Машина въехала в ворота и больше оттуда не выезжала.
- Да, но мы в лучшем случае сможем быть там не раньше чем через пять часов. Но рисковать больше мы не можем. Надо что-то придумать, чтобы подстраховаться. Вы абсолютно уверены, что это она?
- На сто процентов. Она же жила у меня в доме, я ее прекрасно знаю. Да что вы, Владимир Алексеевич, - засмеялся Олег. - Это она, вне всяких сомнений, она.
- Так она узнала вас или нет?
- Нет, не узнала. Хотя в лице что-то промелькнуло. И все-таки нет. Я спросил ее, не помнит ли она меня. Она ответила, что не помнит. Но нам не Дали поговорить, я же говорю, тот мужчина посадил ее в автомобиль, и они уехали.
- Как она выглядит?
- Прекрасно. Отлично, одета, распущенные волосы, лицо без макияжа. Автомобиль "Форд Сиерра" белого цвета. Дом хороший, видно, что не бедствует. Расспросить людей о том, кто в этом доме живет, я не могу, практически не понимаю ни слова по-турецки. А обращаться за помощью к нашим друзьям тоже не могу, дело-то уж очень интимное. Опасно разглашать, как вы полагаете?
- Согласен. Пожалуй, лучше никого не вводить в курс этого дела.
- Так что вот, хожу здесь, топчусь, бросил все дела. Хорошо, что место достаточно уединенное и никто пока не обращает на меня внимания. Но за пять часов, думаю, что обратят. Кстати, вот уже минут двадцать, как метрах в пятидесяти от дома стоит автомобиль желтого цвета. Один раз из него вышли трое людей, о чем-то переговорили и снова сели в машину. Я не знаю, может быть, у них какие-то свои дела, но я уж хочу вам рассказать поподробнее, что здесь происходит. Тем более что эти люди очень похожи на наших соотечественников, причем не самого пристойного образа жизни. И смотрят эти люди как раз именно в сторону этого дома. Так что ставлю вас в известность. Запишите, кстати, номер их машины и той, в которую села Марина. То есть Варя, - поправился он.
- Правильно делаете, что обо всем подробно рассказываете мне. - Владимир записал номера машин. - Мы не имеем права на очередную ошибку. Каковы из себя эти люди, которые выходили из машины?
- Один невысокого роста, в очках, невзрачный такой, второй высоченный, метр девяносто с гаком, весьма уголовного вида. А третий очень странный. Среднего роста, худощавый. У него такие странные волосы, мне кажется, что это парик. И брови очень странные, как будто накладные. И усы тоже. Скорее всего есть и четвертый, но он сидит за рулем, а стекла в машине тонированные, и его не видно. Я один раз прошел мимо них, они не обратили на меня внимания. А теперь я нахожусь в небольшом скверике, меня им не видно за деревьями и кустами, а я их вижу хорошо. Отсюда прекрасно просматриваются и дом, и ворота, и эта машина.
- Вы полагаете, что эти люди следят за домом, где живет Варя? насторожился Раевский.
- Трудно сказать однозначно, но исключить тоже нельзя. Так, Владимир Алексеевич, ворота дома открылись, и оттуда выезжает машина. Так... А эти люди бросаются к ней. Это бандиты! Подождите, попытаюсь помочь... Там происходит что-то нехорошее. Подождите...
Связь прервалась, и смертельно бледный Владимир молча посмотрел каким-то обреченным взглядом на Сергея.
- Что-то снова произошло? - со своей блуждающей улыбкой на губах спросил Сергей.
- Не знаю точно, - еле слышно ответил Владимир, - но полагаю, что произошло.
Он жутко тосковал по родине. Иногда эта тоска становилась настолько мучительной, что ему хотелось выть. По ночам он видел во сне заснеженные горные вершины, видел парящих между ними орлов, видел зеленые долины с пасущимися овцами. А когда просыпался, все рассыпалось, словно дым.
И он решил вернуться. Пусть не в родной дом в горном селении Абхазии, так хотя бы к своим соотечественникам в Тбилиси, в Кутаиси, куда угодно, только на родину.
Ираклию Джанава было шестьдесят три года. За спиной была долгая, полная тревог и проблем жизнь. В восемнадцать лет он убил кровного врага своей семьи и попал за решетку на восемь лет.
Его жизнь могла закончиться буквально в первый же день, когда он попал в зону строгого режима неподалеку от "солнечного" Магадана. Чем-то не приглянулся этот молодой черноглазый открытый парень угрюмым замордованным зэкам. Слово за слово, он в долгу тоже не остался, и ночью до его горла уже дотронулось лезвие острого, словно бритва, ножа. Уже впоследствии он понимал, что его не пугали, его бы обязательно убили, если бы не тот человек, который спас ему жизнь.
Оскару Рубановичу, осужденному на десять лет строгого режима по знаменитой пятьдесят восьмой статье, было тогда, в пятьдесят третьем году, где-то лет сорок пять. Он выделялся среди политических заключенных своим резким непримиримым характером, желанием постоянно вступиться за кого-нибудь, вмешаться в кровавую потасовку. К тому же он был очень силен физически, в молодости занимался борьбой, причем выступал в тяжелом весе. Его могли убить десятки раз, однако какие-то силы словно берегли его.
