Было еще только одиннадцать, но я решила зайти пообедать. Мама дала мне десять фунтов — целую кучу денег. Я взяла гамбургер, картошку и большой стакан кока-колы и умяла их в мгновение ока. Чувство пустоты в желудке не проходило. Потратить на себя больше было бы подло по отношению к Кендэлу. Поэтому я продолжала сидеть за столиком, наблюдая за мамой с двумя детьми в соседнем ряду. Дети едва притронулись к еде. Как только двойная коляска отъехала от столика, я оказалась на их месте. Они оставили половину гамбургера, прорву картошки и почти полный стаканчик мак-фларри. Я заглотила все это с такой скоростью, что меня затошнило, хотя голод не проходил. Потом я прошлась по магазинам, кусая шоколадку «Кэдбери». Вообще-то, я хотела оставить половину Кендэлу, но не могла удержаться. Куда себя девать, я не знала. Идти домой не хотелось — там мне, наверное, будет совсем тошно без мамы, хотя я и привыкла, что ее часто нет. Поэтому я побрела в школу, как пай-девочка. По крайней мере, можно будет еще раз пообедать. Учительнице я сказала, что у меня болел живот, но сейчас стало лучше.
— Ты правда была нездорова? — шепотом спросила Харприт.
Она старалась помириться со мной. Мне тоже хотелось с ней помириться, хотя я была по-прежнему зла на нее.
— Да, я была нездорова, потому что напилась, как и мама, — сказала я тоже шепотом. — Мы выпили на двоих целую бутылку водки.
Харприт разинула рот:
— Не может быть!
— Конечно, не может. Харприт, ну почему ты иногда такая тупая? Ты чему угодно готова поверить. — Потом я смягчилась: — Ну ладно, не тупая. Очень даже острая — как иголка. И такая же тонкая. А я зато толстая. Вот, смотри! — Я ущипнула себя за набитый живот. — Ух как я растолстела!
Харприт рассмеялась:
— Может, это ты беременна?
Мы обе рассмеялись. Все было в порядке. Мы снова подруги.
Я сказала ей, что мама уехала в больницу.
— Бедная, как же ты, наверное, волнуешься!
— Да. Еще бы!
— Все будет хорошо. — Харприт погладила мою руку. — А кто же остался с тобой и с Кендэлом, раз Джейк сбежал?
— Он не сбежал. Мама его выставила, я же сказала.
— Ну да. Неважно. Так кто к вам приедет? Бабушка? Тетя?
Я понимала, что признаваться нельзя, но слишком уж мне хотелось потрясти Харприт.
— Никто к нам не приедет, — сказала я небрежно.
Харприт была должным образом поражена.
— Но вы же не можете оставаться одни.
— Конечно, можем. Всего-то на одну ночь.
— Меня мама никогда одну не оставляет. В прошлые каникулы она даже моей сестре не разрешила остаться одной, а ей восемнадцать.
— Не говори своей маме, ладно? — поспешно сказала я, испугавшись, что теперь начнутся неприятности.
— Не скажу.
— Обещаешь?
— Клянусь! — Харприт показала, как она запечатывает губы и перерезает себе глотку. Хорошенько обдумав ситуацию, она нахмурилась: — А кто же вам будет готовить ужин?
— Я. Я часто готовлю.
Конечно, смотря что подразумевается под словом «готовить». Я могу открыть банку консервов и подогреть хлеб в тостере. Это ведь тоже готовка. Харприт, конечно, представляла себе сложные блюда, которые готовит дома ее мама.
— Ты потрясающий человек, Лола Роза, — сказала она. — Ты уже как будто взрослая.
Я почувствовала, что я и правда потрясающий человек.
Но потом пришлось идти домой, заходить в пустую-пустую квартиру.
— Мне нужна мама. — Кендэл сидел на полу, уткнувшись носом в Джорджа.
— Ты же знаешь, мама в больнице. Зато у тебя есть я.
— Ты мне не нужна. Мне нужна мама. — Лицо у Кендэла сморщилось.
