Демина задевало такое оголенное определение дела, которым они занимались. Люди даже перед собой немного лицемерны. Одни только говночисты знают, что им выпала доля копаться в дерьме, и копаются в нем, не стесняясь этого. Все остальные, делая даже говенные дела, убеждают себя в том, что осчастливили человечество одним своим появлением на свет. Так устроена наша психика. Даже собственные преступления мы готовы объяснять так, чтобы те выглядели простительными.
— К тому, чтобы никто из вас не унижал себя в мыслях, считая, что дело, за которое мы взялись, нечестное…
— Но не очень моральное, разве не так?
Теперь спросила Верочка.
— Милая, о какой морали можно вести речь? Что это вообще такое? Если на воровской малине, на конспиративной встрече три пахана принимают решение провести «стрелку» и перемочить противников — мораль обязывает такое считать преступным. Это осуждают все — политики, пресса, законопослушные граждане. Но вот в Кремле, на такой же конспиративной встрече, президент и его камарилья… Называть фамилии? Нет? Конечно, вы их знаете. Так вот, камарилья принимает решение вызвать на «стрелку» целую Чечню, замочить побольше чеченцев, нисколько не жалея своих, — это что, морально? Нет? Почему же тогда Конституционный суд России сказал: все нормально, президент имеет право принять решение и послать на убой своих избирателей. Даже если это все ради собственного интереса. Вот и цена морали, в которой воровские паханы осуждаются, а паханы государства — поддерживаются законом.
— И что же делать? — Голос Верочки звучал встревоженно.
— То, что мы уже делаем. Быть бедным, ждать, когда тебе выплатят зарплату, — дело постыдное. Ворюга ездит на «Мерседесе», его все знают и в милиции и в прокуратуре, но ничего против сделать не могут. Значит, главным мерилом силы и власти стали деньги. Вы хотите выжить? Принимайте условия, которые вам предложили. И не надо рассуждать. От этой русской болезни стоит лечиться…
— Будто вы не русский, — обиженно заметил Демин.
Крюков только пожал плечами.
Ночная беседа оставила у всех тяжелое чувство, но к теме они больше не возвращались.
Акт девятый
Мишин в паре с Деминым вышли на разведку подходов к базе. Шли лесом, стараясь держаться в стороне от всего, что хоть маломальски напоминало тропы, натоптанные людьми. Они прошли не менее километра, когда оказались у лесной дороги. Судя по многим признакам, ею давно никто не пользовался. Да и зачем, если здесь можно было проехать только верхом или на телеге, а их в округе скорее всего не осталось.
Жестом показав Демину, чтобы он оставался на месте, Мишин быстрым шагом пересек дорогу и собирался снова углубиться в лес.
— Стой!
Хриплый голос прозвучал справа сзади. Мишину показалось, что он внимательно осмотрелся, прежде чем пересечь открытое пространство, а вот не получилось. Чего-то он недоглядел. И недоглядел сильно: впереди, слева из-за кустов, поднялся человек в камуфяже и мягкой кепочке на голове. Значит, противников двое. Один — впереди, второй — сзади. Подтверждал это ствол автомата, упершийся в левую лопатку.
Мишин медленно поднял руки, обдумывая, что предпринять.
— Ходи!
Автомат подтолкнул Мишина в спину, показывая куда идти.
— What are you? — Мишин спросил вдруг по-английски. — Кто вы? — И сразу же как мог сложил сербскую фразу: — Не схватао. Do not understand. He понимаю.
— Енглез? Прокляти био! Будь ты проклят! Никола, это енглез!
Ствол автомата отодвинулся и перестал давить в спину.
Мишин не показал растерянности. Стоявший перед ним вояк выглядел по-крестьянски смущенно: вроде бы догнал бычка, который отбился от стада, и неожиданно обнаружил — бычок-то чужой. Будь этот заросший рыжей щетиной человек кем угодно, солдаты нашлись бы как поступить. Но он оказался англичанином. А оба вояка знали, что на базе служат иностранные инструктора, в их числе, — енглезы — англичане. Правда, тип, стоявший перед ними, почему-то шлялся по горам, и, видно, не первый день. Это не составило трудностей подметить. Но, может, все так предусмотрено, и кто знает, как отнесется начальство, если патрульные обойдутся с задержанным по всей строгости: дадут пару хороших тумаков, обыщут, отберут оружие. К тому же было ясно видно, что странный англичанин — тупоглавац — тупоголовый как пробка. С таким и не поговоришь толком.
Демин мгновенно оценил опасность положения, в котором оказался напарник. Бесшумно скользнув в сторону, он возник за спиной солдата, который с автоматом стоял за Мишиным.
