Вы неважный хозяйственник, Георгий Николаевич. Вы не удосужились подсчитать, что в год эксплуатация «Радуги» будет обходиться государству в пять миллионов рублей. Здесь придётся держать целый строительный батальон, чтоб ремонтировать её после каждого урагана.Сидоров вынул из кармана папиросу, поднял от костра головешку, закурил. — Нужно, товарищи, искать третий вариант, успеть надо до снегопадов.
Услышав слова третий вариант, Таня насторожилась, вздрогнул Петька. Теперь им стало понятно, о каком третьем варианте упоминал начальник погибшей экспедиции. Вогул на острове убил Вещева именно за третий вариант.
Стал выступать Гарновский:
— Я действительно виноват. Даже в своей болезни. Слишком много стал прислушиваться к себе. Увлёкся расчётами «Радуги», думал открытие сделаю, помогу стране сэкономить деньги. Слишком уверовал в себя. Оторвал науку от практики. А остановиться духу не хватило. Оставшееся время до снегопадов мы используем для поиска оптимального, или, как вы, Анатолий Иванович, выразились, третьего варианта, где можно будет пробить самый короткий туннель. Завтра мы разделимся на поисковые группы по три-четыре человека, и все силы употребим на поиск третьего варианта. — Сгорбившись, он повернулся к собравшимся у костра, — Завтра, товарищи, объявляю день подготовки. Каждой группе я лично выдам задание.
Крепнущий день ото дня морозец справился с ручейком, текущим за палатками. И осторожный изюбр, чтобы напиться воды, стал разбивать тонкий лёд копытом. После каждого удара поднимал голову, смотрел на опустевшее стойбище геологов, водил ушами. Напившись студёной воды, зверь стряхнул капли с толстых губ и, раздувая ноздри, шумно потянул воздух. Того запаха, которого он всегда боялся, не было. Изюбр легко перемахнул ручей и, не пугаясь, прошёл по опустевшему посёлку. Спустился к обрубленной скале. Расставил широко голенастые ноги и пристально посмотрел на вершину хребта. Увидел лошадей, гружённых вьюками, и понял, что люди покинули своё стойбище надолго. Может быть, до весны. Изюбр круто развернулся, посмотрел вниз, на закутанную морозным туманом реку, перешёл по скале на тот берег и скрылся в лесу.
В отряде, который двигался на север, было три человека. Впереди шёл Гарновский. Чуть отстав от него, шагали Петька и Таня. За ними тянулась лошадь Житуха, Идти было трудно. Склон хребта словно кто-то специально усыпал обломками скальных плит. Ноги скользили по снегу, попадали в трещины. Особенно страдала Житуха. Стёртые за лето подковы не держали, и она два раза валилась на бок. И оба раза рвала мешок с овсом, лежащий у ней поверх вьюков. На ночь Житухе каждый раз выдавалась походная норма золотистого корма. И поедала она его тут же у костра. Хрумкала медленно, чтоб протянуть удовольствие, и косилась на мешок, как бы проверяя, много ли осталось. Гарновский, выдавая вечером Житухе пропитание, произносил:
— Потерпи, дорогая лошадь, скоро на месте будем у Медвежьего зимовья, а там, ты знаешь, под снегом травы сколько угодно, и водичка хорошая, не то, что талый снег. Каждый раз Житуха при упоминании Медвежьего зимовья тихо ржала.
— Смотрите, она плачет. — Таня вытерла рукавичкой катившуюся по шерсти слезу,
— От ветерка у неё слезы, стареет, — ответил Гарновский — И вдруг спросил: — Челпанова при вас арестовывали?
— При нас.
— В убийстве он признался?
— Сначала только в воровстве.
Гарновский погрел руки над костром и тяжело вздохнул:
— Может, он и не убивал.
Таня незаметно добавила Житухе овса и подошла к костру.
— У него в шалаше щепку нашли, а на ней кровь Жухова, экспертиза доказала.