— Перестань. И не смей плакать. Мне уже надоело, что ты такой плакса. Слушай, будь хорошим мальчиком, и я сделаю тебе что-нибудь к чаю. А если будешь выть, я подумаю, что ты стал опять младенцем, надену на тебя памперс и уложу в кровать.
Кендэл сердито посмотрел на меня:
— Я тебя не люблю.
— Я тебя тоже не люблю, — ответила я. — Лучше бы у меня был другой брат. Как у Харприт, например. Но мне подсунули тебя, Кендэл-мятное-печенье и придется мне с этим смириться. Давай лучше посмотрим, что в холодильнике.
Там стояли две картонные коробки. В одной была большая пицца; на ней было кетчупом нарисовано улыбающееся лицо. Во второй — огромный шоколадный торт с двойной прослойкой сливочного крема. Сверху мама написала вдавленными в глазурь красными и лиловыми драже: "Ням-ням!"
Я посмотрела на пиццу. На шоколадный торт.
И разрыдалась.
Кендэл недоуменно посмотрел на меня:
— Ты что, не любишь пиццу и шоколадный торт?
— Обожаю. — Я утерла нос кухонным полотенцем.
— А чего ж ты тогда плачешь?
— Потому что мама так старалась. Мне тоже нужна мама. И я тоже делаюсь от этого плаксой. Можешь обзывать меня так сколько влезет.
— Плакса! — сказал Кендэл.
Он твердил это, пока ему не осточертело, — несколько часов, как мне показалось. Правда, все тянулось часами.
Я разогрела пиццу, и мы съели половину, а потом еще по куску шоколадного торта. Я читала Кендэлу «Томаса-паровоза» и нарисовала картинку с поездом, усердно работая ластиком, пока все колеса не выстроились у меня в прямую линию. Кендэл стал ее раскрашивать (и все испортил). Потом мы поели еще холодной пиццы и по второму куску торта. И по третьему. Я, по крайней мере. Кендэл съел только драже сверху.
Казалось, прошел уже целый день, а на самом деле меньше часа. Я включила телевизор, чтобы проверить время, — я была уверена, что наши часы остановились.
Сколько-то времени мы с Кендэлом смотрели в экран, но потом там началась передача про больницу, и я переключила программу. Там шла комедия, но нам было не смешно. Мы как будто настроились на собственную передачу про больницу и смотрим, как маму увозят на операционный стол, где люди в масках набрасываются на нее с острыми инструментами.
Кендэл подползал все ближе, пока не оказался у меня на коленях. Я положила подбородок ему на голову. Волосы у него отросли, и он был похож на взъерошенного утенка.
— У тебя стали такие красивые волосы, Кендэл.
Кендэл напрягся:
— Я хочу их остричь!
— Нет, так гораздо симпатичнее.
— Я не хочу симпатичнее. Я не хочу красивые волосы. Я хочу быть крутым!
Отец все время водил его в парикмахерскую и просил постричь под ноль. Кендэл с этой стрижкой казался не крутым, а лысым, как новорожденный младенец, но папа не уставал восхищаться, какой крутой парень его сынок.
— А теперь мы папу больше не видим, — прошептал Кендэл Джорджу и обернулся ко мне: — А маму мы еще увидим?
— Конечно! Завтра, когда она вернется из больницы.
— Обещаешь?
— Обещаю, — сказала я.
Голос Рока передразнил меня:
"Обещаю"! Как ты можешь это обещать? Может быть, она вообще не вернется".
Этот голос не умолкал у меня в ушах полночи. Мне было страшно одиноко, несмотря на Кендэла под боком. Я вцепилась в медведицу Розочку, как маленький ребенок. Под нами рокотал телевизор мисс Паркер. Потом я слушала, как скрипят у меня над головой половицы и урчат водопроводные трубы, когда Стив или Энди спускают воду в туалете. Под окнами проезжали машины, орали коты, шумели пьяные. Иногда на улице слышались шаги.
При звуке шагов по нашему тротуару я каждый раз вздрагивала.