Быстрый бросок вперед. Демин упал на спину, вскинув оружие и снизу вверх, чтобы не задеть товарища, высадил отпущенные умным автоматом три патрона в поясницу противника. Стреляя под острым углом, он не боялся, что пули попадут в Мишина. А тот словно ждал этого момента. Он бросился на вояка, который растерянно стоял перед ним. Острие ножа уперлось в чужое горло чуть ниже кадыка.
— Сколько вас?
Мишин мало надеялся, что перепуганный парень поймет его, и удивился, когда тот, в ужасе кося глаза на сверкавшее лезвие ножа, спросил:
— Колико нас?
— Да, вас.
Смотреть в упор на мокрое от пота лицо, вдыхать гнилостный утробный запах чужого рта — дело малоприятное, и Мишин был бы рад поскорее закончить разговор, но точные ответы о том, кого они еще могут встретить в лесу, его крайне интересовали.
— Два… — Вояк с испугу икнул… — Патрул…
В тот же день после обеда группа, расположившись по периметру ограды зоны, начала наблюдение за жизнью базы.
Сведения о том, что именно в этот день учебный центр покинут выпущенные из него диверсанты, подтвердились.
К вечеру за оградой на пустовавшей до того территории стала заметна необычная суета. Из бокса открытого гаража выехал грузовик и остановился посреди плаца. За ним к тому же месту подъехала вторая машина. Из здания казармы к грузовикам без строя, цыганским табором, поодиночке и группами потянулись солдаты — крепкие парни в камуфляже и черных беретах. С собой они тащили поклажу — вещевые мешки зеленого цвета, набитые барахлом. На плече каждый нес короткоствольный автомат. Скорее всего это были «скорпионы» югославского производства.
Мишин насчитал двадцать пять человек.
Для них суета была связана с окончанием учебы, которая, как знал Мишин, больше походила на истязание. В спецназе не любят постепенности. Здесь людей сразу пробуют на излом, наваливают на них нечеловеческие нагрузки. Сломавшихся на первом же этапе отсеивают. Из выдержавших, а точнее из вытерпевших мучения, готовят профессионалов. Постепенно солдаты, которых безжалостно гоняют и в хвост и в гриву, озлобляются против всего и всех, в том числе против своих командиров.
Эта озлобленность перерастает в стойкую, но умело скрываемую ненависть ко всем, с кем приходится сталкиваться в боевом противостоянии, на ком можно будет квалифицированно выместить накопившуюся ярость. Эти люди привыкают к повышенному содержанию адреналина в крови. Обычная жизнь им быстро начинает казаться пресной. Зато меткий выстрел, бросок гранаты, удар ножом в чью-то грудь или живот доставляют искреннее и глубокое удовлетворение.
Эти люди живут в огне и сгорают от переизбытка нервного напряжения, если, конечно, не падают от пули или ответного удара клинка. Пропущенные через жернова спецподготовки, молодые бойцы радовались тому, что прощаются с учебной базой. Им, должно быть, казалось, что все самое трудное уже позади. Их это возбуждало и веселило.
Воиники загрузили скромные пожитки в машины и расселись по местам. Сипло гудя на прощание клаксонами, грузовики тронулись, держа путь в долину.
Солнце ушло за горы. Тени скал удлинились. Вода в реке стала отливать темным металлическим блеском. Заметно посвежел воздух. На востоке зажглась и засветилась первая яркая звездочка. Осела пыль, поднятая машинами. Стало тихо. Но Мишин продолжал наблюдать, стараясь определить, сколько бойцов и обслуги еще осталось на территории.
Когда совсем стемнело, из-под гаражного навеса выехал еще один грузовик. К нему с разных сторон подошли десять человек: семеро мужчин в камуфляже и три женщины, возможно, лагерные куварицы-поварихи. Скорее всего все они служили на базе, а жили в долине — в Горосече.
Через несколько минут, разрубая темень лучами фар, машина тронулась и уехала.
Пришло время начинать операцию.
Сквозь очки было прекрасно видно, что периметр охраняемой зоны перекрыт инфракрасной сигнализацией. Три невидимых простому взгляду луча на разных уровнях один над другим протянулись вдоль границы участка. Они не оставляли посторонним никаких шансов пересечь линию контроля незамеченными. Всякий, кто случайно или намеренно попытается проникнуть за ограждение, неизбежно заденет невидимый луч. Произойдет затемнение объектива приемного устройства и сработает сигнал тревоги.
Мишин с одобрением подумал о Крюкове, который задолго до начала операции сумел собрать и проанализировать информацию об охране «Зеленой песницы». Эта осведомленность позволила загодя продумать меры подавления сигнализации, захватить с собой необходимое снаряжение.
Преодолевали барьер сигнализации вдвоем.
