Отвечайте». Гарновский щёлкнул рычажком «приёма». В наушниках затюкала кодированная дробь морзянки.
«Документы доставлены в город, в тайник номер два. Крот сегодня же уволится и уедет…»
Справка
…Через двое суток ночью на глухой таёжной станции Маритуй, где поезда останавливаются всего на две минуты, Крот-Метелкин был арестован без свидетелей работниками контрразведки.
Окно, выходящее к склону хребта вдруг потемнело. Кто-то заслонил свет. Гарновский сорвал с головы наушники и сразу выхватил револьвер, бросился за печь и, наставив ствол на окно, ногой подтянул к себе рацию.
Серое пятно закачалось. Показалась голова Житухи. Она копытами разрывала снег на завалинке, добираясь до зелёного мокреца. Замороженная ползучая трава хрустела на лошадиных зубах.
Чертыхаясь, Гарновский вышел из-за печки. Быстро засунул рацию в специальный мешок, упаковал в рюкзак. Вспомнил про электрическую батарейку, найденную Петькой под крыльцом. Обругал Метелкина: «Нашёл, где прятать, старый пёс. А эти себе на уме». И нехорошая мысль пришла ему в голову. Случай редкий и благоприятный. Успокаиваясь, Гарновский вдруг вспомнил инструкцию. «Убирать людей только в случае прямой опасности раскрытия или угрозы жизни». Не шевелясь, резидент сидел на скамейке, опустив голову на колени. Длинные руки касались пола. Думал. Сопоставлял. И пришёл к выводу — прямой опасности нет. А пропажу картонной папки с документами следователи, если узнают об этом, припишут Рыжему. Его зацепили крепко. И всех собак теперь будут вешать на него. Метелкин исчез. Остальные вне подозрений. А ребята нужны, ещё очень нужны и понадобятся совсем теперь уж скоро.
Сообщения Авдеева из Токио:
…Представитель американского военно-морского ведомства Джем Уайд намеревается в ближайшие месяцы посетить Катушевск под видом торгового представителя. Извещаю, что в Катушевске он встретится с начальником группы «Аква». Здесь изучаются все документы и информация о Гарновском (Хаменове). В лицо они его не знают. Изучают фотографию отца. Пароль узнать так и не удалось.
…На другой день, не дождавшись рассвета, Георгий Николаевич завьючил Житуху и ушёл в маршрут. Он рассчитал, что ровно через сутки, выполнив намеченную работу, выйдет к Удаянскому ущелью, где его должны ждать в Бурмейстерском зимовье Петька и Таня.
Прошло несколько дней. Оперативный узел связи геологоуправления ночью принял радиограмму.
Большереченск. Сидорову.
Группа геолога Гарновского к назначенному сроки в Шалаганово не возвратилась. Состав группы: Гарновский, Жмыхин, Котельникова. Поиски по отрогам хребта до реки Коварной результатов не дали. В Медвежьем зимовье нашли записку Гарновского: «Уехал к Удаяну на встречу с ребятами. Был болен. Они ушли вопреки моему приказу».
Срочно сообщите возможность присылки вертолёта для заброски поискового отряда в район горного Удаяна. Мороз минус тридцать девять. Нам неизвестно, потерялись ли они вместе или по отдельности.
Парторг Букырин
ГЛАВА 12
Монотонно покачивается медный маятник часов ходиков. Прислушиваясь к тишине, Иван Иванович мысленно торопит стрелки. Скорей бы рассвет. У хребта в чьём-то дворе протяжно воет собака. В помещении тепло. На широких нарах прямо в одежде спит поисковая группа: радист Тимка Булахов и эвенк Додоев.