— Ну и дела без меня творились. А как вёл себя Колёсников.
Таня вспомнила, что Колёсников до появления милиции был очень насторожённым, а когда увидел милиционера, хотел спрятаться за дерево.
— А что, Георгий Николаевич, он тоже соучастник?
— Кто знает, я их частенько видел вместе у реки: Колесникова, Жухова, Челпанова.
Слушая Гарновского, Петька обозвал сам себя разиней. Как он не догадался, что документы Самоволина мог похитить Колёсников. И пустую картонную папку наверняка спёр тоже он, потому что тогда с караваном он уходил самым последним.
— Почему Челпанов стрелял в Жухова? — спросил Петька у Гарновского.
— Наверно, что-нибудь не поделили, — зевая, ответил Георгий Николаевич.
«Бочку с документами они не поделили», — чуть не ляпнула Таня.
ГЛАВА 11
Медвежье зимовье оказалось большим домом с крышей из расщеплённых наполовину лиственничных брёвен. Окна были под самой крышей и смотрели на главную вершину хребта.
— Почему такие узкие окна? — спросила Таня.
— Чтоб медведь не смог просунуть голову. Усадьбу эту строили ещё геологи погибшей экспедиции.
На всякий случай Петька дал понять, что про такую экспедицию они слышат впервые:
— А как она погибла?
— На барже пьяные плыли, пожар, говорят, случился, сгорели. — Гарновский внимательно посмотрел на Петьку. — Так вот, в то время медведей здесь было несметное число. — Гарновский показал на бревенчатый сарайчик. — Там ручей, тоже Медвежьим завется.
Петька с Таней прислушались, из сарая доносилось бульканье. Петька по сугробу прошёл туда, открыл тяжёлую толстую дверь. В левом углу стояла деревянная лохань без дна, там бил ключ. Он немного парил, и поэтому потолок и стены сарая были покрыты морозным куржаком, словно белой шубой. Лишняя вода из лохани выбегала под стенку сарая.
Житуха чувствовала себя здесь как дома. Освобождённая от вьюков, она прошла к Петьке в сарайчик и напилась прямо из лохани. Понюхала висящий на стенке ветхий хомут, хлестнула себя несколько раз хвостом и вышла. Осмотрела конюшню, старый амбар, поразмыслила о чём-то и весёлой трусцой побежала к скалам щипать не занесённую снегом траву.
Петька протоптал тропинку к навесу с чурками. Увидел тяжёлый старинный колун. У самого обуха были выбиты буквы «экс. „Багульник“. Старую сосновую чурку Петька развалил с одного раза. Каждую половинку расколол на тонкие поленья. Дрова отнёс в дом и вернулся обратно. Сбросил меховую куртку и пролез под крыльцо. Здесь лежали ржавые лопаты, кайлы и топоры с обломанными ручками. Всё было наполовину забросано землёй.
Ближе к незабитой отдушине лежал расколотый приклад ружья, а рядом непонятная блестящая штука. Петька взял её и вылез наружу. Рассмотрел. Она походила на крохотный портсигар с кнопкой. Никаких обозначений не было. Петьке показалось, что он когда-то видел такие приборчики, но где — вспомнить не мог.
Вечером, когда все трое сидели за столом и разрабатывали маршрут на завтра, Петька показал приборчик Гарновскому. Тот рассмотрел его внимательно. Поднёс к глазам, ощупал. А потом выбросил приборчик в раскалённую печь.
— Неизвестные вещи, Петенька, никогда не подбирай, в них может быть отрава или ещё какая-нибудь гадость.
Батарейка на огне зашипела и резко бабахнула. Открылась дверка, вылетело несколько угольков.
— Вот видите, — сурово сказал Гарновский, — наверняка там ампула с ядом была. Волков кто-нибудь собирался травить.
