Вместе со мной и Кенни, разумеется. Мама унеслась в Страну мечты, где она ежедневно ходит по магазинам с Викторией Бэкхем, а мы с Кенни приглашаем ее детей, Бруклина и Ромео, поиграть в наши новые игрушки.
— Мама! — Мне хотелось поднять ее и потрясти. Знаю я этого футболиста. У него каждую неделю новая подружка. И меньше всего ему нужны мы с Кенни. Но даже если бы все сбылось, включая миллионы футболиста, маме все равно не видать счастья. Отец разбил бы витринное стекло во дворце и оторвал ее футболисту голову, а потом избил ее так, что по мягким белым коврам расплылось бы огромное красное пятно.
Мне совсем не хотелось говорить все это маме, но нужно же было привести ее в чувство. А потом отец, видимо, что-то прослышал и быстренько вернулся домой. Уже по тому, как он хлопнул входной дверью, ясно было, что нас ждет. Крупная неприятность.
Он начал издалека. Стал задавать маме вопросы спокойным, мягким голосом.
— Поди сюда, Никки, нечего меня бояться. Скажи просто, что мне всё наврали. Если наврали, то и отлично, забудем скорее об этом. Я ведь человек разумный, правда? — И вдруг он перешел на крик: — Правда?
Мама впала в панику. Она лепетала, что ему наврали, что она на другого парня даже не глядела, хотя ей, конечно, было одиноко, когда папы не было, но ей и в голову не приходило даже поболтать с другим парнем, не говоря уж о том, чтобы пригласить его выпить кофе… Еще минута, и она расколется, все ему скажет.
Как бы мне хотелось быть маленькой, как Кенни! Он в таких случаях всегда забирался под кровать и затыкал уши, чтобы ничего не слышать. А мне приходилось слушать, хотя это было невыносимо.
На этот раз отец бил ее намного дольше обычного. Он сказал, что проучит ее так, чтоб она навсегда запомнила.
Закончив процедуру, он снова бешено хлопнул входной дверью и исчез. Я побежала к маме и хотела вызвать «скорую». Мама не могла говорить, потому что рот у нее был весь в крови и распухший, но, когда я взялась за телефон, она отрицательно покачала головой. Мама уже несколько раз обращалась в больницу. Она никогда не признавалась, что ее избили, а говорила, что упала, споткнулась о провод или еще что-нибудь, но, если отец узнавал об этом, он бесился еще больше.
Я приводила ее в порядок, как могла, протирала ее бедное разбитое лицо влажным, холодным полотенцем и все время плакала. Мне было так плохо от того, что я не могу ее защитить.
Неделю она не могла показаться на улице из-за синяков. Синяки были у нее не только на лице. Я ее видела в ванной. Грудь и живот у нее были черные.
Я посмотрела тогда на маму и поняла, что ненавижу своего отца.

Глава вторая
Отец

— Не говори отцу про выигрыш, — умоляла я маму.
— Не волнуйся, ничего я ему не скажу. Рот на замке — мы же договорились.
Она попросила выдать ей деньги бумажками по пять фунтов, чтобы получилась настоящая куча.
— У нас куча денег, — напевала она, подбрасывая в воздух пригоршни пятерок. Они порхали по комнате, как большие синие мотыльки, застревали у нее в волосах, прилипали к одежде, рассыпались по ковру.
— Мама, перестань, ты так потеряешь что-нибудь, — уговаривала я, пытаясь собрать деньги.
— Что-то найдешь, что-то потеряешь, — смеялась мама и разбрасывала новые пригоршни.
Кенни тоже смеялся, раскидывая ногами кучки банкнот, как сухие листья.
— Кончай, Кенни, — сказала я.
Но потом и меня разобрало, я собирала деньги и снова разбрасывала. Эти новенькие хрустящие бумажки казались ненастоящими. Я вспомнила джинсовую курточку на мягком розовом меху, которую недавно вырезала и наклеила в свой альбом. Я чувствовала, что, будь у меня такая вещь, я бы, пожалуй, тоже выглядела хорошенькой светловолосой малюткой, как девочка-модель.
