Видишь ли, он говорит, что якобы не припомнит, имелось ли у него намерение нанести этой девушке оскорбление…
– Я не говорил этого, Квентин, – перебил его Эдвард. При этом щеки его запылали ярче. – Повторяю: я твердо помню, что у меня не было таких намерений…
– Я знаю, – Квентин не обратил на его слова никакого внимания, как будто они его совсем не интересовали. – Но воспоминания могут оказаться обманчивыми, особенно если человек попадает в такую переделку, как эта. Ты разговаривал с девушкой, папа, находясь с ней в одном купе. И ты признался, что она показалась тебе симпатичной и вполне привлекательной. Она стояла там, у окна, очень близко к тебе, и – как бы отвратительно это все ни звучало, но нам приходится смотреть правде в глаза – она, вполне вероятно, наслаждалась твоим к ней вниманием и слегка вела тебя на крючке. Затем… случилось то, что случилось. Тебе кажется, что ты отлично запомнил, кто и что делал дальше… Но ты ведь, вполне возможно, и ошибаешься…
Хью не выдержал и вмешался.
– Квент, я не совсем понимаю, что конкретно ты предлагаешь?
– Прошлым летом, – начал Квентин спокойным, убедительным тоном, – папа перегрелся на солнце, и у него случился удар. Вы знаете, его долго преследовали мигрени. У него даже дважды случались короткие обмороки, после которых он ничего не мог вспомнить. Так вот, на прошлой неделе он также много бывал на солнце, к тому же он сообщил мне недавно, что опять вернулись мигрени. Кто из нас сможет наверняка утверждать, что последствия солнечного удара полностью устранились, какими бы они ни были? Дело в том, что по характеру обвинения… Я повторяю, по характеру обвинения он сделал нечто такое, чего бы он, и мы все прекрасно об этом знаем, никогда бы не сделал в нормальном психическом состоянии. И если он после нашего разговора сейчас же направится в суд и объяснит, что он не имел никаких намерений оскорбить эту девушку – что и в самом деле является правдой, – расскажет там о последствиях солнечного удара и обмороках, пообещает вновь подвергнуть себя осмотру врачей и выразит свои сожаления по поводу происшедшего, – тогда, я уверен, они снимут с него обвинения, и на этом все прекратится.
– И он уйдет из суда всего лишь с пятном на собственной совести! – гневно воскликнул Хью. – Именно наш отец и никто другой в целом мире. Страшно даже подумать об этом!
– Не стоит воображать, что мне это нравится, – возразил ему Квентин. – Я только пытаюсь сделать хорошую мину при очень плохой игре. Что бы мы сейчас ни затеяли, все будет выглядеть отвратительно!
– Но Боже мой, Квентин, он же не начальник отряда бойскаутов, добровольно согласившийся на полгода «исправительных работ» в лагерях. Меня мутит при одной только мысли об этом.
– Но ведь это не хуже, чем полгода тюрьмы?
Из угла, где сидел Лэтимер, послышался вздох, и Эдвард медленно приподнялся, как бы не в силах слышать продолжение разговора. Это был уже не тот спокойный, уверенный в себе человек, каким его видели на прошлой неделе. Лицо его казалось сконфуженным, а голос стал надтреснутым и сиплым. Впервые в жизни всех троих разделял незримый барьер.
– Я знаю, Квентин, ты предлагаешь лучшее на твой взгляд решение, – тихо сказал Эдвард. – Я очень ценю твою мысль. Но я бы не смог поступить таким образом. Я очень ясно все помню и вижу, что девушка по причинам, известным ей одной, выдвинула против меня лживое и злостное обвинение. Обдумав случившееся, я знаю наверняка, что не совершал ничего такого, чего бы мог впоследствии устыдиться. Это она на меня напала – она вцепилась в меня как кошка, вынудив начать защищаться, это она позвала на помощь, желая получить доказательства моей вины. Не спрашивайте меня, почему она это сделала. Я не знаю причины. Я не ставлю также под сомнение и честность свидетельских показаний, но, по всей вероятности, они просто ошиблись. Такова истина, и именно это я собираюсь сказать на суде. Больше я ничего не могу, – Эдвард встал и медленно направился в сад. Хью первым нарушил молчание.
– Бедный наш старенький папа! Ему кажется, что все от него отвернулись. Квент, я чувствую себя просто предателем.
Квентин поднялся, начав расхаживать взад и вперед.
– Все улики против него, Хью, не осталось ни единой лазейки. Я полночи не спал, все думал об этом. Здесь прямо круговая порука! Дружелюбие девушки, которое мужчина мог воспринять как поощрение своим действиям. Исключительный повод – соринка, попавшая в глаз. Ее крики о помощи, ее поведение и слова, вполне естественные для такой ситуации. Искренняя реакция человека, прибежавшего ей на помощь, и его полная убежденность. И теперь еще Сэйбертон с его проклятым заявлением о том, что ей силой откинули голову. Отец говорит, что не мог с ней справиться, но на вид она очень хрупкая. Для того чтобы высвободиться из ее цепких объятий, совсем не нужно было выпихивать ее голову из окна. Сэйбертон не стал бы давать показаний, если бы и впрямь не видел все это. Вряд ли он стал бы вредить Лэтимеру, скорее напротив. Он даже не знал, что это был папа, пока не добрался до станции – он просто пытался выполнить свой долг. Когда он увидел, кто был обидчик, он пришел в неописуемый ужас.
