к колхозникам...
Хмурец догнал меня, когда я ехал, подцепившись сзади к возу с сеном. Он молча ухватился за веревки, повис рядом.
О чем они болтали с Людой? Ладно, пусть молчит...
В срубе новой хаты деда Стахея начали уже делать простенки между окнами. Мы видели, как, возвратившись из телятника, дед растерянно смотрел на эту заваруху у его хаты и недоуменно качал головой. "И зачем все это? Боже ты мой, боже..."
Когда совсем уже смерклось, дед зашел к нам. Начал жаловаться на несправедливость еще с порога: он, Стахей, один, как перст, и ему новый дом строят! А может, где-нибудь в колхозе есть семья, которая больше нуждается...
- Умру я скоро, Алексейка... Кому этот дворец останется? Хай лучше он считается колхозным, а я в нем квартирантом бы жил.
- Ну, это вы напрасно, Стахей Иванович! Платить же не надо: у вас столько накопилось недополученного заработка, что почти хватит на дом. Колхоз только немного добавит...
- Ну и что? А может, я хочу подарить дом колхозу - и весь сказ!
- Хорошо, отец, хорошо... Потом видно будет.
Ушел дед.
Я уже завалился на койку, прихватив с собой "Всадника без головы" почитать перед сном. И тут погас свет.
Мать зажгла на кухне лампу и сразу начала ругаться:
- Как дам мешалкой по этой коптилке... Блестит, как волчий глаз, ничего не видать. Хоть бы ты, Алексей, лампу побольше купил.
Голос отца:
- Ат! Не хватало забот... Темно - ложись спать. Всего не переделаешь...
Улеглись пораньше спать и они. Я еще слышал, как мать шептала отцу:
- Целый день плотники грызлись с Иваном Феклиным... Мало ему в горло того, что колхоз платит за работу... Подбивал строителей, чтоб и с деда сорвать рублей по пятьдесят на человека.
- Все равно этому ненасытному будет мало...
Я стараюсь уснуть и не могу. Подымается зло на дядьку Ивана: мало того, что баламутит свою семью, так еще и колхозников развращает. И зачем он сюда, в Грабовку, явился?
ЧЬЯ РУБАХА БЛИЖЕ К ТЕЛУ!
Утром, когда я почесывался и зевал у колодца, не осмеливаясь плеснуть в лицо холодной воды, на улице послышался треск мотоцикла.
Я выскочил за ворота...
Хмурцы, отец и сын, сидели на мотоцикле. Витя ухватил Антона Петровича за пояс и что-то кричал мне - не разобрать. Хмурец-старший сбавил газ, и я услышал:
- Говорю - что там делать с этим мхом втроем? Лучше я тетрадок куплю и в музей забегу. Давно не были, может, новости есть.
- Давай!.. Только и на нашу долю тетрадок захвати - и мне, и Грише. Деньги потом отдадим...
Витя кивнул головой. Мотоцикл рванул с места.
Завтракаю и спешу к хате деда Стахея. Здесь уже стучат топоры: кто сидит верхом на бревне, выдалбливает зарезы на концах, кто вырубает в бревнах пазы. С топором и отец Гриши - тюк, тюк... Без всякой охоты тюкает, лицо темное, злое.
У забора стоит лошадь с телегой - сивая, брюхатая кобылка. Телега сзади и спереди крест-накрест переплетена веревками.
Дверь сеней распахнулась перед самым моим носом:
- Наконец-то! Ну и любишь ты поспать...
- Да я уже давно...
- Давно - так тем более: где пропадал?
Быстро садимся, трогаемся с места. Нас провожает тяжелым взглядом дядька Иван. Гриша в его сторону даже не глядит.
Уже за деревней говорит:
- Вчера опять цеплялся. "Ты опозорил меня перед людьми!" - кричит. А я ему: сам ты себя опозорил, хуже не придумаешь... Как схватит меня - что клещами... Во, смотри - рука посинела...
Кобыла неохотно трусит по дороге, чуть не каждую минуту оглядывается назад.
- Жеребенок в конюшне остался, наверное, о нем думает... Но-о! - вертит вожжами над головой Гриша. - А сегодня еду из конюшни - мать навстречу... С дойки возвращается... Смотрит на меня, а слезы кап-кап-кап... А я по кобыле, да бегом, бегом... Думал - сам разревусь... Принесла мне рубашки, пиджак... Ничего не говорила, только плакала... Не знаю, что и делать.
