Верна сидела спокойно, вполне владела собой и даже улыбалась.
– О, это еще лучше, не правда ли?
– Миссис Кларво...
– Должно быть, он испугался, прежде чем умереть, пришел в ужас. Вы сказали, он не страдал. А должен бы страдать. Страх – это тоже страдание. Ножницами. Как я хотела бы видеть это собственными глазами! О, если бы я была в это время там!
– Я надеюсь, – сказал Блэкшир, – вам удастся доказать, что вас там в это время не было.
– Какие глупости.
– Возможно; но я должен был это сказать.
– Я же говорила вам по телефону, что поехала к Тероле, но передумала и вернулась.
– И как далеко вы доехали? До его ателье?
– Да.
– Но вы не входили?
– Нет. Здание показалось мне таким убогим. И мои нервы не выдержали.
– Вы были у двери?
– Нет, я не выходила из машины. Напротив здания как раз желтая полоса на бордюрном камне, там я и постояла некоторое время.
– Как долго?
– Несколько минут.
– Кто-нибудь видел вас там?
– Люди шли мимо, могли меня видеть.
– Какая у вас машина?
– Черный "бьюик", седан. Таких сотни, если вы это имеете в виду.
– Именно это.
– Что ж, я не подкатила в "феррари" огненного цвета. Так что ни у кого не было причин обращать на меня внимание.
– Будем на это надеяться.
– А если бы кто-нибудь запомнил меня?
– Если так, – терпеливо объяснил Блэкшир, – вас, очевидно, будут допрашивать в полиции. У вас было достаточно оснований ненавидеть Теролу.
– Если бы я убивала каждого, кого ненавижу, в городе было бы полно трупов.
– Я в это не верю, миссис Кларво.
– Ах, оставьте. Не говорите со мной как психиатр детской больницы. Вы меня не знаете. Не понимаете. Во мне кипит ненависть. Что я могу с этим поделать? Меня обманули, надули, одурачили, – чего же вы от меня хотите? Каждый по-своему убивал меня, каждый. Харрисон, Дуглас – они ушли из этой дурацкой жизни. А я, как всегда, осталась, одна я осталась.
С подъездной дорожки донесся скрип отсыревших тормозов. Оба услышали его одновременно, Верна со страхом, Блэкшир – с облегчением. Он не признавался самому себе, что его очень беспокоит задержка Элен.
– На этот раз, наверное, Элен, – сказала Верна. – Не знаю, что ей сказать, как себя вести. Мы так долго не встречались, что стали друг для друга посторонними людьми.
– Вот и ведите себя по отношению друг к другу как посторонние люди, которые, во всяком случае, соблюдают правила вежливости.
Блэкшир подошел к застекленной двери и посмотрел на подъездную дорожку. Какая-то женщина рассчитывалась с шофером такси, пухлая седая женщина в черно-белом костюме. Когда такси уехало, женщина остановилась и посмотрела на дом, как будто не была уверена, туда ли она попала. Увидела Блэкшира и вроде бы узнала его. Вместо того чтобы идти к парадной двери, направилась через внутренний дворик решительными быстрыми шагами и подошла к застекленной двери.
Обеспокоившись, Блэкшир вышел ей навстречу и прикрыл за собой дверь.
– Хелло, миссис Меррик.
Лицо ее было неподвижным, враждебным.
– Она дома?
– Да.
Миссис Меррик попыталась обойти его и проникнуть в дом, но он схватил ее за руку и удержал:
– Одну минуту, миссис Меррик.
– Чем скорее я это сделаю, тем лучше. Отпустите мою руку.
– Отпущу, но только после того, как вы скажете мне, что вы задумали.
– Вы хотите спросить, не собираюсь ли я задушить эту чертову ведьму? Нет. Как бы мне этого ни хотелось.
Блэкшир отпустил ее руку, но миссис Меррик не сразу отошла от него.
