— Непредсказуемый… — О'Брайен поднял руку, отчаянно сгибая и разгибая пальцы. — Помогите мне встать.
Келсо тянул его за руку, пока О'Брайен не принял сидячее положение. Затем обхватил его за грудь, и они общими усилиями поднялись на ноги. О'Брайен стоял, тяжело опираясь на Келсо и переместив всю тяжесть своего тела на правую ногу— Вы в состоянии идти?
— Не знаю. Пожалуй. — Он неуверенно сделал несколько шагов. — Подождите минутку.
Он стоял спиной к Келсо, вглядываясь в заросли. Когда его дыхание стало более или менее ровным, Келсо спросил:
— Кого вы видели?
— Я видел его, — сказал О'Брайен, повернувшись. У него были дикие, испуганные глаза, пристально смотревшие на лес за спиной Келсо. — Я видел этого человека. Я видел, как он выглядывает из этих чертовых зарослей неподалеку от машины. Бог мой! Как будто выскочил откуда-то из-за моей спины.
— Что вы хотите сказать? Какой человек?
— Я сделал шаг к нему — с поднятыми руками, я тебе друг, белый человек пришел с добрыми намерениями, — и он тотчас исчез. Просто исчез. Я хочу сказать, как сквозь землю провалился. Я толком его так и не разглядел. Слышать — слышал, и, пожалуй, он мелькнул между деревьями где-то впереди, правее — приземистая фигура, этакий полузащитник. И очень быстрый. Такой шустрый, что в это трудно даже поверить.
Знаете, он двигался, как обезьяна. А в следующее мгновение весь мир перевернулся вверх тормашками. Он заманивал меня, Непредсказуемый. Понимаете вы это? Заманивал меня в этот чертов капкан. Он, наверное, сейчас там, следит за нами.
Силы возвращались к О'Брайену быстро, наверное, под воздействием страха.
Он сделал несколько шагов. Попробовал переместить тяжесть на левую ногу и покачнулся. Но нога двигалась, это было уже кое-что. Наверняка не сломана.
— Нужно идти. Нужно выбираться отсюда. — Он неловко нагнулся и защелкнул замок на кейсе с камерой.
Келсо не надо было убеждать. Но действовать нужно осторожно, сказал он. Нужно подумать. Они уже угодили в две его ловушки — одна на дороге и вторая здесь, — и кто может знать, сколько их еще заготовлено? Когда все завалено снегом, увидеть что-нибудь трудно.
— Давайте держаться моих следов, — предложил Келсо.
Но непрерывный снегопад быстро заметал следы.
— Кто он такой, Непредсказуемый? — прошептал О'Брайен, пока они пробирались между деревьями. — Я хочу сказать, что он собой представляет? Чего он так боится?
Он сын своего отца, подумал Келсо, вот кто он. Параноик сорока пяти лет, если такое возможно.
— О боже, — прошептал О'Брайен. — Что это? Келсо остановился.
Это был не снег, свалившийся внезапно с верхушки ели, — определенно нет. Тяжелый, нескончаемый шорох где-то впереди.
— Это он, — сказал О'Брайен. — Он снова движется. Он хочет нас обойти спереди. — Шум внезапно оборвался, они стояли, прислушиваясь. — Что он делает?
— Наверное, следит за нами.
Келсо изо всех сил напрягал глаза, вглядываясь в сумерки, но ничего не мог разглядеть. Густой подлесок, обширные темные пятна тени, внезапно оживающие от летящего с веток снега, — он не мог ни за что зацепиться; ничего похожего на эти места ему не приходилось видеть. Он вспотел, несмотря на холод. Кожа покрылась мурашками.
И тут начался вой — оглушающий, нечеловеческий. Только через несколько секунд Келсо понял, что сработала сигнализация «тойоты».
Затем раздались два выстрела, почти без интервала, последовала пауза и вслед за ней — третий выстрел.
Воцарилась тишина.
Позже Келсо так и не мог сказать, сколько времени они там простояли. Он помнил только деморализующее чувство ужаса, паралич мысли и действия, идущий от осознания собственного бессилия. Кем бы этот человек ни был — он знал, где они. Он выстрелил в их машину. Он уставил капканами весь лес. Он мог прийти за ними в любой момент. Или оставить их там, где они стояли. Ждать избавления было неоткуда. Он был их полным хозяином. Невидимым. Всевидящим. Всемогущим. Безумным.
Через минуту-другую они рискнули посовещаться. Телефон, сказал О'Брайен. Что, если он повредил спутниковый «Инмарсат»? Телефон — их единственная надежда, но он лежит в багажнике «тойоты».
Может быть, он не представляет себе, как выглядит спутниковый телефон, предположил Келсо. Сейчас они останутся там, где стоят, а когда совсем стемнеет, попытаются его достать…
Вдруг О'Брайен сильно сжал его локоть.
Сквозь ветви на них кто-то смотрел.
Келсо сперва ничего не заметил, лицо было абсолютно неподвижным; прошло какое-то время, прежде чем он выделил из лесных образов некие невнятные пока элементы и соединил их в нечто, имеющее человеческий облик.