Гришуха ты, Гришуха... Жалко мне тебя, да что я могу сказать, что посоветовать?
В лесу мы несколько раз сворачиваем на боковые, более глухие дороги, подбираемся поближе к Неману, к Соловьиной долине.
Ровно, еле слышно шумят сосны. Перекрикиваются невидимые пеночки. У самой дороги вниз головой по сосне ползают серые пищухи. Где-то в шатах вековой сосны жалобно поскрипывает сойка. "Ке-е-у! - в каком-то отчаянии и страхе вскрикивает большой черный дятел и добавляет скороговоркой: Кюр-кюр-кюр-кюр!"
Телега то мягко катится по песку, то подпрыгивает на корнях. Дорога ведет в гору, виляет между деревьев, спускается в ложбину и наконец теряется во мху. Колеса продавливают в зелено-желтом толстом ковре глубокие колеи.
На дне ложбины торчат несколько захудалых, лохматых сосенок, лежит наискосок обомшелый, с обломанными сучьями выворотень. Глухо и немного жутковато...
Соскакиваем и сразу тонем во мху по колено. Я кувыркаюсь через голову, потом обхватываю Гришу сзади. Тот зажимает мне руки и пробует приемом самбо швырнуть через себя. Падаем оба...
- А теперь мы тебя дожмем, дожмем... Лопатками к земле... - ему удается усесться на мне, моя спина продавливает мох до самой земли. Что-то слабо хрустнуло подо мной...
- Гриб! - кричу я, и Гриша ослабляет нажим. Миг - и я наверху, раскладываю противника на лопатки.
- Ладно - один-один! - сдается Чаратун.
Сели, начали срывать, разворачивать мох... И правда, раздавили молоденького, с бело-розовой шляпкой боровика.
- Ура!!! - закричал я во все горло. - Эх, и грибков наберем! Колосовиков, белых! Никто еще о них не знает!
- Пока не надерем моху, о грибах - ни звука! - остудил меня Гриша. А самому невтерпеж - круть головой вправо, круть - влево...
Моховое пушистое одеяло снизу бело-рыжее. На голой земле остается грибница-паутина, по ней во все стороны разбегаются букашки...
Гриб... Еще гриб... Есть беленькие и маленькие, как желуди. Вот это работа: тут же и вознаграждение выдается!
Не прошло и часа, как заполнили телегу, да еще и сверху натоптали большую копну.
- Ну - все... Привяжи покрепче кобылу, поищем грибов, - вытер я пот со лба.
Пока Гриша возится с лошадью, я бегу к выворотню.
Есть!.. За стволом, почерневшим, с опавшей корой, почти друг возле друга чуть выглядывают, раздвинув мох, вишневые, загорелые шапочки. Эх, ножик бы мне! А ножика нет, он - у Гриши...
Какие длинные, белые и хрупкие ножки грибов!
Провожу глазами линию между местами, где сидели сорванные грибы. Ага, грибная тропка ведет вниз... А в другую сторону? Наверное, туда, на горку, огибает поваленное дерево. Начну снизу, выхвачу у Гришки из-под носа...
- Ленька, давай сюда! - зовет вдруг Гриша, а сам сидит на корточках и все режет, режет ножом.
Ну и пусть... Я оглядываюсь на свои следы и вижу на месте, где недавно топтался, раздавленный гриб. Ай-я-яй... Разиня... Спокойнее надо, спокойнее!..
Осторожно спускаюсь на дно ложбины. Около захиревших сосенок - целая семья. Бросил собранные в кучу, начал хватать...
- Что ты делаешь, варвар! - приседает возле меня и Гриша, подрезает грибы ножом.
- А ты иди в другое место, я здесь и сам справлюсь!
- Все здоровые... - вроде не слышит Чаратун. - В рубашку будем складывать, я сейчас сниму...
- У меня своя рубаха есть.
- Что ты еще скажешь? - в голосе Гриши презрение. - Мне грибы не нужны, разве что на поджарку. А сушить или мариновать я не собираюсь.
Ф-фу... Душно что-то стало... Может, снова к дождю?
Бормочу что-то, отворачиваю лицо.