– Как бы мне этого ни хотелось, – повторила она. – Эта чертовка говорила об Эвелин такие вещи – немыслимые, ужасные. Я не могу оставить их без ответа и не оставлю. Как всякая мать.
– Когда она с вами говорила?
– Меньше часа тому назад. Она позвонила мне на работу – представляете? Бог знает, может, кто из окружающих ее и слышал, она орала что было мочи. Выдвинула против Эвелин невероятные обвинения. Я не могу даже повторить их, настолько они подлые. Кричала что-то о том, что возвращает Эвелин часть ее собственного яда. Не знаю, что она хотела этим сказать. Эвелин всегда была так добра к ней. Потом сказала, что Эвелин – убийца, что это она убила Дугласа. Я повесила трубку, но она тотчас перезвонила. И мне пришлось ответить ей, кругом были люди. Когда она наконец кончила, я отпросилась у начальника до конца рабочего дня, и вот я здесь. Я должна прояснить это дело до конца.
– Вам не кажется, что время для этого неподходящее?
– Конечно, неподходящее, но и дальше лучше не будет. Я должна выяснить, почему она наговорила таких вещей про Эвелин. Если она тронулась умом после смерти Дугласа, ну, ладно, это я могу понять, сама не раз переживала горе. Но почему она избрала для мести Эвелин, а не кого-нибудь еще? Моя дочь за всю свою жизнь никому не причинила зла. Зачем же так нападать на нее, это несправедливо. Ее здесь нет, чтобы защитить себя, но я-то здесь. Я здесь. И не пытайтесь снова задержать меня. Я намерена поговорить с Верной Кларво.
И Блэкшир увидел, как она вошла в дом.
* * *
Женщины долго смотрели одна на другую, не говоря ни слова.
– Если вы ждете, чтобы я попросила у вас прощения, – сказала наконец Верна, – не дожидайтесь. Никто не обязан просить прощения за то, что сказал правду.
– Мне нужно не извинение, а объяснение.
– Я все вам объяснила.
– Пока что вы не объяснили ничего. Ничего.
– Я вернула Эвелин кое-что из того, что получила от нее. Немного правды. – Верна отвернулась и прижала кончики пальцев к распухшим векам. Они были горячие, словно слезы их обожгли. – Эвелин позвонила мне вчера вечером. Сначала говорила дружеским тоном, сказала, что я всегда была добра к ней, и теперь она хочет отплатить мне тем же. Потом рассказала о Дугласе, о жизни, которую он вел, о его друзьях, – говорила самыми скверными словами о грязных, отвратительных делах. Мне трудно было представить себе, откуда девушка знает такие слова и как осмеливается их произносить. Вот и все объяснение, миссис Меррик.
– Не может быть, чтобы вы говорили об Эвелин. О моей Эвелин.
– Почему же нет? – процедила Верна сквозь зубы. – Она-то говорила о моем сыне.
– Я не верю этому. Эвелин никогда бы так не поступила. Возможно, у нее была жажда мести какое-то время после замужества, но она с этим давно покончила. Сейчас она не держит зла. Вы сами могли в этом убедиться, когда мы повстречались вчера. Она говорила с вами любезно и дружелюбно, разве не так? Разве она не обошлась с вами по-доброму? Вы наверняка сказали себе, что Эвелин злобы на вас не таит.
– Я не собираюсь с вами спорить. Я слишком устала, чтобы препираться. Я сказала вам только о том, что произошло.
– Должно быть, вы ошиблись. – Лицо миссис Меррик пухло, как тесто на дрожжах. – По крайней мере признайте возможность того, что вы могли ошибиться.
– Нет такой возможности.
– В какое время она... в какое время она вам позвонила?
– Около десяти.
– Ну вот видите? Вы ошиблись. Вчера вечером Эви была с друзьями. У них были билеты на какую-то пьесу в театр "Билтмор Боул".
– Со мной говорила Эвелин. Я узнала ее голос. А кто еще, какая еще женщина могла бы знать такие вещи о Дугласе?