Мишин достал из ранца принадлежности, запаянные в полиэтиленовую пленку. Затем установил портативный инфракрасный излучатель, исполненный в виде карманного фонарика. Пользуясь очками, совместил ставший видимым луч с фотоэлементами приемного блока. Теперь можно было спокойно пересечь пучок инфракрасного света, который испускал стационарный ИК-излучатель.
Но делать это ни Демин, ни Мишин не спешили. Им хотелось получше разобраться в особенностях поведения часовых. На это ушло не менее часа. За этот срок удалось увидеть и понять многое.
Часовые не стояли на месте. Они то и дело передвигались вдоль внутренней стороны ограды. При этом их действия подчинялись определенному алгоритму. Начиная движение от углов охраняемой линии, постовые шли навстречу друг другу, сближались, останавливались и снова расходились, направляясь к своим углам. Внешне, особенно днем, такая синхронность, безусловно, производила на начальников приятное впечатление. Военные любят видеть проявления высокой четкости и однообразия в действиях подчиненных. Однако в условиях ночи маятниковая размеренность движений караула играла против него.
Понаблюдав, Мишин и Демин дождались смены часовых. Новые солдаты, заступив на пост, продолжали обход участка тем же методом, что и те, которых сменили.
Убирать часовых решили в дальних точках их маршрута.
Когда солдаты сближались, Мишин за спиной постового ужом проскользнул инфракрасный барьер и заполз в неглубокую выемку, мимо которой часовой проходил, возвращаясь после встречи с напарником. Демин проделал тот же маневр с другой стороны. Он тенью проследовал за караульным, быстро прополз до деревянной будки и спрятался за ней.
Для часовых нет ничего опаснее, нежели регулярное повторение одних и тех же действий-Они создают у охраны стойкую уверенность в правильности своего поведения, притупляют бдительность. Служба становится делом рутинным, кажется отбыванием нудного номера. Под обаяние беспечности особо часто подпадают солдаты, обстрелянные в боях. Тишина глубокого тыла действует на них разлагающе.
Часовой, которого на себя взял Мишин, после встречи с напарником шел в обратную сторону маршрута не торопясь. Заядлый курильщик, он покуривал сигарету, пряча огонек в ладони. Старался, чтобы его прегрешения не заметил товарищ. Последние двадцать метров до места, где он выбрал позицию для атаки, Мишин преодолевал не менее четверти часа.
Он полз осторожно, боясь выдать себя неосторожным движением: медленно поджимал ногу, тихо выносил руку вперед, осматривался, подтягивал тело… Так не спеша взбираются на деревья южноамериканские ленивцы. Несмотря на плавность движений, Мишин нервничал. Неожиданно для себя самого он утратил чувство времени и не мог сказать, сколько его прошло с момента, когда была преодолена ограда зоны. Он убеждал себя, что в неторопливости заложен успех, но сдерживаться становилось все труднее. Казалось, что если еще затянуть время, то его может не хватить на то, чтобы в сумерках довести операцию до конца.
Темней фигура часового ясно просматривалась на фоне неба. Он неторопливо шагал к точке, где обычно поворачивался, чтобы двинуться назад.
Дошел, потоптался на месте, потом зашагал обратно. Было странно чувствовать, что жизнь человека, идущего тебе навстречу, уже расписана, и приговор отмене не подлежит. А человек, которому он вынесен, об этом никогда не узнает. Кто расскажет, о чем на последнем стометровом отрезке, отделявшем жизнь от смерти, мог думать солдат? О том, как набить живот, вернувшись в караульное помещение? Или о девушке, которую оставил далеко от места, где протекает служба? Во всяком случае, не о проблемах вечности, о смерти и бессмертии, думал он, делая последний шаг.
Мишин ждал.
Часовой поравнялся с ним.
Мишин приподнял автомат, нацелил ствол в точку, где шея солдата вырастала из плеч. Потянул спусковой крючок. Металлический звук затвора, сорвавшегося с боевого взвода, показался удивительно громким. Но часового он всполошить уже не мог.
Выстрел хлопнул, и солдат упал лицом вниз, повинуясь инерции движения. Первым о землю с лязгом стукнулся автомат…
Мишин трижды щелкнул переключателем рации и подал сигнал своим, что можно идти вперед.
Почти в тот же миг тремя щелчками просигналил Демин. Он, в свою очередь, убрал часового на втором плече охраняемой зоны.
Две группы с двух направлений медленно стягивались к центру базы.
Мишин и Демин подбирались к складскому ангару слева. Лукин и Крюков двигались к нему справа. Верочка, периодически меняя позицию, прикрывала отряд с тьша. Если произойдет что-то непредвиденное, она замкнет кольцо круговой обороны.
Мишин двигался осторожно и неторопливо. Он ступал с носка на полную стопу. Растяжек и мин бояться не приходилось. Только безрассудному человеку могло прийти в голову минировать территорию, охраняемую по периметру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45