Все трое смотрели в печку из дальнего угла. Коробочка и содержимое горели ослепительно белым пламенем. Немного запахло лекарством. И тут Петька вспомнил этот запах. Вспомнил Краснокардонск, ночного пришельца, подземный ход и такой же запах, когда сжигали батарейки от рации.
— Диверсант здесь был, — крикнул Петька. — Я вспомнил, такие батареи были у диверсанта Мулекова в Краснокардонске, и ещё я их видел у Метелкина, когда он нас вёз на лодке.
Георгий Николаевич побледнел.
— У какого Метелкина?
— Который в Шалаганове живёт. Метелкин, наверно, шпион. Может, и Жухова они вместе с Челпановым убивали.
Георгий Николаевич беззвучно засмеялся:
— Фантазёры, ну, фантазёры. — Посмеявшись, он вытер платком глаза, сел на нары ближе к изголовью. — Метелкин, ребята, славный таёжный мужик. Правда, немного угрюмый. Поначалу я его даже побаивался. А он, оказывается, душа-человек. В таком возрасте на двух ставках работает и продавцом, и радистом в речном пароходстве. Кормит всех своих внучат, племянников и ещё брата-пьяницу. Через недельку-другую вернёмся в Шалаганово, я вас поближе познакомлю с ним, и посмеёмся все вместе, как вы его, беднягу, шпионом посчитали.
Ночью их разбудил стон. С Гарновским было плохо. Петька выполз из спального мешка, открыл дверцу печки, бросил туда полено. Затрещали угли, вспыхнуло дерево. Огонь осветил бледное лицо Георгия Николаевича. Он стиснул зубы от боли и катался по нарам.
— Почки. — Он тяжело перевёл дыхание, — почки схватили.
— А лекарство какое-нибудь у вас есть?
— .Никакого. Тепло надо прикладывать, только оно и помогает. — Он вдруг изогнулся. — Ой, ребята, ой…
Крупным потом покрылись у него лоб и нос. Таня всхлипнула. — Ничего, Танечка, не пугайся, пройдёт. Ох-ох-ы-ы-ы! — Дёрнувшись, Гарновский чуть не упал с высоких нар. Петька заметался по избе, нашёл закопчённое ведёрко.
— Таня, раскочегарь печку, — и выскочил на улицу.
— Куда? — тихо выкрикнул Гарновский, но дверь, впустив клубы морозного воздуха, захлопнулась. Вернулся Петька не скоро. Прямо на плиту высыпал ведро крупного песка.
Руки у Петьки окоченели. Едва шевеля пальцами, он взял полено и раздавил на плите смёрзшиеся комки песка.
— Таня, перемешивай его.
Грелку соорудили из рюкзака и приладили Гарновскому на поясницу прямо поверх одежды. Остатки песка ссыпали в шапку и положили в ноги. Тихо постанывая, Георгий Николаевич благодарил своих спасителей. Боль проходила, он стал меньше стонать и вскоре затих.
Петька, не мигая, смотрел на прыгающий в печи огонь. Тревога закралась в сердце. Что делать, если приступ не прекратится? Как вывозить больного. И куда? На стойбище уже никого нет, а в Шалаганово дорогу он не знает.
Петька с Таней были уже в мешках, когда Гарновский горестно вздохнул:
— Охо-хо! Пропал наш завтрашний маршрут. Знаете, ребята, Сидоров тоже допустил ошибку и большую. Надо было ему раньше позаботиться о третьем варианте, а теперь что поделаешь?
— Вы отдыхайте, Георгий Николаевич. Мы с Таней завтра пройдём по намеченному маршруту. Обследуем расселину, о которой вы сегодня говорили, замерим её, образцы пород возьмём и привезём сюда. А когда вы поправитесь, занесёте все на карту. Если задержимся, у костра заночуем, нам такое не в первый раз.
Меховая шуба зашевелилась, Гарновский повернул лицо к стене, пробормотал едва слышно:
— Без меня не ходите, к утру я мало-мало оклемаюсь.