Повезло ему и на этот раз. А особенно повезло Ираклию, что в ту минуту, когда холодное лезвие ножа дотронулось до его горла, Оскар не спал.
Жутким ударом ноги в позвоночник он отключил зэка по имени Туз, который собирался перерезать молодому грузину горло. Туз не успел сделать всего одно, последнее, роковое движение своим ножом разбуженные шумом зэки пришли к нему на помощь. Завязалась потасовка, жестокая, бескомпромиссная. Оскар дрался, словно лев, и Ираклий, вскочив с нар, стоял насмерть рядом с ним. Их ярости не было предела. И уркаганы отступили перед ними. А Туз так и остался на всю жизнь в полусогнутом состоянии.
"Ничего не бойся, - посоветовал Ираклию Оскар. - Я устал бояться. Мы всегда всего боялись, начиная с семнадцатого года, мы живем в постоянном страхе перед силой, оттого, кстати, так замечательно и живем. А я плевать на них хотел, пусть уродуют, пусть прирежут. Мне терять нечего, нет у меня ни дома, ни семьи. А в этом, между прочим, надо тебе сказать, есть большое преимущество. С тридцать пятого года по лагерям мотаюсь. Первый раз получил три года за лишнее слово в хорошей компании, отсидел, вышел; всего семь месяцев на воле погулял, и снова взяли. На сей раз уже восемь лет дали, якобы за участие в троцкистской организации. Война в сибирском лагере застала, попал в штрафбат, ранен был в Сталинграде, потом снятие судимости, воевал до последнего дня, до Праги дошел. И после того ни одного ранения, ни одной царапины. А в сорок восьмом опять приняли в дом родной, без меня тут, как видно, никак не обойтись. Теперь уже червонец. Растем, растем. Первая моя жена погибла в лагере в тридцать девятом, шестилетняя дочь осталась с восьмидесятилетней бабушкой моей жены и вскоре простудилась и умерла от воспаления легких. А вторая жена, на которой я Уже, значит, после войны женился, после моего ареста, как мне сообщили, вышла замуж за энкавэдэшника. Видишь, какой интересный переплет? Чего бояться, а, Ираклий?! Давить их надо всех, как клопов, давить, и все, понял меня?
Убеждать Ираклия было не надо, за его спиной и так была кровь. Они стали дружить. И горе было тому, кто вставал на их пути.
В пятьдесят пятом году Оскар был досрочно освобожден. Но Ираклий уже никого не боялся.
Отсидев свои восемь лет, в шестьдесят первом году он вернулся в родную Абхазию, где ждали его родители и пятеро братьев и сестер. Встречали Ираклия буквально, как национального героя.
Он закончил исторический факультет Тбилисского университета, работал учителем, затем стал занимать руководящие должности. Женился, у него родилось трое детей.
События девяносто второго года в Абхазии перевернули всю его жизнь. Но до этого он успел повидаться со своим спасителем.
Найти Оскара Рубановича оказалось делом крайне сложным. И все-таки Ираклий сумел отыскать его. Оскар жил в глухой деревушке, затерянной в лесах Владимирской области. Ираклий поехал к нему.
Жил Оскар не один. С ним была красивая русоволосая девушка лет семнадцати. Ее звали Марина. С этой встречи вся дальнейшая жизнь Ираклия потекла по совершенно другому руслу.
Ираклий влюбился в эту девушку с первого взгляда. С ним стало происходить нечто фантастическое, поразительное. И он ничего не мог поделать со своими чувствами, думая только о ней. Жутко смущался в ее присутствии, начинал говорить с сильным акцентом, путая русские слова, хотя прекрасно владел русским языком, отсидев восемь лет в лагере.
Оскар заметил его состояние.
"Я спас тебе жизнь, Ираклий", - произнес он.
"Всю жизнь буду помнить, дорогой брат", - ответил тот.
"Я не для этого говорю, чтобы напоминать об этом. Я спас тебе жизнь и имею право дать тебе совет. Не рушь свою семью. У тебя прекрасная жена, трое детей. А Марина еще ребенок. Я подобрал ее в электричке, когда ей было тринадцать лет. Сейчас ей всего семнадцать. Она моя воспитанница. Я удочерил ее. И ей рано думать об этом. Ты же сильный мужчина, возьми себя в руки. Это моя просьба".
"Твоя просьба - закон", - ответил Ираклий и уехал к себе на родину. Но Марину он никогда не забывал.
Через некоторое время до него дошли слухи о смерти Оскара. А затем он стал одним из руководителей грузинской оппозиции в Абхазии.
Однажды части, которыми он командовал, взяли в плен раненого чеченца Ахмеда Сулейманова, воевавшего на стороне абхазцев. Его хотели убить, но Ираклий спас ему жизнь и отпустил его на все четыре стороны, взяв с него слово больше не воевать на стороне абхазцев. Ахмед свое слово сдержал.