Ночь все не кончалась и не кончалась.

Глава шестнадцатая
Одни

Мы завтракали, когда зазвонил мобильный.
— Мама! Мамочка, ну как ты? — сказал, я. — Больно? Ты уже едешь домой?
— Если бы! Мне еще не делали эту чертову операцию. Они вчера весь день провозились с анализами крови и рентгеном. Операция будет сегодня утром. Мне не разрешили завтракать, и я тут сижу и умираю с голоду.
— А… а когда же ты вернешься? — От моего облегчения и следа не осталось.
— В том-то и проблема, детка. Медсестра говорит, что после наркоза я буду спать несколько часов, а потом меня будет так шатать, что я шагу не смогу сделать, и что им надо будет поменять повязки, а может быть, придется еще делать дренаж…
— Что такое дренаж?
— Понятия не имею. Ладно, детка, я не могу тебе все подробно рассказывать, мне одолжила телефон соседка, потому что мой у тебя, так что я быстренько. Дай мне Кендэла на минутку.
Я передала ему телефон. Мама, видимо, спрашивала его о чем-то, потому что он все время кивал.
— Говори что-нибудь, Кендэл, мама же тебя не видит.
— Мама, привет, — сказал Кендэл. — Мама, можно мне еще раз навестить настоящего Джорджа? Ты меня сводишь? А можно, ты мне купишь еще игрушечных акул, и тогда я могу сделать в банке свой аквариум и… Ой! Лола Роза, отстань! Отдай мне телефон, сейчас моя очередь говорить с мамой.
— Ей сейчас не до твоих дурацких акул, — сказала я. — Мама!
— Дети, дети! Слушай, Лола Роза, я постараюсь позвонить завтра утром. Сейчас пора кончать. Пока, солнышко. Будь умницей, ладно?
Телефон отключился.
— Ты меня больно толкнула! — Кендэл потирал грудь. — Теперь у меня тоже будет рак.
— Заткнись, Кендэл!
— Ты меня обижаешь. Меня все обижают, — заныл Кендэл. — И мама обижает. Она обещала сегодня вернуться. Она мне нужна!
— Мне она тоже нужна. Кончай ныть, Кендэл. Доедай свои хлопья, пора выходить в школу.
Я рада была оказаться в школе. Так казалось, что все как всегда. Мне не хотелось говорить о маме с Харприт. К счастью, у нас был урок полового воспитания и весь день мы ни о чем другом не говорили. Нам показывали фильм, где целая семья была без одежды, совсем голая. Весь класс хихикал, особенно из-за отца. Учительница разволновалась и сказала, что ее разочаровывает наше незрелое поведение. В человеческом теле нет ничего смешного, сказала она.
— По-моему, они ужасно смешные, — шепотом сказала Харприт. — Эта пиписька у отца! Ха! Представляешь, он бы шел в таком виде по улице — какая гадость! И мать не лучше со своими сиськами. Я никогда не видела маму и папу голыми. Однажды я случайно зашла в ванную, когда там был мой брат. Он так на меня наорал!
— И что ты там увидела у брата, Харприт?
Харприт захихикала, а когда на перемене она достала банан из коробочки с завтраком, на нас напал такой хохот, что мы чуть не описались.
Мне хотелось смеяться не переставая. Весь день я шепталась с Харприт. Мне дважды делали замечания и наконец послали к миссис Бэлсэм.
Я думала, что меня сейчас здорово отругают. Мне было все равно. Я даже хотела начать отругиваться или устроить истерику, как Кендэл.
Но миссис Бэлсэм просто усадила меня и предложила шоколадку. Я помотала головой, хотя шоколадки были шикарные, в большой подарочной коробке.
— Давай-давай, выручай меня. Я, вообще-то, на диете, но тут не удержишься. Так что съешь парочку мне в помощь, будь умницей.
Я взяла молочный шоколад с трюфельной начинкой.
— Мне сегодня все говорят "будь умницей", — сказала я с набитым ртом.