— Джейни, ты о чем мечтаешь? — Мама обняла меня рукой за плечи и нежно потерлась щекой о мою щеку.
— Знаешь, там одна курточка… — начала я, но тут же осеклась. — Нет, мама, это твои деньги. Мы свое уже получили у Сида.
— Не будь дурочкой. Что мое, то и твое. И твое, Кенни. Тебе чего хочется, малыш? — спросила мама.
— Комикс и красный фруктовый лед, — сказал Кенни.
Мы с мамой прямо застонали:
— Ну а еще что-нибудь, Кенни? Что-нибудь большое. Вроде курточки с мехом
— Мне бы такую куртку, как у папы. Кожаную! — Глаза у Кенни заблестели. — Я бы в ней был как большой. Большой и крутой.
— Большой и крутой, да, малыш? — сказала я, подымая его и дуя ему на животик.
— А папа? — спросил Кенни сквозь визг. — Что мы купим папе?
Я посмотрела на маму. Она вздохнула и начала подбирать деньги. Я посадила Кенни на пол и стала ей помогать.
— Папе мы не скажем, Кенни, — сказала я, разглаживая пяти фунтовые бумажки и собирая их в аккуратные стопки.
— Почему?
Я посмотрела на маму.
— Почему мы ему не скажем, Джейни? — сказала она.
— Потому что мы его знаем. Он заберет все деньги себе и потратит на какое-нибудь дело, из которого ничего не выйдет. Или просадит всё на скачках, или пропьет со своими приятелями — а это ведь твои деньги, мама.
— Да, но ведь нечестно, если у всех у нас будут подарки… — сказала мама. — Слушай, можно ему сказать, что я выиграла немножко, а остальное спрятать.
— Он узнает и взбесится. И возьмется за свое.
— Ладно, — сказала мама тусклым голосом. — Хорошо. Будем вести себя разумно. Я положу деньги в банк, и пусть они хранятся на черный день. Новых курток вам не будет, дети, потому что иначе папа догадается. Так ведь, Джейни?
— Да, — сказала я, складывая деньги ей в сумочку.
Мне было очень тошно оттого, что именно я должна быть разумной. И конечно, больно было расставаться с мечтой о курточке.
— Так мне не купят кожаную куртку, как у папы? — спросил Кенни.
— Нет, милый. Джейни говорит, что ничего не выйдет.
Это было нечестно. Ненавижу эту мамину манеру все выворачивать наизнанку. Она заставляет меня быть мамой. А потом недовольна, что я все порчу.
Я швырнула в нее остаток денег, ушла к себе в комнату и занялась своим альбомом. Я начала вырезать картинки из новых журналов, хотя Кенни уже успел поиграть с моими ножницами и они были все залеплены скотчем. Стиснув зубы, я счищала с ножниц грязные, липкие кусочки, а потом аккуратно вырезала куклу в викторианском платье с сиреневым кринолином. Я старательно вырезала каждую складочку и оборочку ее пышной юбки, медленно и аккуратно обошла крошечные туфельки на пуговках и кончиками лезвий освобождала один за другим тоненькие пальчики. Я воображала себя барышней в пышном сиреневом платье, которой купили куклу в тех же тонах. У барышни был послушный маленький братик, обожавший старшую сестру. Отца у нас не было.
Потом я вырезала маленького золотисто-коричневого щенка кокер-спаниеля с длиннющими ушами и сиамского котенка с нежным личиком сердечком и большими голубыми глазами. Это будут наши собака и кошка, Трюфель и Василек. С открытки, которую мне подарили на день рождения, я вырезала цветы и небесно-голубой фон, а затем принялась рисовать большой дом в викторианском стиле, потому что подходящей картинки не нашлось. Рисую я не очень хорошо, поэтому пришлось просто наметить контуры большого дома. Из «Подружки» я вырезала девичьи личики и наклеила их на все окна, чтобы они выглядывали из-за нарисованных восковым карандашом лиловых бархатных занавесей. Это были мои лучшие подруги — Шарлотта, Виктория, Эмили, Эвангелина и Джемима. Я очень долго подбирала настоящие викторианские имена.