– А как вы можете быть уверены, что вам сказали правду?
– Мой сын признал, что это правда. А потом убил себя. – Верна начала раскачиваться взад-вперед, прижав руки к тощей груди. – Дуги. Дуги умер. В свой день рождения. Мы собирались его отметить... О Господи, уходите, оставьте меня одну.
– Миссис Кларво, выслушайте меня.
– Нет, нет, нет.
– Я хотела бы помочь вам.
– Уходите. У меня умер сын.
Миссис Меррик ушла тем же путем, каким пришла, – через внутренний дворик. Блэкшир дожидался ее на подъездной дорожке, подняв воротник от ветра, его губы посинели от холода.
– Я отвезу вас на работу, миссис Меррик, – сказал он.
– Спасибо, не нужно. Лучше идите к ней. – Она начала натягивать замшевые перчатки. – Слава Богу, хоть Эвелин жива. Неважно, что она сделала, но она жива. За что я и благодарю Господа.
Миссис Меррик повернулась и быстрыми шагами пошла навстречу ветру, высоко держа голову.
Глава 13
Мокрые пятна на платье, в тех местах, где она отмывала кровь в уборной публичной библиотеки, теперь уже высохли, и можно было осмелиться снова выйти на улицу. Даже если ветер распахнет полы ее пальто, никто не заметит бледных пятен на лифе платья, а если и заметит, то не поймет, что это такое.
Она закрыла книгу, которую якобы читала почти час, и поставила ее обратно на полку открытого доступа. Она никого не знала в библиотеке, и ее никто не знал. Однако опасно было сидеть долго на одном месте, особенно в тишине читального зала, потому что по временам мозг ее довольно громко тикал, как метроном, и по его ритму какой-нибудь шпион мог узнать, о чем она думает.
Таким шпионом был, например, старик, сидевший за столиком неподалеку от справочного отдела и загораживавшийся номером "Ю-Эс ньюс энд уорлд рипорт". Он делал вид, что углублен в чтение, точно мальчик, уткнувшийся в книжку с картинками, но угол поворота головы выдавал его. Чтобы старик не мог подслушать ее мысли, она начала довольно громко жужжать. Тот опустил журнал и кисло посмотрел на нее, понимая, что его обнаружили.
Проходя мимо его столика, она немного наклонилась и прошептала: "Бесполезно следовать за мной". Потом направилась к двери, запахнув полы пальто.
Она победила, конечно. Однако тиканье ее мозга становилось назойливым. Оно возникало в самые неподходящие моменты, меняясь в зависимости от интенсивности ее мыслей, и страшно было, как бы тиканье не стало оглушительным и не довело бы ее до сумасшествия.
Сумасшествие. Это слово, которым нельзя бросаться. Терола попробовал.
Она быстро спустилась по ступенькам ведущей в библиотеку лестницы и пошла на север, думая о Тероле. Она держалась с ним обходительно, вежливо. У него не было никаких оснований сказать ей то, что он сказал.
Когда он открыл ей дверь, на нем были полосатые пижамные брюки и нижняя рубашка.
– Хелло, мистер Терола.
– Тебе-то чего надо?
– Я просто подумала, что зайду и...
– Слушай, малютка, мотай отсюда. Я с похмелья.
Он начал закрывать дверь у нее перед носом, но она оказалась проворней.
– Я могла бы сварить вам кофе, мистер Терола.
– Я сто лет варю себе кофе сам.
– Значит, самое время попробовать моего. Где у вас плитка?
Зевая, он провел ее в спальню и сел на край кровати, а она включила плитку и налила воды в кофейник.
– Как это ты стала милосердным ангелом, малютка?
– Я рада время от времени постараться для друга.
– А потом, думаешь, друг постарается для тебя?
– Это было бы чудесно.
– В чем закавыка?
– В тех снимках, что вы с меня сделали, – сказала она. – Сожгите их.
