Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас дорогой прямой, по дороге тех, которых ты облагодетельствовал». Короче, Мишин, при всем моем уважении к Духову я бы к нему с такими словами не обратился. Они ему не по чину.
Духов сдержал шаг и оказался возле собеседников.
— Ты слушай, Сережа, слушай. Галеб тебе объяснит, что положено говорить Богу, а что майору.
Они засмеялись негромко, как велела обстановка.
— Галеб, — сказал Духов, — есть разговор.
— Слава Аллаху! Думал, ты меня и слушать не пожелаешь.
— Это почему?
— У тебя скорее всего уже готов план. Я его могу поломать. Тебе это не понравится.
— Обижаешь, амер. Мне твое мнение очень дорого. Сколько дней, как ты с базы?
— Только вчера там был.
— Значит, впечатления свежие. Что у них?
— Главное — базу принял новый начальник. Амер Аманшах. Определить, чей он, пока не удалось. Выскочил откуда-то из глубины оппозиции. А там, как ты понимаешь, сплошная муть. Кто-то что-то перемешивает, откуда-то что-то всплывает, за всем не уследишь. Потребуется время, чтобы разобраться.
— Этот Аманшах обычная сошка?
— Вряд ли. Слишком велика его уверенность в себе.
— Что изменилось на базе с его приходом?
— Немало. Он сразу нагнал на всех страху. Проверил службу. Счел, что она поставлена плохо. Выгнал двух взводных из караула. Это вызвало перепуг. Поняли — у нового амера широкие полномочия.
— Что реально сделано для усиления охраны?
— Заложена основа системы ПВО. Взгляд у амера здравый — овладеть Магарой по сухопутью трудно. Значит, если возникнет желание покончить с базой, ее станут бомбить. Поэтому оборудованы четыре точки для «стингеров». И сразу прибыли специалисты — пускачи. Усилена охрана со стороны долины. Сделаны два капонира на дальних подступах.
— Серьезный амер. Может, они что-то учуяли?
— Нет, обычная настороженность. Аманшах, похоже, тертый калач. Тем более понимает, что у него товара под охраной на миллионы. И не на рубли, командир, не на афгани. На доллары.
— Что-то изменилось со стороны скал?
— Не особенно. Старый амер там постов не держал. Аманшах перед наступлением темноты высылает на гребень двух сарбазов.
— Считаешь, надо менять план?
— Нет, Гриша, менять ничего не надо. Важно все задумки исполнить ювелирно.
— Уж постараемся.
К полуночи группа прошла с десяток километров и вышла к отрогам хребта. Здесь она остановились у мазара — культового мавзолея мусульманского святого. Сооружение окружала стена. Землетрясение — зелзела — обрушило часть ограды и обвалило яйцеобразный купол. Ветры выдули глину из сырцовых кирпичей, и она осыпалась прахом, курилась при малейшем дуновении ветра.
Имя человека, удостоенного погребения в персональном склепе, забылось, на поклон сюда перестали ходить, и единственными постояльцами горестана — так пуштуны называют кладбище — остались шакалы.
После того как дозор осмотрел развалины, группа втянулась внутрь стен. Выделив два поста, Духов разрешил устраиваться на отдых до утра. Ужинали молча, не разжигая огня. Ножами кромсали консервные банки. Устало глотали тушенку. Запивали водой из фляг.
В небе дрожали яркие звезды. Из долины тянуло едва уловимым запахом дыма. Где-то далеко горела трава…
На рассвете по привычке все проснулись рано, готовые к выступлению. Идти по холодку, пока солнце не раскочегарило в полную мощь горнило дашта — пустыни, казалось не только удобным, но и разумным. Духов народной инициативы не одобрил.
— Пусть пригреет, тогда двинемся.
Заметил недоуменный взгляд Мишина и объяснил такое решение:
— Строгий распорядок и удобства жизни на войне имеют ряд минусов. Когда ходят в рейды русские? По холодку. Жару они не любят. Поэтому духи с утра усиливают наблюдение. Зато когда припечет, наблюдатели расслабляются. Потому есть надежда, что прорвемся незамеченными.
Отрогов хребта, сжимавших крутыми стенами ущелье Магары, они достигли в сумерках. В кристальном горном воздухе звуки разносились чисто и громко. В долине муэдзиназанчи — служка мечети — гнусаво выпевал слова азана — молитвы, которая звала правоверных на поздний намаз. В кишлаке диким голосом орал голодный ишак. Снизу тянуло кизячным дымом. Все говорило о том, что «спецы» прошли к цели никем не замеченные.
Солдатская мудрость глубока и всеобъемлюща. Она дает рекомендации на любые случаи жизни. Однако часто никому не удается этими советами воспользоваться, и мудрость их остается недостижимой, как светлая мечта о коммунизме.
«Ешь — потей, работай — мерзни, на ходу тихонько спи». Так сформулирован один из солдатских заветов, передающийся служивыми из поколения в поколение. Но кто, когда и где видел солдата, который бы потел за едой, мерз в жарком деле и мог вздремнуть на бегу с автоматом в руках?
