в ЦК компартии республики и копия — первому секретарю обкома. «Круто начинают», — подумал Амирхан Даутович без особого волнения, но письмо его заинтриговало.
«Духовное управление мусульман Средней Азии и Казахстана обращается к Вам за помощью. В частной коллекции керамики областного прокурора Азларханова А.Д. вот уже несколько лет находятся предметы, изъятые из Балан-мечети селения Сардоба, представляющие особую религиозную ценность для мусульман этих мест. В 1867 году торговый человек, уроженец Сардобы, Якуб-ходжа, на чьи средства и построена Балан-мечеть, совершил тяжёлый караванный хадж в святую для мусульман Мекку. По возвращении он прожил недолго, умирая, все своё немалое состояние завещал мечети. Среди многих предметов, доставшихся сельской мечети, особую ценность для верующих представляли два дорогих сосуда, инкрустированных серебром, внутри сосуды были обработаны особой серебряной эмалью — для хранения воды в долгой дороге. Сосуды, по завещанию Якуб-ходжи хранившиеся до недавних пор в Балан-мечети, изготовил известный гончар двора эмира бухарского — Талимардан-кулал. Сосуды эти, представляющие, безусловно, и эстетический интерес, совершили долгий путь с Якубходжой в Мекку и вернулись в Сардобу и потому стали предметами, освящёнными в самых святых местах. После смерти ходжи они приобрели в глазах верующих мусульман ещё большую ценность.
В подтверждение прилагаем к письму цветной снимок предметов из Балан-мечети. Фотография из художественного альбома, изданного в 1978 году в Локарно, Швейцария, под снимком подпись на английском языке: керамика из частного собрания Л.П. Тургановой (жена областного прокурора).
Просим восстановить справедливость и вернуть святые реликвии мусульман в Сардобу.
С уважением…» — и далее следовала хорошо известная в крае подпись.
Удар был нанесён тонко, ловко, вовремя — Амирхан Даутович понял это, как только прочитал первые строки жалобы. В ком не вызовет возмущения и протеста подобное кощунство по отношению к вере? Такого варварского поступка, как изъятие из мечети святых реликвий, не одобрили бы даже атеисты. А чей справедливый гнев призван в союзники? Духовного управления, ЦК партии, обкома… Да, слаб оказался Азларханов в стратегии против клана Бекходжаевых — о таком ударе он и подумать не мог. Искал какие-то «пятна» в своей жизни, а, оказывается, здесь не просто «пятна», тут и злодеем предстать недолго, если кому-то уж очень надо. Конечно, Амирхан Даутович ни на секунду не поверил, что клан Бекходжаевых подобрал ключи к Духовному управлению, а тем более — к секретарю обкома, они просто использовали известный прокурору приём: умелую подтасовку фактов — в данном случае ход просто изощреннейший, иезуитский. Да, они сделали ход, на который ответить было совсем не просто, оттого Азларханов сидел некоторое время молча, ничего не отвечая озадаченному первому секретарю обкома.
Нарушил затянувшееся тягостное молчание сам хозяин кабинета:
— Не пойму, Амирхан Даутович, кому и зачем все это понадобилось? Кому-то необходимо свалить тебя? Понадобился кому-то твой пост? Но я пока этого не замечал, и если это так, узнаю. Тут, конечно, не эти черепки важны, что-то другое, но я никак не возьму в толк, что именно? Мы тут решали с заведующим административным отделом… Да ты и сам понимаешь: без разбирательства не обойтись, письмо на контроле в ЦК партии, и ответ туда мы обязаны представить. Случай с Ларисой Павловной вызвал огромный общественный резонанс, ты лежал в больнице и не можешь вообразить, что тут творилось. Мы очень благодарны начальнику милиции полковнику Иргашеву и тамошнему прокурору Исмаилову: они оперативно провели расследование и суд, сурово наказали убийцу, тем самым успокоив народ. И когда пришло предложение поощрить их за оперативность, я не возражал, и теперь оба они работают в области. Им я и поручил расследовать историю с Балан-мечетью.
Затем, после небольшой паузы, отхлебнув глоток чая, он спросил, разглядывая цветной снимок, приложенный к письму:
— А сосуды эти — пропади они пропадом — где: у тебя дома или в нашем краеведческом музее — я помню, Лариса Павловна устраивала там свою выставку?
— Дома, — ответил Амирхан Даутович.
— Вот и хорошо, очень хорошо, я беспокоился, что они пропали, а это уже был бы скандал. Пожалуйста, пусть твой шофёр немедленно привезёт их сюда, ко мне. А я попрошу, чтобы пригласили имама Балан-мечети, и верну ему их лично. Главное, появится возможность дать лаконичный ответ в Духовное управление и в ЦК партии: реликвии возвращены мечети — может, тем и отделаемся. — И, считая, что разговор окончен, секретарь обкома поднялся.