Как-то Ираклию довелось попасть в дом Ахмеда, когда он по своим делам был в Грозном. Это происходило незадолго до первой чеченской кампании...
И то, что он увидел в доме Ахмеда, настолько потрясло его, что он сказал себе: "Это судьба. И никуда мне от нее уже не деться..."
- Погляди, какая девушка у меня живет, - улыбался Ахмед. - Не жена, не любовница, просто живет, и все. Очень интересная история, я тебе ее потом расскажу.
Он хлопнул в ладоши, и в сопровождении его жен в комнату вошла в длинном шелковом бордовом платье и легких сандалиях ... ОНА!
- Марина! - крикнул Ираклий, вскакивая с места, словно ужаленный.
- Ее зовут Елена, - возразил пораженный его странной реакцией Ахмед.
Девушка не узнала Ираклия. Она оживленно разговаривала на различные темы, но, как он ни пытался вывести ее на тему об Оскаре и домике во Владимирской области, она никак не это не реагировала.
- У нее потеряна память, - сказал Ахмед и, когда она вышла, поведал Ираклию о том, какие события произошли в Петербурге и в Царском Селе поздней осенью девяносто третьего года.
- Ты стрелял в нее?! - привстал с места возмущенный Ираклий, грозно глядя на Ахмеда. - Ты же чуть было не убил ее...
- Мой грех, погорячился, - вздохнул Ахмед. - Но я сделал все, чтобы вылечить ее. А что, ты был раньше с ней знаком?
- Да, - коротко ответил Ираклий, не вдаваясь в подробности. - Отдай ее мне. Ахмед долго думать не стал.
- Я твой должник. Бери, - коротко произнес он.
И все. Марина, или, как ее теперь называли, Елена, уехала с Ираклием в Абхазию.
Он бросил семью, оставил жене и детям прекрасный дом в Сухуми и переехал с ней сначала к другу в Георгиевск, а затем в свой старый дом, затерянный в горах.
Он был настолько ласков и нежен с нею, настолько внимателен к ее странной болезни, что она прониклась к нему такими же чувствами и, как ему казалось, полюбила его. Хотя этот процесс длился очень долго. Привычка к Ираклию, благодарность ему за ласку и заботу постепенно сменилась в ее душе другими чувствами. Она стала его фактической женой. А в девяносто пятом году у них родился сын. Его назвали Оскар. Радости Ираклия не было предела, сын был средоточием его любви, центром мироздания. Сын был очень красив: у него были черные кудри, голубые глаза и нежная смуглая кожа. Он был похож и на Ираклия, и на Елену.
Оскару было суждено прожить на Земле полтора года. Он умер от воспаления легких под новый, девяносто седьмой год. От горя Ираклий хотел наложить на себя руки. Но думал о Елене, знал, что она бы не выжила без него.
Узнав, что его собираются арестовать, в апреле девяносто седьмого года Ираклий с Еленой улетели на вертолете в Тбилиси, а оттуда самолетом вылетели в Стамбул. Не только боязнь за свою жизнь и свободу подтолкнула Ираклия к такому решению, это послужило лишь поводом к отъезду, просто он не мог жить там, где умер его сын. Ему нужно было разрядить обстановку. Хотя, как ему казалось, Елена переживает потерю ребенка не так сильно, как он. Ее странность проявилась и в этом. Но он не осуждал ее. Он ее вообще ни за что никогда не осуждал, принимая ее такой, какая она есть.
Они жили в Стамбуле уже второй год.
Еще в мае девяносто седьмого года Ираклий купил прекрасный кирпичный дом на высоком берегу моря. В доме было семь комнат, из застекленной ве-Ранды открывался изумительный вид на пролив Босфор, оттуда был хорошо виден мост, соединяющий Европу с Азией. Они любили сидеть по утрам и вечерам на этой веранде, пить крепкий чай или кофе и вести неторопливые беседы.
Елене нравилось в Стамбуле, она была очарована этим прекрасным городом, расположенным на двух морях и на двух частях света, любила ездить по его окрестностям на машине с шофером и телохранителем Ираклия - Георгием, приехавшим с ними из Тбилиси, любила гулять вдоль берега моря, любила подолгу стоять на высоком берегу и любоваться Черным и Мраморным морями, проливом Босфор, бухтой Золотой Рог.
Ираклий был по-прежнему ласков и нежен с ней, даже больше, чем прежде. Но он стал замечать, что порой она мрачнеет и грустнеет, что в ее душе пробуждаются давно забытые воспоминания. Он ревновал ее к ее прошлому. Он понимал, что там, в прошлом, остался какой-то любимый ею человек, о котором она ничего ему не рассказывала. То ли потому, что действительно не помнит почти ничего, то ли потому, что не хочет говорить. Но в ее голубых глазах он видел некое отчуждение, которое больно ранило его. Он любил ее все сильнее и сильнее.
Тревога накатывала на его душу, словно морские волны на берег. Он начинал испытывать давно неведомое ему чувство - чувство страха. За нее, за их счастье, за их совместную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39