«Спецы» заняли исходную позицию в сумерках и ждали, когда стемнеет окончательно, чтобы начать атаку. Смотрели не на часы, а на небо.
Вот Галеб положил ладонь на плечо Духову.
— Командуй, Гриша. Пора начинать.
Духов повернулся к своим, поднял и опустил руку.
— Пошли!
Отряд тремя группами двинулся по маршрутам, которые были определены заранее.
Две группы брали на себя прикрытие подходов к зоне хранилищ со стороны кишлака и долины. Третья спускалась в ущелье с задачей уничтожить охрану, прорваться в зону, заминировать и взорвать базу. Мишин двигался вместе со всеми, держа на изготовку АКМ-47. Страха не было. Мишин никогда не чувствовал себя фаталистом. Но опыт, приобретенный на минных полях, научил его относиться к опасности как к неизбежному атрибуту профессии.
Группу уничтожения вел сам Духов. Он шел в боевом порядке с включенной рацией, готовый и действовать и принимать решения.
Начался долгий медленный спуск в лощину по желобу водостока. Мишин придерживался левого края скал. Он знал, что каждый шаг приближает его к опасной зоне и вероятность наткнуться на караульных быстро возрастала.
Судя по тому, что рассказал Галеб о порядках в отряде, охранявшем Магару, часовые здесь не позволяли себе расслабляться. После того как двух заснувших на постах моджахедов жестоко выпороли, охранники бдели на совесть. Некоторые из них мало верили в возможность появления русских у Магары, а вот о том, что их амер может появиться здесь с проверкой, они знали прекрасно. Заставить солдат бояться командиров сильнее, чем противника, — это один из постулатов военной психологии.
Последние пятьдесят метров, отделявших его от бетонного колпака охраны, Мишин двигался боком, плотно прижимаясь спиной к скале.
Ему повезло. Часовой, который изрядно притомился, выбрался из укрытия на свежий воздух и сидел на бетонной блямбе бронеколпака, подобрав под себя ноги. Его темный силуэт выглядел рисунком армейской погрудной мишени. Попасть в такую цель с близкого расстояния Мишину не составляло труда. Он поднял автомат. Поставил переводчик на одиночный выстрел. Собрался сделать глубокий выдох, но удержался. Ему вдруг показалось, что в тишине ночи это прозвучит как шипение паровоза. Остаток воздуха он выдохнул медленно и еле слышно. Беспокойство, которое он испытал в первый момент, уступило место холодной уверенности.
Палец медленно потянул спуск.
Часто глушители не душат звук, а только снижают его силу. Те, которые раздобыл для своего отряда Духов, заметно удлиняли стволы автоматов, зато работали на славу. Выстрел прозвучал негромко, будто где-то неподалеку ударили камнем о камень. Моджахеда, сидевшего на колпаке, как ветром сдуло…
Это был первый человек, которого Мишин убил за время жизни и службы. Убил и тут же своими глазами увидел дело собственных рук. Однако бурной реакции, которую так любят показывать в кино — приступа тошноты, обалделости, позывов к рвоте — он не испытал.
В тот момент Мишин думал только о деле, которое ему предстояло. На пути к достижению цели оказалась преграда — живой человек с оружием. И он его снял, убрал с дороги.
Чтобы не оставалось помех и опасности. Ничего, кроме злорадства, Мишин в тот миг не ощущал. А злорадствовал он потому, что на войне за опрометчивость и неосторожность каждый платит сам за себя — кровью, увечьями, жизнью. Таковы правила, и не он, лейтенант Мишин, их придумал…
Быстрая перебежка. Мокрый от пота лоб. Тяжелое дыхание — в горах воздух сильно разрежен. Автомат в окостеневших руках…
В бою «спецы» сильны тем, что свою роль каждый знает точно.
Мимо бетонного колпака, возле которого лежал убитый моджахед, Мишин пробежал быстрым шагом. Производить «дострел» он не стал, хотя верить в надежность попадания с расстояния не имел права. Во всех случаях Духов требовал не жалеть второй пули.
Мишин спешил продолжить «зачистку» занятой зоны, чтобы побыстрее заняться минированием.
Зачистка — это злая атака, короткий огневой бой, когда автоматы смолят в упор, часто с расстояния досягаемости штыка.
Зачистка — это рукопашная, в которой секунды решают, кто победил — ты или твой противник. Это тяжелое дыхание, предсмертный хрип, сдавленный крик «алла акбар» или трехэтажный убеждающий мат и неизвестность, кому и куда откроют эти слова дорогу: в вечную темень безмолвия или в сады блаженства.
— Пошли!
Духов не прятался за чужие спины. Он бежал рядом со всеми. Он был впереди, на острие. Словно жить мужику надоело и в каждой схватке он норовил снова и снова испытать благосклонность судьбы.
Мишин бежал за командиром, то и дело на бегу поправляя «лифчик», забитый детонаторами и магазинами.