Амирхан Даутович ничего объяснять не стал. Он понял, что ему предстоит это делать не один раз, и устно, и письменно, потому что клан Бекходжаевых неожиданно получил ещё один козырь. Комиссия во главе с полковником Иргашевым и прокурором Исмаиловым, конечно, постарается раздуть историю с сосудами из Балан-мечети: уж кому-кому, а им проигрывать единоборство с прокурором было нельзя.
Подавленный новостью, прокурор медленно спустился вниз и долго сидел в машине, раздумывая: потом, вспомнив просьбу секретаря обкома, велел ехать на Лахути. И тут Амирхан Даутович благодарно оценил прозорливость первого: ещё не зная всей ситуации, тот почувствовал, что за сосудами из мечети что-то кроется и пропажа их может неблагоприятно отразиться на судьбе прокурора. Азларханов впервые с ужасом подумал: а ведь действительно, пропади, не дай Бог, эти чёртовы плошки, какую бы только напраслину не возвели на Ларису, вплоть до того, что она не привезла их обратно из Швейцарии. Тем более что они были главным экспонатом её последней выставки и вызвали там пристальный интерес у коммерсантов, как отмечала пресса.
Сейчас, осознав это все, Амирхан Даутович усомнился и в правильности своего ответа секретарю обкома, потому что в комнаты, где располагалась коллекция Ларисы, он не заходил ни разу после своего возвращения домой. Но то, что Лариса привезла свои любимые сосуды обратно из Швейцарии, он помнил точно. Не без волнения переступил Амирхан Даутович порог комнаты, где Лариса собрала керамику XIX века. Сосуды Якубходжи стояли на обычном, отведённом им с первого дня месте, фоном служила деревянная панель из трех старых резных створок дверей. Прокурор и сейчас некстати отметил, что сосуды смотрелись прекрасно и без ухищрений фотографа, без огромной шкуры гиссарского волка и кремнёвого ружья. Он вспомнил, как любовался, не скрывая восхищения, этой фотографией секретарь обкома.
Снимая тяжёлые сосуды с полки, Амирхан Даутович горько усмехнулся: теперь ему нужно думать вовсе не о том, как смотрятся эти сосуды или какое они произвели впечатление на секретаря обкома, а что следует ему предпринять в связи с жалобой — ведь он ясно представлял, кто стоял за всем этим. Но как бы ни гнал он от себя эти мысли, перед глазами отчётливо стояла страница из альбома, изданного в Локарно. И вдруг сам собой выплыл такой логичный вопрос: «Откуда у них появилась эта страница, где они взяли альбом, изданный в Швейцарии?» Ведь альбом выпускался специально к выставке, небольшим тиражом, и даже Ларисе удалось добыть всего три экземпляра. Один они подарили по возвращении в Москву дальним родственникам, рьяным поклонникам Ларисиных увлечений, а два других находились у них дома. И вряд ли даже при большом желании можно было так скоро отыскать столь редкое издание. Азларханов, оставив сосуды, прошёл в кабинет, который он делил с женой и где у них была библиотека. Книги по искусству, репродукции занимали отдельную полку, и альбом, изданный в Локарно, сразу бросился в глаза — он стоял не торцом в ряду, а был развернут обложкой.
Прокурор снял альбом с полки и торопливо перелистал страницы — снимок керамики из Балан-мечети был на месте, цел. Амирхан Даутович поставил альбом на полку и начал искать второй экземпляр. Посмотрел на полках, в ящиках стола… И вдруг он вспомнил, что брал его в прошлом году на службу, когда рассказывал о поездке в Швейцарию, о последней выставке Ларисы. Вспомнил, что видел его недавно среди бумаг в сейфе, когда интересовался, целы ли его амбарные книги по каждому району, что вёл он в течение последних десяти лет.
Отправив машину с сосудами Якубходжи в обком, Амирхан Даутович пешком вернулся к себе в прокуратуру. Он думал, может, прогулка по весеннему городу наведёт его на мысль об ответном ходе, который ему следовало сделать без промедления. Но мысли приходили какие-то вялые, разрозненные, и, только вспомнив про альбом в кабинете, прокурор оживился — многое могло проясниться, если снимок взят из альбома, хранившегося в сейфе. Эта мысль и заставила его ускорить шаг.
В приёмной его никто не дожидался, не нужно было никуда срочно звонить, и Амирхан Даутович открыл сейф. Альбом лежал в глубине, на второй полке, и яркий его корешок заметно выделялся среди тяжёлых, уже потрёпанных амбарных книг. Прокурор достал альбом, почему-то машинально пересчитал амбарные книги и, закрыв сейф, подошёл к столу.
Открыл альбом наугад — получилось как раз там, где была керамика из Балан-мечети, но от страницы остался лишь корешок — обрезали весьма аккуратно. «Значит, предчувствие не обмануло меня. — Амирхан Даутович захлопнул альбом. — Так вот какой, выражаясь шахматным языком, оказалась домашняя заготовка Бекходжаевых. Что ж, зря они времени не теряли, пока я кочевал из больницы в больницу, прямо-таки гроссмейстерский ход придумали. А сколько у них таких ходов про запас приготовлено или уже сделано, а я ещё не знаю?»