Я так погрузилась в свой альбом, что не слышала, как стукнула входная дверь. И я не знала, что отец дома, пока не услышала его голос:
— А где же моя маленькая принцесса?
Я быстренько захлопнула альбом и побежала в гостиную. Лучше не заставлять отца ждать. Он называет меня принцессой — это хороший знак. Может быть, он в хорошем настроении.
Он улыбнулся, когда я вбежала в комнату:
— А вот и моя дочурка!
На коленях у него уже сидел Кенни. Мама быстренько открыла банку с пивом и наливала ему в кружку.
— Здорово, что папа так рано пришел, — сказала она.
Я набрала воздуху и произнесла фальшивым голосом благонравной малютки:
— Здравствуй, папа.
— Здравствуй, принцесса, — сказал отец и похлопал по ручке кресла.
Я послушно присела и изобразила на лице улыбку. Глазами я в это время тревожно бегала по комнате, отыскивая ненароком забытую пятерку — на ковре, под журнальным столиком, у телевизора… Вроде бы ничего не видно, и все же я никак не могла перевести дух. Отец был в хорошем настроении, но оно может измениться в любую секунду. Никогда не знаешь, что его может вывести из себя. Иногда неудачное слово, иногда просто взгляд, а иной раз и вовсе никакой причины не заметно. Можно подумать, что голова у отца неправильно подключена и запрограммирована на частые взрывы.
Но сегодня он весь сиял, хотя сказал, что поссорился с ребятами на работе и ушел от них.
— И вовремя. На фиг мне такая дурацкая работа, — добавил он.
Три месяца назад, когда он туда пришел, мы только и слышали, какая это чудесная работа и что это начало новой жизни.
Теперь он снова хотел начать новую жизнь. В обеденный перерыв он встретил в пивной старого приятеля, который собирается организовать транспортную фирму. И зовет отца к себе в шоферы.
— На его машине? — спросила мама.
— Нет, малышка, колеса должны быть мои.
Мама всегда размякает, когда отец зовет ее малышкой. Она сразу забывает, что он обзывал ее безмозглой дурой, а иногда и похуже.
— Но это не вопрос. Один мой приятель продает отличный «Эскорт», машине всего два года, и пробег ерундовый. Он мне готов уступить по дешевке. Надо собрать всего пару тысяч. Я где-нибудь займу, вот увидишь, малышка. Мне привалило счастье, я чувствую. — Он протянул руку и похлопал маму по попе.
— Джей! — Мама смотрела на него, улыбаясь, и у меня скрутило живот. Она смотрела на него так, словно он вдруг превратился в прекрасного принца. — Нам и правда привалило счастье.
Сейчас она все разболтает. Она ему скажет.
— Не надо! — проговорила я одними губами. Она только искоса взглянула на меня и сделала вид, что ничего не заметила.
— Знаешь что, Джей? — сказала она. — Никогда не догадаешься! — Она открыла сумочку и вытащила пригоршню пятерок. — Вот тебе деньги на машину, милый! Я выиграла в лотерею. Тут нам всем хватит на подарки. Кенни хочет кожаную куртку, как у папы. Джейни хочет джинсовую курточку на меху — на розовом меху, да, детка?
Пришлось мне улыбнуться, сказать «да» и изобразить восторг.
Я боялась, что сейчас начнется что-нибудь страшное. Отец молча смотрел на деньги в маминой сумочке. Прямо видно было, как ворочаются у него мозги. Потом он подкинул Кенни в воздух, поймал и стал кружить. Меня он тоже подхватил, и мы все стали водить хоровод, а потом он станцевал с мамой, поцеловал ее долгим поцелуем, как в кино, и сказал, что она у него госпожа Удача.