– Почему?
– Я на них плохо получилась.
Его брови зашевелились, как черные волосатые гусеницы.
– Вот как?
– Сожгите их и сфотографируйте меня снова. Сделайте такие снимки, чтобы их показывали в музеях.
– Послушай, Элейн, Эйлин или как тебя там...
– Эвелин.
– Послушай, Эвелин, будь пай-девочкой и шагай домой, а я подумаю над твоим предложением.
– Вы этого не сделаете.
– Что ты, конечно, сделаю.
Он лег на кровать и прикрыл одеялом нижнюю часть тела до пояса.
– Вы обещаете, мистер Терола?
– Что?
– Сделать меня бессмертной?
– Рехнулась ты или что? – сердито сказал он, взбивая подушку. – Услышат люди такие слова и упекут тебя в дурдом.
– Мистер Терола...
– Уматывай, я сказал. Сегодня мне не до тебя. Славно провел ночь.
– Мистер Терола, как вы думаете, я хорошенькая?
– Великолепная, – сказал он, закрывая глаза. – Просто милашка.
– Вы смеетесь надо мной.
– Нет, не смеюсь. Зачем мне это надо? А теперь будь пай-девочкой, исчезни, Эйлин.
– Эвелин, – сказала она. – Э-ве-лин.
– Ну да, конечно.
– Скажите: Эвелин.
Терола открыл глаза и увидел, что она склонилась над ним.
– Да что с тобой, малютка? Ты сумасшедшая?
Сумасшедшая. Такими словами не бросаются.
* * *
Заворачивая за угол, она оглянулась на библиотеку. Шпион, загримированный под старика, стоял на лестнице и наблюдал за ней, держа под мышкой "Ю-Эс ньюс энд уорлд рипорт". Она бросилась бежать.
Старик вернулся в библиотеку и остановился у справочного стола, за которым сидела рыжая девица, обложенная телефонными справочниками по всем городам страны.
Девушка улыбнулась и сказала:
– Я уж было подумала, вы опять сбежали с нашим журналом, мистер Хофман.
– На этот раз нет. Вы не обратили внимание на молодую женщину, которая только что вышла? В темном пальто.
– Да нет. А что?
– Последние полчаса я наблюдал за ней. Она показалась мне очень странной.
– У нас здесь бывает немало странных людей, – бодро сказала девушка. – Публичное заведение, сами понимаете.
– Я подумал, что, может быть... В общем, я случайно заметил на груди ее платья пятна.
– Наверно, ела спагетти за ленчем. Знаете, какие они скользкие?
– Все то время, что я за ней наблюдал, она держала перед собой открытую книгу, но не читала. Книга, кажется, о птицах, точно не скажу, глаза уже не те, что прежде. Когда она уходила, то наклонилась ко мне и что-то шепнула. Я не разобрал, что именно. Странно, правда ведь?
– Довольно странно.
– Я и подумал, не позвонить ли в полицию.
– Ну вот, опять вы за свое, мистер Хофман, все выдумываете!
* * *
Из-за тиканья в мозгу и страха перед шпионами она старалась не заходить в один и тот же бар дважды, но было трудно отличить один бар от другого, они были так похожи. Как будто интерьер, неоновые вывески, мебель, завсегдатаи, бармены – все поступило партиями из одного и того же универмага.
Существенным различием было расположение телефонной кабины. В баре "Мекка" она располагалась в дальнем конце зала, рядом с мужской уборной, и была скрыта от взглядов сидящих за стойкой большой кадкой с филодендроном.
Плотно закрыв за собой складывающуюся дверь, она почувствовала себя в безопасности и тепле, вне досягаемости посетителей, как ребенок в игрушечном домике или поэт в башне из слоновой кости.
Она набирала номер, улыбалась, глубоко вдыхая затхлый воздух бара, словно это был чистый кислород. Крествью, 15115. Пока ждала ответа, складывала цифры. Получилось тринадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19