Тимка прибыл сюда недавно. Он закончил весной курсы радистов и работал в гидрогеологической партии на Амуре. От начальника экспедиции Сидорова, прилетевшего туда, он случайно узнал о своих друзьях Петьке и Тане. Два дня понадобилось Тимке, чтобы уговорить Анатолия Васильевича перевести его в геологопартию Гарновского. Прибыл, ждал, когда вернутся из маршрута Таня и Петька. И вдруг сообщили о несчастье. Тимка с Додоевым записались в первую спасательную группу. Им приказано было спать, потому что, как только прибудет вертолёт, их сразу забросят в район горного Удаяна. Снаряжение лежит у порога. В отдельном рюкзаке — тщательно упакованная портативная рация.
Иван Иванович потуже подпоясал шубу, нахлобучил волчью шапку и вышел на крыльцо. Посёлок Шалаганово спал. Только в конце улицы светились окна больницы. Больных там нет, но врачи наготове, ждут потерявшихся. Парторг спустился к реке. Здесь, при свете костров, геологи очищали поляну от снега, готовили посадочную площадку для вертолёта.
— Ну, что эфир? — спросил Бурмаков.
— Пока ничего. Будем ждать рассвета. Военные не должны подвести.
Иван Иванович, утопая в снегу, стал разбирать изгородь. Чувствовал, как покалывает сердце… Сухие жерди волоком подтащил к костру, отдышался и пошёл в штаб. Когда обходил склад, увидел: широкая угловатая тень прыгала по голубым сугробам. «Кажется, сторожиха магазина».
Женщина подбежала и задыхаясь выпалила:
— Человек ваш нашёлся, Гарновский. Он в больнице. Идёмте.
— А дети?
— Только он один.
Шаркая по твёрдому снегу подшитыми валенками, парторг поспешил за сторожихой. Сведёнными от мороза губами, женщина рассказывала:
— У Метелкиных в бане он обнаружился. Ещё вечером туда заполз. А собака моя стала выть, ну все равно, как по усопшему. Затрясло меня, думаю, что за напасть такая? Побежала к Николаю Козыреву. Он, вишь ли, в моей бане последним мылся. Так и так, докладываю, в бане объявилась нечистая сила. Он прямо раздемшись и побег. Подкрались мы к бане, а оттуда храпение слышится. Я за дерево спряталась, а Козырев рывком дверь открыл и зашёл. Потом меня позвал. И повели мы вашего Гарновского в больницу.
— Он ранен? Обморожен?
— Что ты, милай, он, как яичко пасхальное, целенький. Нам ничего не сказал, парторга, говорит, зовите.
Гарновский лежал в приёмной главного врача на деревянном топчане. Иван Иванович видел через стеклянную дверь, что Гарновский капризничает и отталкивает руку медсёстры со шприцем. Услышал шарканье ног, оглянулся, вскочил. Но устоять сил у Гарновского не хватило. Рухнул на кушетку. По худым, почерневшим от мороза щекам потекли слезы.
— Что случилось? Где Таня и Петька?
Гарновский всхлипнул:
— Не знаю. Я болел. Они мне не подчинились и вышли на Удаян. За ночь я немного оклемался и поехал на лошади, но догнать не мог. На левом склоне Удаяна, у россыпей, видел их следы и остатки костра. Но меня самого ночью окружили волки. Отстреливался. Лошадь переломила передние ноги. Я побежал. Они кинулись на Житуху. В темноте я сбился с курса, потерял рюкзак. На рассвете вышел к реке. Опять видел волков. Сидел на уступе скалы. Отбивался камнями, обессилил. Двое суток полз сюда по льду… — Голубые глаза лихорадочно заблестели: — Спасать детишек надо. Вызывайте вертолёт. — От нервного перенапряжения Гарновского трясло.
— Я им приказывал не ходить…
— Знаем, на базе видели вашу записку.
Гарновский вытер глаза грязным кулаком.
— Вы были в Медвежьем зимовье?
— Группа Колесникова и сейчас там. По рации передали. А сюда из города военные обещали прислать вертолёт.
— Я тоже полечу. Я понимаете, я тут виноват! — Георгий Николаевич откачнулся назад и вдруг стал мелко биться о стенку головой, и заговорил странным шёпотом: — Я поеду… я… я… я… — Глаза у него закатились.