Мы пошли праздновать в "Ти Джи Ай Фрайдис". Мама с отцом выпили по тропическому коктейлю, а потом мы заказали ог-ром-ный ужин. Я уже начала надеяться, что все обойдется. Отец был весел, как птичка, отпускал шуточки и заигрывал с официанткой. Мне хотелось верить в сказки и тоже радоваться. Я уплела гигантский бургер, картошку, а потом еще целую "Шоколадную смерть".
Потом к отцу подошли женщины, которые развлекались тут всем офисом, и, хохоча, как девчонки, спросили его, не тот ли он Джей Фентон, который пел с "Шальными попрошайками". Услышав, что да, тот самый, они завизжали от восторга. Самая хорошенькая, с самым глубоким вырезом, придвинула голову ближе и спросила, не споет ли он для них. Им и так очень весело, но это было бы просто супер.
— Конечно, все будет супер, дорогуша, — сказал отец, сел за их столик и стал петь.
Мама допила свой бокал и заказала еще бутылку вина.
— В чем дело? — отрезала она в ответ на мой умоляющий взгляд. — Смотри, эти женщины наливают твоему отцу.
Смотреть мне вовсе не хотелось. Я терпеть не могу, когда мама с папой напиваются, потому что это всегда кончается дракой. Так что я принялась изучать меню, хотя уже до того наелась, что пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу на джинсах. Я старательно читала описание каждого блюда. Здорово было бы вырезать отсюда картинки для моего альбома.
Мы с Кенни часто так играли: я находила в каком-нибудь журнале картинку с большим шоколадным тортом, прослоенным густым кремом, проводила вытянутым пальцем по бумаге и делала вид, что слизываю с пальца крем, приговаривая «ням-ням-ням». Иногда мне казалось, что я правда чувствую на языке густой крем и шершавые крошки бисквита.
Кенни просил у меня кусочек торта. Я подставляла ему страницу, и он барабанил пальчиками по гладкой бумаге, пытаясь почувствовать сквозь нее мягкий торт. Потом он старательно обсасывал пальцы, но представить вкус у него совсем не получалось.
— Хочу торт! — ныл он.
— Господи, ты еще хочешь есть? — ахнула мама, наливая себе из новой бутылки.
— Господи, ты еще хочешь пить? — ответила я.
— Не дерзи мне, слышишь?! — сказала мама, пиная меня под столом. На ней были ее лучшие черные лодочки на шпильках и с очень острыми носами.
— Больно, мама.
— Чушь, — сказала мама, но все же погладила под столом мою лодыжку. — Ну как, лучше?
Она так сильно наклонилась, что потеряла равновесие и оказалась под столом.
— Упс!
Она попыталась подняться, ушиблась головой и теперь смеялась и плакала вместе.
— Мама! — зашипела я, пытаясь выудить ее из-под стола.
— Мама! — закричал Кенни со смехом, думая, что все это шутка. Он соскользнул со стула и протиснулся к ней, говоря "ш-ш-ш!", как будто они играют в прятки.
— Кенни, прекрати, пожалуйста. Мама, папа увидит! Давай быстро!
Быстро она не могла даже под страхом смерти. Она так и ползала там, вцепившись в Кенни и щекоча его. Отец поглядел в нашу сторону. Я слабо улыбнулась ему и помахала рукой: мол, у нас тут все в порядке. Отец перестал петь и пошел к нам.
— Какого черта!..
— Кенни упал под стол, а мама пытается его достать, — пролепетала я.
— Папа, папа! Мы спрятались! — визжал Кенни.
— Хорошо, сынок, теперь я вас нашел, так что выходите, — сказал папа. Он схватил его под мышки и потянул. Кенни появился на поверхности, смеясь и брыкаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26