Темные, бесстрастные, немигающие глаза. Черные, выгнутые дугой брови. Жесткие черные волосы, свободно ниспадающие на лоб. Борода.
И капюшон из непонятного коричневого меха.
Призрак кашлянул и что-то пробормотал.
— То-товарищи, — произнес он. Слово прозвучало не вполне внятно, голос скрипучий, как на пленке, запущенной не на ту скорость.
Келсо почувствовал, что у него встают дыбом волосы.
— Господи Иисусе, — простонал О'Брайен. — Боже ты мой!
Снова послышался кашель, так обычно прочищают горло перед тем, как заговорить. Желтый сгусток метнулся в снег.
— То-товарищи, я человек грубый. Не стану отрицать. Я долго не знал человеческого общества. И вот оно явилось. Ну? Чего вы хотите? Чтобы я вас пристрелил?
Он появился перед ними быстрым резким движением, не потревожив ни единой ветки. На нем была старая армейская шинель — вся в заплатах, обрезанная выше колен и перехваченная вместо ремня веревкой, кавалерийские сапоги, заправленные в них бесформенные брюки. Руки большие, без перчаток, в одной он держал старое ружье. В другой был мешочек с дневником Анны Сафоновой.
Келсо почувствовал, что О'Брайен сильнее сжал его руку.
— Об этой тетради и идет речь? Да? Бумаги это доказывают! — Он слегка наклонился в их сторону, покачал головой, пристально их изучая. — Так вы те самые? Это правда?
Он подошел ближе, не отрывая от них своих темных глаз, и Келсо уловил запах его тела, кислый запах застоялого пота.
— Или же вы пауки-кровопийцы?
Он отступил на шаг, быстро вскинул ружье, целясь от живота, и положил палец на спусковой крючок.
— Да, мы те самые, — быстро проговорил Келсо. Человек изумленно изогнул бровь.
— Империалисты?
— Я — товарищ из Англии. А этот товарищ — американец.
— Ничего себе! Англия и Америка! А Энгельс был евреем! — Он засмеялся, обнажив темные зубы, и сплюнул. — Но вы до сих пор не потребовали от меня доказательств. Почему?
— Мы вам верим.
— «Мы вам верим». — Он снова засмеялся. — Империалисты! Как всегда, сладкоголосые, а потом убьют за копейку. За копейку! Если бы вы были теми самыми, вы бы потребовали доказательств.
— Мы требуем доказательств.
— У меня они есть, — сказал он решительно. Потом перевел взгляд с одного на другого, опустил ружье, повернулся и быстро зашагал в сторону леса.
— Что теперь? — спросил О'Брайен.
— Один Бог знает.
— Может быть, попробовать отнять у него ружье? Все-таки нас двое.
Келсо посмотрел на него с ужасом.
— Не смейте даже думать об этом.
— Вы заметили, какие у него стремительные движения? И он совершенно безумен. — О'Брайен издал нервный смешок. — Посмотрите. Что он делает?
Он ничего не делал. Просто невозмутимо стоял между деревьями и ждал их.
Не оставалось ничего другого, как следовать за ним, и это было нелегко, учитывая скорость, с которой он передвигался, глубокий снег и вывихнутую ногу О'Брайена. Келсо пришлось нести кейс с камерой. Несколько раз они даже теряли его из виду, но ненадолго.
Через несколько минут они снова выбрались на тропу между «тойотой» и заброшенным поселением.
Человек ни разу не остановился. Он вел их прямо по тропе в глубь леса.
Нехорошо, подумал Келсо, когда они миновали открытый участок и оказались в сумеречной тени деревьев. Он незаметно, не сбавляя шага, засунул руку в карман и вырвал страницу из своего желтого блокнота, скатал ее в шарик и бросил на тропу у себя за спиной. Он делал это каждые пятьдесят метров, как в школьной игре «Заяц и собаки», только теперь он был и зайцем, и собакой одновременно.
— Прекрасная мысль, — прошептал у него за спиной запыхавшийся О'Брайен.
Они вышли на неширокую вырубку, в центре которой стояла избушка. Он сложил ее, судя по всему, недавно, притащив строительный материал из поселка. Почему он это сделал, Келсо так никогда и не узнал. Наверное, на старом месте было слишком много привидений. Или же он хотел устроить себе жилище в месте еще более уединенном, где легче было бы обороняться. В тишине леса Келсо уловил шум воды и понял, что они находятся неподалеку от реки.
Избушка была сложена из привычных глазу серых бревен, с одним маленьким окном и дверью в рост хозяина, расположенной в метре над землей. К ней вели четыре деревянные ступеньки. Возле нижней он поднял палку и глубоко воткнул ее в снег. Посыпался сноп снежной пудры, что-то выпрыгнуло и захлопнулось. Он вытащил палку — на ней был большой капкан, ржавые металлические зубья глубоко врезались в дерево.
Он аккуратно отложил капкан в сторону, поднялся по ступенькам к двери, снял висячий замок и вошел внутрь. Взглянув на О'Брайена, Келсо двинулся следом, низко наклонив голову в дверном проеме, и оказался в маленькой комнате. Было темно и холодно, стоял запах — с чем его сравнить? — одинокого безумия, острый и едкий дух немытого тела. Келсо прижал ладонь ко рту. Он слышал, как за его спиной О'Брайен задержал дыхание.