— Нельзя его пока тревожить, — сказал врач, — он в шоковом состоянии.
Но Георгий Николаевич открыл глаза и твёрдым голосом произнёс:
— С вертолёта просмотрите русло Серебрянки, могут выйти туда, я им говорил, что там два зимовья Бурмейстера.
— Посмотрим, — ответил парторг и вышел на улицу.
Светало. Луна заметно побледнела. Расплылись контуры гор. Деревья теперь не бросали на снег чёткой тени, а казались застывшими клубами морозного тумана. Иван Иванович вдруг увидел, что там, за рекой, из-за серых нагромождений гор вынырнула ещё одна луна. Медно-блестящая. Он остановился. И услышал звенящий от мороза свист пропеллера. Глухо донёсся рокот мощного мотора.
Лётчик, вероятно, заметил костры на снегу и разверзнул вертолёт. Круглый луч прожектора скользнул по посёлку. От реки полетели в тёмное небо сигнальные ракеты. Две зелёных и одна красная. «Луна» погасла. Голубым цветом засияла кабина. Вертолёт садился. Гул двигателя разбудил таёжный посёлок. Залаяли собаки. В домиках у реки засветились оконца.
Иван Иванович подошёл к вертолёту, когда винт делал последние обороты. Морозные струи ветра ударили в лицо. От сигнальных костров остались только чёрные пятна. Через огород по глубокому снегу бежали к вертолёту Додоев и Тимка Булахов. Щёлкнул замок. С неприятным стеклянным звоном открылась дверца. Сидоров выпрыгнул в снег и, не поздоровавшись, спросил:
— Что нового?
Иван Иванович доложил о Гарновском, о его путаном рассказе. Додоев всплеснул руками.
— Эта, как так, волки скушали Житуху? Она всегда уходила от них, хитрая лошадь была, Васька Жухов её учил. Мне шибко не верится.
Парторг повернулся к эвенку:
— Гарновский сказал, что ноги переломила передние.
И опять не поверил старый таёжник. Тимка с карабином и рацией за спиной стоял рядом и слушал внимательно. Сидоров поднял полу меховой куртки, вынул из кармана большие часы, нажал кнопку. Открылась одна крышка, потом другая.
— Гарновский, что-нибудь дельное предлагал?
— Сказал, что с Удаяна они могут выйти на Серебрянку.
Сидоров с досады топнул унтом.
— И дураку понятно.
Светало. Заалели вершины заснеженных гор. Лёгкий ветер погнал сухие, как песок, крупинки снега.
— Спасатели, — крикнул Сидоров, — садитесь!
Додоев забрался в вертолёт, а Тимка быстро стал ему подавать спасательное снаряжение. В вертолёт заскочил Сидоров, прошёл в кабину, сел рядом с лётчиком.
Вертолёт стремительно поднялся вверх и взял курс на розовый от солнца далёкий зубец Главного хребта. В десять часов утра вертолёт завис над центральными отрогами. Взять высоту основной гребёнки хребта ему стало не под силу. Лётчик Саша решил схитрить, он уменьшил высоту и повёл свою машину мягкими зигзагами, намереваясь обогнуть гребёнку по ущельям.
Додоев и Тимка Булахов рассматривали складки гор. Петляя, вертолёт продвинулся к истокам реки Серебрянки. Ослепительно засверкала заснеженная долина. Черным окоемом окружали её отвесные скалы. Конец долины сверху походил на клюв птицы. Там парила на морозе вода, выдавленная из ледяных трещин.
— Вижу костёр, — спокойно сообщил Тимка.
Лётчик сразу же опустил вертолёт к земле. Увидел чёрное пятно на снегу. Сидоров поднял бинокль к глазам: серые угли и несколько головешек. И следы, уходящие к пролому между скал, занесённые уже позёмкой.
— Надо на землю ступать, — сказал Додоев, — искать будем.