Петька заснул и, кажется, уже видел сон, когда ему почудилось, что Георгий Николаевич опять стонет. Петька вылез из мешка, подошёл к нарам. Больной спал, но только раскрылся. Лунный свет из окна падал ему на лицо. Припухшие веки подрагивали. Петька укрыл Георгия Николаевича, пощупал лоб. Температура нормальная. Он снова залез в мешок и заснул, а потом опять вставал и подходил к больному.
Третий раз Петька проснулся на рассвете. Слышался скрип снега — это Житуха ходила вокруг дома, фыркала. Несколько раз заглянула в окно. Петька потихоньку разбудил Таню. Они быстро оделись, вынесли на улицу рюкзак, спальный мешок и карабин. Был крепкий морозец. Скрип снега плотным звуком уносился в рассветную мглу. Расплывчатым силуэтом возникла перед крыльцом Житуха.
В доме раздался звук упавшего пустого ведра, заскрипела дверь: «Ребята, зайдите сюда».
Георгий Николаевич обиделся.
— Мы же ради дела, — оправдывался Петька. — Сходим до расщелины и обратно. А вот вам, Георгий Николаевич, нельзя, вы должны в тепле побыть, хотя бы несколько дней.
— Петенька, я вам с Танюшей благодарен. Приступ у меня прошёл, но сегодня отдохнём. Ты ведь не спал.
Но Петька заупрямился. И Таня поняла, что он не отступится. Почувствовал это и Георгий Николаевич. В горячах он назвал Петьку фанатиком и заявил, что в таком случае тоже пойдёт.
— Нет, вы не пойдёте, — настаивал Петька, — вы должны пролежать хотя бы день.
Георгий Николаевич предлагал различные варианты, но Петька согласился только на последний, на свой. Успокоившись, зажгли свечку и склонились над картой хребта. Договорились так. Петька с Таней сейчас уходят пешком к расселине, обследуют её и двинутся строго на северо-запад к седловине. Там, в узком скалистом распадке, который лежит поперёк их пути, они найдут Бурмейстерское зимовье. И в нём будут ждать Гарновского «хоть сто дней». Георгий Николаевич, отлежавшись, день пойдёт на лошади по вершине хребта, обследует левые отроги, сделает петлю, осмотрит Удаянское ущелье и выйдет к Бурмейстерскому зимовью…
Гарновский проводил ребят до развилки, помог сориентироваться и вернулся назад. С высокого крыльца осмотрелся и вошёл в дом. Сбросил оленью куртку, шагнул к нарам. Привычным движением вынул из поперечной доски толстый блестящий гвоздь, просунул лезвие ножа в щель и поднял доску. Там оказалась дыра, закупоренная мохом. Гарновский вынул заплесневевшую затычку и вытащил из тайника портативную рацию и наушники. Настроился умело и быстро. Посмотрел на часы, взялся за ключ. В эфир полетели позывные: «Ак-ва, я — Аква… Приём».
Где-то, может, совсем недалеко, услышали позывные Гарновского. Ответили: «Я — Глобус. Слушаю».
Справка
…Шпионская группа «Аква» находилась под наблюдением советской контрразведки с момента её внедрения в экспедицию. Радиоперехваты велись регулярно. Расшифровывались переговоры. Получая информацию от одного из советских разведчиков и сопоставляя её с радиограммами «Аквы», выяснили, что диверсионная группа «Аква» была автономного функционирования, то есть постоянной связи с заграницей не имела. Это учла советская контрразведка в задуманной операции «Подмена». Гарновского до поры до времени решено было не трогать.
Привычно работая ключом, Гарновский передал зашифрованный текст: «Крот на подозрении. Приказываю уволиться сегодня же и уехать из Сибири. Аппаратуру ликвидировать. Дальнейшая жизнь в СССР по варианту „Тишина“ до особого приказа. Сообщите, где документы „Багульника“ и Самоволина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26