Прокурор размышлял, что же ему теперь предпринять. Конечно, он мог наперёд рассчитать кое-какие их ходы, да что толку: Бекходжаевы не сидели полгода сложа руки и каждую попытку прокурора, конечно, готовы встретить во всеоружии. Амирхан Даутович снова вернулся к сейфу и достал книгу по району, где находилась Балан-мечеть. Прочитав пять-шесть записей по Сардобскому району, не стал листать дальше и положил её обратно в сейф. Даже этих беглых, наугад взятых записей, с фактами, а главное, с его предположениями, вполне хватало, чтобы Бекходжаевы, торгуя этими сведениями, заполучили из района любую угодную для них версию исчезновения сосудов из Балан-мечети. И становилось ясно, что комиссия во главе с полковником Иргашевым и прокурором Исмаиловым представит секретарю обкома документ, где он будет выглядеть совсем не лестно и, может, даже подведут его действия под Уголовный кодекс — в том, что Бекходжаевы не будут придерживаться никаких правил, Азларханов теперь не сомневался.
Оценивая положение, Амирхан Даутович просидел, не выходя из кабинета, до позднего вечера, но ответа, равного ходу Бекходжаевых, так и не придумал. Все сходилось на том, что необходима встреча с прокурором республики, где он должен был выложить теперь все как есть: и о Ларисе, и о могущественном клане Бекходжаевых, и о сосудах из Балан-мечети, и об исчезнувшей из сейфа странице альбома, и о своих амбарных книгах, за которыми уже давно охотятся, и о полковнике Иргашеве, и о прокуроре Исмаилове, неожиданно получивших повышение, и о заключённом Азате Худайкулове, которого следовало перевести куда-нибудь подальше и взять под особый надзор. И встреча эта, наверное, выглядела бы убедительнее, если бы на ней присутствовал и капитан Джураев.
Конечно, рассчитывая только на встречу с прокурором республики, Амирхан Даутович, по сути, расписывался в собственном бессилии, но какие бы он ни строил планы, он понимал, что Бекходжаевы имели огромный выигрыш во времени и готовы теперь ответить на любой его ход.
Поздно вечером того же дня на Лахути раздался неожиданный междугородный телефонный звонок. Звонил из Ташкента прокурор республики. Расспросив о здоровье, житьё-бытьё, он так же, как и секретарь обкома, долго не переходил к главному, ради чего позвонил в столь поздний час. И Амирхан Даутович, как и утром в обкоме, почувствовал это.
— Ты, конечно, догадался, что неспроста я звоню тебе среди ночи, да ещё домой. Но с работы мой звонок тебе могли бы и не понять — такая уж у меня должность. Впрочем, тебе ли об этом говорить, — наконец-то решился он. — Но я знаю тебя уже больше десяти лет и по-человечески, думаю, просто обязан поставить тебя в известность. Тут в последние три недели пошли потоком на тебя анонимки. Первые откладывал в стол, а вот последние не могу придержать и я, потому что направлены они в два адреса, в ЦК и к нам, в республиканскую прокуратуру. Чушь вроде бы, а реагировать мы обязаны. Одна пришла из Ялты, оттуда один отдыхающий из санатория, где ты лечился, сообщает, что ты предлагал за семьдесят пять тысяч интересную коллекцию керамики XVIII и XIX веков, которая неоднократно выставлялась за рубежом и указана в большинстве известных в Европе каталогов по искусству. Якобы в поисках клиентов ты ежедневно ходил в модное и дорогое кафе «Восток», где просиживал долгие часы. Тут даже написано, что официанты нашли тебе клиента за шестьдесят тысяч, но ты не уступил, и есть намёк, что анонимка — в отместку за твою жадность и неуступчивость в цене.
Другая анонимка куда более подробна и написана с большим знанием твоей жизни — наверняка консультировали люди, близко знавшие и тебя, и Ларису Павловну. Там тоже ваша коллекция оценивается, но гораздо выше, цитирую: «По самым скромным подсчётам, коллекция, собранная прокурором, стоит от ста до ста двадцати тысяч…»
Там пишут, опять же цитирую: «…скромная жизнь прокурора области Азларханова лишь ширма, главная цель его — обогатиться за счёт уникальной коллекции». Обращают внимание, что ты ни разу в своей жизни не пользовался бесплатной обкомовской путёвкой в отпуске, а проводил эти дни в экспедициях с женой, чтобы, используя своё служебное положение, ускорять поиски необходимых для коллекции предметов. Пишут, что Лариса Павловна, при нашем содействии, специально издала альбом музея под открытым небом в вашем саду на Лахути, чтобы разрекламировать своё частное собрание и позже выгоднее его реализовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40