— Сережа! — Голос Духова звучал прерывисто и хрипло. — Пошел! Работай! Быстро!
А они уже были рядом — огромные каверны, прикрытые стальными воротами. Зато калитки для прохода людей здесь не имели запоров. Моджахед — не прапорщик Советских Вооруженных Сил. Он не сопрет из склада гранату, не уволочет «цинк» патронов, чтобы продать их на базаре в целях наживы. Если так, то зачем нужны замки?
Мишин распахнул первую калитку и вбежал внутрь хранилища. Мазнул лучом фонаря по штабелям ящиков, заполнявших штольню.
В них, судя по надписям «Made in Italy», находились противотанковые мины. Что поделаешь, страна мафии и макарон умеет делать такие вещи.
Мишин не глядел на часы. Последние два дня перед операцией он отрабатывал одно действие — закладку зарядов. И теперь в этом деле ему не могло помешать ничто — ни кромешная тьма, ни стрельба, которая раздавалась неподалеку.
Установив электровзрыватели, Мишин выбежал из хранилища, не закрывая за собой калитку. Он торопился, понимая, что успех операции теперь зависел лишь от него одного.
Когда к подрыву была готова и вторая пещера, Духов отдал приказ:
— Отходим!
Группа тут же устремилась вверх по желобу, которым еще недавно они спускались в ущелье.
Мишин сам замкнул контакты, и все равно гул, обрушившийся на ущелье, грянул для него внезапно.
Дрогнула земля. Тяжелая сейсмическая волна заставила пошатнуться скалы. Казалось, горы отторгли от себя все, чем люди начинили их чрево. Жерла каменных хранилищ отрыгнули бушующие клубы огня. Взрывная волна несколько раз прокатилась по ущелью, отражаясь от стен громким эхом. Багровые отсветы заплясали на серых подбрюшиях низких туч.
Грохот в ущелье стих не сразу. С высоты долго сыпались обломки камней. Гремели, разрываясь, боеприпасы, не успевшие сработать вместе с другими. С тяжелым стуком со скалы вниз сползла огромная глыба. Штольни, недавно прикрытые железными воротами, выглядели черными пустыми провалами, из которых полз вонючий дым. Ворота, смятые могучей силой взрыва, грудой металлолома лежали у подножия скал.
Дело было сделано.
Оглядев ущелье. Духов махнул рукой.
— Мишин, подойди.
У ног командира лежал моджахед, перемазанный грязью. Из голени, разорванной пополам, сочились остатки уже вытекшей из тела крови.
— Мишин, добей его.
Голос Духова холоден, строг, требователен.
Ноги у Мишина ослабели, сделались ватными, того и гляди подогнутся. Он хорошо понимал — этот моджахед, или «дух», как называли противника здесь, на чужой земле, только что стрелял в него, и будь он чуточку поудачливей, окажись более везучим, то убил бы Мишина. Но «духу» не подфартило. Полуживой он уже никому никогда не принесет вреда. В голову сразу пришла спасительная мысль: «Зачем? Он сам умрет через минуту».
— Лейтенант!
«Спецы» смотрели на новичка с интересом. Все они еще раньше прошли через такое, и не одна душа ушла из тела от ударов их ножей. Они давно заматерели, закостенели сердцами, и им было интересно увидеть отражение своего прошлого в человеке, который подошел к роковой черте и должен переступить ее.
Мишин поднял автомат.
— Нет. Ножом.
Будь такое приказано раньше, когда еще оставался выбор — идти в спецназ или оставаться в саперах, Мишин бы ответил Духову словом «Нет!». Отступать теперь значило потерять лицо. Мишин знал: его все равно уже не отпустят из роты, но в глазах товарищей он многое потеряет.
Вырвав клинок из ножен, Мишин шагнул к лежавшему на спине моджахеду. Тот почти не подавал признаков жизни, и его дух должен был в самое ближайшее время выйти вон, чтобы отправиться в благословенные кущи джанны — мусульманского рая — и появиться там в светлом нимбе шахида — мученика, который принял смерть за веру.
Коротко замахнувшись, Мишин ударил клинком в грудь умиравшего. Сталь вошла в тело мягко, без особого сопротивления. Лезвие, разрезая ткани, скользнуло между ребрами. Острие пробило сердечную сумку…
Сдерживая дрожь в руках, Мишин выдернул сталь из чужого тела. Клинок остался почти чистым, но Мишин не сразу вложил его в ножны. Надо было протереть металл. Подумав, Мишин нагнулся, приподнял полу куртки убитого и вытер ею нож.
Теперь к нему пришло чувство небывалой опустошенности. Убивая других, человек не становится более счастливым, не богатеет он и духовно. Осколки снарядов и пули оставляют рубцы и шрамы на телах выживших участников войны, а в их душах близость к смерти поселяет холодную пустоту, эгоизм и жестокость.
На долю Мишина выпала не одна, а целых две войны: «тоталитарная» афганская и «демократическая» чеченская.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45