Хью неохотно кивнул головой.
– Теперь, когда ты все объяснил, я начал тебя понимать… – с минуту он отрешенно молчал. – Скажи, ты и впрямь полагаешь, что старик мог напасть на нее в болезненном состоянии, сам не зная, что делает, или все это лишь адвокатские выдумки?
Квентин немного подумал.
– Папа всего-навсего человек, и он еще не настолько стар, чтобы не хотеть поцеловать симпатичную девушку. Но если бы он это сделал и в результате попал в переделку, он бы сказал нам об этом, я просто уверен. Он никогда нам не лгал. А все это значит, что он действительно болен. Я понимаю, он думает, что все прекрасно помнит, но, очевидно, он ошибается. Я думаю, он действительно напал на нее и применил даже некоторую силу, когда она начала вырываться… Но он и понятия не имел о том, что он делает, все его воспоминания искренни, хотя слегка однобоки.
– Все это так на него не похоже, – с отчаянием отвечал Хью. – Я бы поклялся, что он чужд любому насилию, в здравом уме или нет. За всю свою жизнь он и мухи пальцем не тронул. Может ли человеческая природа поступить столь предательски и столь неожиданно для самого человека?
– Честно говоря, Хью, не знаю. Хорошо бы уговорить его показаться врачу.
– Квент, на это он ни за что не пойдет. Мы зря потратим порох.
Квентин мрачно кивнул. Эдвард бывал нестерпимо упрям, если принимал какое-то решение.
– И все же нам стоит попробовать.
– А если он не согласится? Что предпримем тогда?
– Что ж, если уж он уперся и решил настаивать на своем, нам придется пройти через все. Я найму знакомого адвоката, и мы попытаемся вытряхнуть из жизни этой девчонки то, что вывело бы на след. Со временем попытаемся уломать и свидетелей, убедить их, что они могли ошибиться. Больше мы ничего не придумаем, и шансы у нас – один против тысячи.
– Ты говорил, обвинения пока нет?
– Да, но его предъявят, и очень скоро. Сделав заявление, девица отправилась дальше и села в тот же вагон. Полиции понадобится некоторое время для того, чтобы ее разыскать. Ты знаешь, в нашем районе она не отличается быстротой, да и дельце слегка щекотливое.
– Может, тебе стоит повидаться с Эйнсли? Квентин задумался.
– Это ничего существенно не изменит, но он хоть расскажет, что происходит на самом деле. Неудобно, конечно, но какой же смысл дружить с главным констеблем, если не можешь к нему обратиться, попав в беду? Скорее всего я ему позвоню.
– Это необходимо, – посоветовал Хью. – Во всяком случае это лучше, чем сидеть и ждать исхода событий, – он посмотрел в окно с самым несчастным видом. – Боже! Вот уж никогда бы не поверил, что такое может случиться с отцом!
Глава 4
И начался длинный тягучий день. Сразу же после ленча Квентин, созвонившись с главным констеблем, уехал на встречу, Труди отправилась в магазин, Эдвард, написав письма и отправив их по почте, надел свою старую шляпу и вышел в сад покосить траву возле клумбы. Хью время от времени наблюдал его в просвете между деревьями, когда отец останавливался подправить косу или немного поболтать с Кэрол Энн, старательно сгребавшей граблями сухую траву. После своей короткой, но пламенной речи Эдвард, казалось, выбросил все происшедшее из головы, и из всех четверых, собравшихся утром за завтраком, казался самым спокойным. Квентин сидел с мрачным видом, Труди была преувеличенно вежлива, Хью слишком много болтал… Только виновник всего происшедшего вел себя как ни в чем не бывало. Его спокойствие казалось настолько невероятным, что Хью еще больше встревожился. Таким беззаботным мог быть малый ребенок, не ведающий, что творится вокруг.
Теперь, когда у Хью появилась возможность как следует поразмыслить, он находил все меньше и меньше просчетов в версии Квентина. Чем больше он думал о предъявленном обвинении, тем более сокрушительным оно ему казалось. Он столь же мало, как и Квентин, верил в то, что свидетели захотят изменить показания. Он даже хотел бежать в Соутгейт Милл, чтобы поговорить с Сэйбертоном, но потом передумал. Джо уже дал показания и будет настаивать на своем, сколь бы он сам внутренне не противился этому. Квентин был прав: единственный выход – спасти Эдварда от него самого. Так или иначе, ради него или ради всех них, он должен пройти медицинский осмотр. Раз он не способен на разумные действия, не стоит ему потакать, поощряя упрямство. Хью тяжело вздохнул, вспоминая, каких трудов им всем стоило прошлым летом убедить отца показаться врачам.