Хозяин зажег керосиновую лампу. В тени мелькнули белесые черепа медведя и волка. Он положил мешочек с тетрадью на стол возле тарелки с недоеденной черной костлявой рыбой, поставил на плиту чайник с водой и наклонился, чтобы растопить старую железную печку, все время держа под рукой ружье.
Келсо представил себе его действия часом раньше: как он услышал звуки приближающейся машины, встал из-за стола, взял ружье, притушил огонь, установил капкан…
Кровати в комнате не было, лишь тонкий матрас с вылезающей наружу набивкой, свернутый и связанный веревкой. Рядом стоял старый советский транзисторный радиоприемник небольшого размера и заводной патефон с потускневшей медной трубой.
Человек залез в мешочек и вынул клеенчатую тетрадь. Раскрыл ее и показал им фотографию гимнастки на Красной площади. Вот, видите? Они кивнули. Он положил тетрадь на стол. Затем потянул грязный кожаный шнурок у себя на шее, и тянул, пока не извлек из потайных глубин одежды маленький кусок полиэтилена. Он подал его Келсо. Полиэтилен был теплый от тела, в него была завернута миниатюрная фотография, тщательно сложенная — виднелось лишь лицо Анны Сафоновой.
— Вы те, кого я поджидал, — сказал он. — А я тот, кого вы ищете. И вот доказательство.
Он поцеловал самодельный амулет и снова спрятал его в одежде. Затем снял с ремня короткий нож с широким лезвием и кожаной рукояткой. Повертел, демонстрируя остроту лезвия. Усмехнулся. Отшвырнул носком сапога угол коврика, опустился на колени и открыл потайной люк.
Пошарив, вытащил из подпола большой потрепанный чемодан.
Он распаковал свои реликвии и, как священник, благоговейно разложил их на грубом деревянном столе, превратив его в некое подобие алтаря.
Первыми появились священные тексты: тринадцать томов собрания сочинений и мыслей Сталина, изданные в Москве после войны. Он показал титульный лист каждого тома Келсо, потом О'Брайену. Все они были надписаны одинаково: «Будущим поколениям. И. В. Сталин» и основательно зачитаны. На некоторых томах корешки потрескались и едва держались. Страницы были испещрены пометками, многие углы загнуты.
Далее последовала военная форма — каждая вещь была аккуратно завернута в плотную бумагу. Отутюженный серый мундир с красными эполетами. Черные брюки, тоже отутюженные. Шинель. Черные кожаные сапоги, сияющие, как отполированный антрацит. Mapшальская фуражка. Золотая звезда в пурпурной кожаной коробочке с тиснением в виде серпа и молота. Келсо понял, что это награды Героя Советского Союза.
Потом пошли памятные сувениры. Фотография (глянцевая, в деревянной рамке) Сталина, стоящего за своим письменным столом, с той же надписью, что и на книгах: «Будущим поколениям. И. В. Сталин». Трубка «данхилл». Конверт с прядью жестких седых волос. И, наконец, стопка граммофонных пластинок старого образца, на 78 оборотов, толстых, как тарелки, каждая в фабричном конверте: «Полюшко-поле», «Жди меня», «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат», «И. В. Сталин: Речь на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников 19 февраля 1933 г.», «И. В. Сталин: Отчетный доклад на Восемнадцатом съезде ВКП(6) 10 марта 1939 г.»…
Келсо сидел не шелохнувшись. Он был не в состоянии произнести хоть слово. Первый шаг сделал О'Брайен. Он посмотрел на хозяина, дотронулся до своей груди, показал на стол и получил в ответ одобрительный кивок. Он нерешительно протянул руку, чтобы взять фотографию. Келсо понимал, о чем он подумал: сходство и в самом деле было поразительным. Не точная копия, конечно, — ни один человек не выглядит точно так, как его отец, — но все-таки несомненное, несмотря на бороду и всклокоченные волосы. Что-то в посадке глаз, чертах лица и, пожалуй, в мимике: тяжеловесная сообразительность, некая генетическая тождественность, какой не добъется и самый талантливый имитатор.
Русский усмехнулся, взял нож и указал острием на фотографию, затем потеребил бороду. Да?
Келсо не понял, что он имеет в виду, но О'Брайен сразу сообразил.
Да. Он энергично кивнул. О да. Конечно, да.
Тот быстрым движением откинул назад жесткие черные волосы и выпятил вперед лицо с ребяческим озорством в глазах. Он повторял это движение еще и еще раз, и в том, как он это делал, заключалось что-то шокирующее, особенно в небрежных манипуляциях с острым ножом — туда-сюда, к своему горлу, с очевидным пренебрежением к возможному членовредительству. Нет ничего такого, понял Келсо, нет такого акта насилия, на который этот человек не был бы способен. Внезапно он схватил сзади свои волосы и, собрав их в конский хвост, отрезал очень близко к корням.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46