Приземлить вертолёт Саша не рискнул. Под снегом могли оказаться скалистые обломки, трещины или коряжины. Перекосит машину, винты шаркнут по снегу — и авария. Анатолий Васильевич вытащил из-под сиденья мешок с верёвочной лестницей. Открыл дверцу, закрепил верёвочные петли на специальных зацепках, ногой сбросил лестницу вниз. От ветра она заболталась, как хвост дракона. Первым спускался Тимка с рацией за спиной. Каждую ступеньку ловил в воздухе ногой. Почувствовав твёрдую землю, встал, руками натянул лестницу. Додоев мгновенно проскочил двадцать верёвочных ступенек и встал рядом с Тимкой, вслед за ним плюхнулись в снег рюкзак и лыжи.
— Действуйте, как договорились, — прокричал на прощание Сидоров.
Вертолёт набрал высоту, перескочил через отвесные скалы и пошёл по ущелью в сторону Медвежьего зимовья. Начальник экспедиции решил там взять поисковую группу Колесникова и облететь долину реки Миренги. Он предполагал, что Петька с Таней, если они ещё живые, могут выйти туда.
Следы от костра вывели Додоева и Тимку Булахова на лёд Серебрянки. И пропали. Тимка пошёл вниз по реке, осматривая заснеженные бугры. В одном месте ему показалось, что под снегом лежит человек. Тимка скинул с плеч рацию, положил на лёд карабин. Раскидывая снег, он со страхом ожидал, что сейчас увидит… Облегчённо вздохнул — коряжина, застывшая во льду.
— Эге-гей, Тим-ка! — позвал из распадка Додоев. — Крик вспугнул стайку синиц. Тенькая, они пронеслись над рекой и исчезли в угрюмом ельнике. — Иди, — снова закричал Додоев, — я следы нашёл.
Тимка легко полез в крутую гору. Широкие, оббитые мехом лыжи назад не сдавали. Из-под снега шёл дурманящий запах растревоженного ногами свиного багульника. Тимка обошёл кусты шиповника и не заметил, что от его прикосновения шиповник уронил ягоды, и они, как застывшие капли крови, покатились по твёрдому снегу вниз, в ущелье.
Додоев шёл нагнувшись и трогал снег руками. Тимка нагнал его и тоже увидел следы, наполовину засыпанные снегом. Они ему не понравились. Следы «говорили» таёжникам, что Таня и Петька выбились из сил. Бороздили снег ногами. И, кажется, тащили друг друга волоком. Высокие глыбы Петька и Таня не обходили, а сохраняя силы, лезли через щель между ними. На шершавых камнях Тимка заметил шерстинки.
Додоев вытащил руку из меховой рукавицы, собрал шерстинки. Покатал их в пальцах.
— Таня оставила. Шапка у неё мехом наружу. Шла первой и тащила Петьку.
Угрюмые деревья, коченеющие от мороза, равнодушно смотрели на двух таёжников. Следы начали петлять. Они то уходили вверх, то снова шли вниз. За плоским камнем, с подветренной стороны, снег был примят. Ребята, по-видимому, пытались разжечь костёр. Кучка веток, пересыпанная снегом, горсть обгоревшего мха, сорванного с камня, лафтак бересты. Всё было сырое. Таня с Петькой, наверное, поэтому не смогли добыть огня.
К вечеру следы привели в заросшее кедрачом ущелье. Здесь Тимка заметил зимовье. Сначала принял его за камень, упавший со скалы и заваленный снегом.
Свежих следов у зимовья не обнаружили. Разворошили вокруг снег. Никого. Стали откапывать зимовье, используя вместо лопат широкие лыжи.
Волнуясь, Тимка рванул дверь зимовья. Не поддалась, примёрзла. Рванули вдвоём с Додоевым.
В сумерках рассмотрели жильё. Нары… Печка. Чурбан. Топор у порога, покрытый инеем. Котелок на гвозде. Людей не было. Из котомки Додоев достал толстый огарок свечи. Зажёг. Просмотрели под низкими нарами, за печкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26