— Но ты, я так понимаю, была сегодня не совсем умницей? — Миссис Бэлсэм взяла заспиртованную вишню в темном шоколаде. — С тобой за компанию, — сказала она, отправляя ее в рот.
Она подвинула коробку ко мне, и я выбрала малину со сливками — белую шоколадку с нежно-розовой верхушкой. Она была похожа на кукольную грудь. Я подумала, что это я тут объедаюсь шоколадом, когда мама в больнице. Липкий шоколад прилип к зубам. В желудке у меня все повернулось. Я прижала ладонь ко рту.
— Сюда, скорее! — Миссис Бэлсэм вскочила и быстренько повела меня в другой конец кабинета. Она открыла дверь, и меня стошнило в ее личный туалет. Миссис Бэлсэм заложила мне волосы за уши и придерживала лоб.
— Ничего, ничего, — бормотала она.
Когда все кончилось, она утерла мне лицо своим полотенцем и дала стакан воды.
— Шоколадки, конечно, жалко, — сказала она. — Но зато ты это все проделала очень аккуратно. Молодец!
Я слабо засмеялась.
— Так что случилось, Лола Роза? — спросила миссис Бэлсэм, сидя на краешке своего стола и внимательно глядя на меня.
— Наверное, что-то с желудком, — сказала я.
— Гм. Безусловно, что-то с тобой. Ты ведь не гуляешь больше с Россом и его шайкой или как?
— Нет, я их с тех пор видеть не могу.
— А Питер? Он, вообще-то, хороший парень. Если тебе нужен друг, то он, может быть, очень даже подходит.
— Мне не нужен друг. У меня есть подруга — Харприт.
— Да, мне Харприт тоже нравится, очень славная девочка. Вы обе славные девочки, только больно уж смешливые сегодня. Это половое воспитание вас так насмешило?
— Вроде того.
— Ну что ж, иногда это может показаться смешным. Но сейчас ты, надеюсь, уже успокоилась. Я бы на твоем месте быстренько вернулась в класс и извинилась перед учительницей. Если только тебя не тошнит больше. Может, лучше отправить тебя домой к маме?
Я закусила губу и поспешно встала:
— Нет, я себя нормально чувствую.
Миссис Бэлсэм положила мне руку на плечо:
— С мамой все в порядке, Лола Роза?
Стены надвинулись на меня. Пол зашатался. Мне хотелось уткнуться в грудь миссис Бэлсэм и заплакать. Но я помнила, что сказала мама. Не давай ей ничего из себя вытянуть, а то вас отправят в приют.
— С мамой все в порядке.
Я выскочила из-под ее руки.
Я вернулась в класс, извинилась и до конца уроков сидела тихо, не привлекая внимания. По пути домой мы с Харприт снова стали ржать. Я старалась ее завести и выдумывала самое неприличное, что только могла. Мне очень не хотелось с ней прощаться, когда мы дошли до дома Габри.
Потом мы остались вдвоем с Кендэлом.
— Рассмеши меня, Кендэл, — сказала я. — Расскажи анекдот.
— Я знаю анекдот про слона. Кажется.
Казалось ему зря. Он рассказывал целую вечность, а потом не смог вспомнить конец.
— Ну ладно, тогда я расскажу анекдот.
— По-моему, я не люблю анекдоты, — сказал Кендэл.
— Любишь. Тебе понравится, вот увидишь. Что такое желтое и опасное?
Кендэл с тревогой посмотрел на меня.
— Что такое желтое и опасное? — повторила я.
Кендэл вдруг рассмеялся.
— Ты чего смеешься?
— Потому что анекдот смешной.
— Я же еще не дорассказала! Кендэл, подумай. Что такое желтое и опасное?
Вдруг в голове у меня раздался голос Рока, я даже сморгнула от неожиданности. "Если он угадает ответ, с мамой все будет хорошо".
Я потрясла головой, чтобы отделаться от наваждения. Кендэл тоже потряс головой, передразнивая меня. Похоже было, что его головка, того глади, свалится с тонкой шейки.
— Не надо, Кендэл! — Я взяла его за голову и придержала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26