Хью решил помочь Кэрол Энн в надежде хоть немного отвлечься, когда в дверях появилась Труди, ходившая по магазинам. Поставив корзинку рядом со стулом, она разрыдалась.
– Ах, ради Бога! – воскликнул Хью, жалея в глубине души, что бедная Труди становилась еще большей простушкой, когда столь искренне предавалась слезам. – Я прошу тебя, перестань! Ты устроишь здесь наводнение.
– Я ничего не могу с собой сделать, – прорыдала она. – Все так ужасно! Все только об этом и говорят.
– А ты ожидала другого?
– Но это же несправедливо! Миссис Бэрден сказала, что все, кто был с утра в магазине, так плохо настроены против папы. И многие говорили ужасные вещи.
– Которые она с явным удовольствием пересказала тебе? Я в этом нисколько не сомневаюсь.
Внезапно он понял, как нелегко придется Труди, и искренне посочувствовал ей:
– Не бойся, старушка, со временем все забудется. Нам и без сплетен сейчас нелегко.
– Но ведь его так любили – все как один. Ведь он для них столько делал! Где же их благодарность?… Миссис Хоккинс сказала, что нужно устроить показательный суд! – Труди снова расплакалась.
– Ну что ты как маленькая, – успокаивал ее Хью. – Твоя беда в том, что ты так наивна. Папа играет роль поверженного кумира, а значит, каждый с удовольствием бросит в него камень. Так уж устроен наш мир…
– Ну уж по крайней мере они могли бы дождаться суда.
Хью в ответ лишь пожал плечами.
– Они уже сделали вывод, услышав версию Сэйбертона. А больше им ничего и не нужно. Уж если мы сами не уяснили себе происшедшего, то чего ждать от них?
– Но, может быть, папа болен?…
– Они об этом не знают, да и мы не так уж уверены. Во всяком случае не настолько, чтобы убедить в этом суд – вот что я имею в виду. А ты в последнее время не замечала за ним ничего необычного, кроме мигреней, конечно?
– Да нет вроде… Он, конечно, слишком во все вникает, но в целом – счастлив и безмятежен.
– Ах, ладно! Нет смысла пережевывать все сначала, – мрачно заметил Хью. – Это дело врачей, а наша задача – убедить его им показаться…
К садовой дорожке подкатила машина, и через секунду из-за угла появился бодрый и жизнерадостный Квентин.
– Привет вам обоим! – весело сказал он. – А у меня для вас новости!
– Хорошие? – с нетерпением воскликнула Труди.
– Лучше, чем я ожидал. А где папа?
– В саду. Я сейчас приведу его.
– Ну что там, Квент? – не выдержал Хью.
– Представь себе, она отказалась от обвинения.
– От чего отказалась?…
– Я все расскажу, когда придет папа. История долгая, – Квентин упал в шезлонг, нащупывая трубку в кармане. – Ты знаешь, я прямо помолодел лет на десять.
Хью усмехнулся впервые со вчерашнего вечера.
– Да нет, старик, непохоже… С таким-то брюшком? Вверх по тропинке как всегда неторопливо вышагивал Эдвард, подгоняемый Труди. Остановился и вырвал сорняк. Если бы Хью не знал его раньше, он бы подумал, что отец немного рисуется.
– Что тут такое случилось? – спросил Лэтимер, подойдя к ним поближе.
– Папа, иска не будет.
– Вот как? – Эдвард сел, удобно скрестив свои длинные ноги. – Это уже интересно.
– Я не поверил своим ушам, когда Эйнсли сказал мне об этом. Кажется, девушка изменила свои показания.
Лицо Эдварда просветлело.
– Ты хочешь сказать, она признала свою вину?
– Не совсем, но частично. Мы могли узнать об этом и раньше… Как я и думал, полиция не смогла разыскать ее сразу. Лишь вчера вечером они беседовали с Джо Сэйбертоном, а также с этим вторым свидетелем – Вильями. Ну а девушка куда-то исчезла… Сегодня утром они всерьез принялись за дело – Эйнсли и не скрывал этого, навели справки в Лондоне, подозревая, что она вернулась домой. Их подозрения подтвердились: она действительно вернулась сегодня, и утром к ней приходили из Скотланд-Ярда.
– И что же она им сказала? – тихо поинтересовался Эдвард.
– Сказала, что все хорошенько обдумала и не будет предъявлять иск в суд. Еще она говорила, что мужчина, ехавший с ней в купе, имея в виду тебя, папа, относился к ней хорошо на протяжении всей поездки, и что он ей даже понравился… И ей начинает казаться, что она сама спровоцировала его или даже побудила к действиям. Так или иначе, она готова взять на себя пятьдесят процентов вины. Она также сказала, что мужчина схватил ее очень грубо, и она испугалась или была уже чем-то расстроена – вот почему она так кричала на станции… Теперь, хорошенько все взвесив, она поняла, что он не хотел причинить ей вреда, и не жаждет отмщения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27