Я искал грибы и помечал их хворостинками: вот здесь срежь... Вот здесь... И здесь... Пусть Гриша режет, пусть кладет в свою рубаху.
Назад наша кобылка бежала всю дорогу, откуда и прыть взялась. А мы были пьяные от лесного воздуха и неслыханной удачи, орали песни.
Мох сгрузили и растрясли около забора деда Стахея. Пусть подсыхает...
Когда возвращались с конюшни, встретили на выгоне Горохова. В гордом одиночестве он возвращался с Мелянки.
- Салют, мушкетеры! - Петя поднял белую, ну совсем не загоревшую руку. Не берет его загар. - Я на воскресенье сбор отряда запланировал. Сделаете отчет, как проводите лето. Как на химкомбинат ездили, на остров... Здорово, правда? Это будет наше лучшее мероприятие! - говорит Петя с восторгом.
И у кого он, интересно, подхватил эту мысль? Неужели Вадим Никанорович подсказал?
- Воспоминаниями будем зимой заниматься. А если хочется позаседать обходитесь без нас, - ответил Гриша.
Лицо Пети болезненно сморщилось.
- Я пожалуюсь классному... Вы срываете работу отряда!
- Заседало ты, а не пионер! - подсыпал я ему на прощание.
Горохов еще что-то кричал вслед нам, но мы не слушали.
...Всю ночь я видел во сне, что собираю грибы. Сон был цветной!
ПОДВИГ ВОЛОДИ-ВЫСОТНИКА
Хмурец из города возвратился поздно, и вечером мы не виделись. А утром принес мне тетрадки и сказал такое, что надо было сразу бежать к Чаратуну.
Плотники уже кончили сруб. Просто удивительно, как у них все быстро получается.
Прошмыгнули мимо них во двор деда Стахея. Замок на двери!
- Гриша поехал камни для фундамента собирать! - крикнул нам один дядька сверху. - На Лысой горе ищите!
Мы побежали к школе, потом повернули влево, на заросшую травой полевую дорогу. Она как раз вела к той горе.
У дороги на краю поля лежали большущие валуны, как будто стадо бегемотов. Эти камни сволокли сюда тракторами.
А вон и Гриша. В телегу запряжена вчерашняя кобылка. Вожжи натянуты туго и завязаны за переднее колесо. Хитро придумано! Никакого столба или дерева не надо...
Вместо фартука у Чаратуна подвязан мешок. Он собирает в подол небольшие, как взять в руку, камни.
Встретил нас недружелюбно:
- Опять следом ходите? Что вам - делать нечего?
- Володю пришибло током!.. В больнице лежит!.. - выпалил Хмурец.
- Ага! Кран гусеничный зацепил провода стрелой, оборвал... Машиниста, наверное, совсем убило. А Поликаров полез отцеплять и...
Говорили мы, перебивая друг друга, а лицо Чаратуна белело и белело. Рванул с себя мешок, лопнула завязка.
- Где он... сейчас?
Вот этого мы и не знали.
Ни Хмурец, ни отец его Володи не видели. Когда подъехали к толпе, им и рассказали, что случилось. Увидели только, как помчалась оттуда, завывая, "скорая помощь"...
Машиниста пришибло током, он и потерял сознание. Кран завертелся на одной гусенице, сбил столб, начал клониться в котлован. От упавших проводов какая-то будка из досок загорелась. Кто был поблизости, бросились тушить пожар, а Володя прыгнул на гусеницу, рванул от рычагов машиниста - и сам потерял сознание. Кран, правда, не завалился в котлован.
- В какой больнице, спрашиваю, Володя? - смотрел на нас невидящим взглядом Чаратун.
- Наверное, в областной. Я упросил папу съездить туда. Но нас не пустили... Нельзя, говорят...
- Меня пустят... Меня пустят... - как одержимый бормотал Гриша. - Вы это... Соберите воз, отвезете...
Мы долго смотрели, как сигал по кукурузе, по картошке - напрямик Чаратун. Наконец опомнились, начали собирать камни...
Нагрузили телегу, сами, как обычно, забрались наверх. Но кобылка не прошла и сотни шагов - стала. Дышала тяжело, бока ходили ходуном.
Пришлось слезть: камни - не мох.
Я привязал вожжи к оглобле, и мы пошли сзади телеги. Кобылка отлично знала дорогу сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19