Двери были закрыты, и за несколько недель воздух в комнатах раскалился до предела.
Дикон включил холодильник и переложил в него привезенную еду.
– У меня остался один час, – сказал он. – Я постараюсь вернуться завтра утром. Может быть, мы поживем здесь пару дней и решим, что делать дальше. Завтра я буду знать больше. – Он договорился встретиться с Архангелом в этот вечер, и теперь ему предстояло еще два раза проделать за рулем четырехчасовой путь – до города и обратно. Но что поделаешь – Лауре нельзя было оставаться в Лондоне.
– Ради Бога, будь осторожней, – сказала она.
– Я вернусь завтра до полудня. – В такое заверение мог поверить только ребенок, и Дикон добавил: – Если меня не будет к этому времени, свяжись с Филом Мэйхью.
Он показал ей дом. Потом они пошли на прогулку, и Дикон пропустил Лауру вперед, чтобы она сама выбирала, куда и каким шагом идти. Инстинкт повел ее к пляжу и дальше по тропинке, ведущей на утес. Она остановилась на том самом месте, где всегда останавливалась Мэгги. Дикон внутренне приготовился, ожидая, что это потрясет его, но предвкушение оказалось сильнее реальных ощущений.
– Что про вас говорили? – спросила Лаура. – Друзья и все прочие. Что вы – идеальная пара?
– Не знаю, считали ли так другие, но сами мы говорили это.
– И это соответствовало действительности?
– Не совсем так – мы называли это иначе. Мы любили нашу жизнь – нам нравилось одно и то же, одни и те же места. Нам не надо было искать счастья – так или иначе, оно всегда было в нас. Никто не тянул одеяло на себя, и мы всегда оставались самими собою без особых усилий. Потому что мы доверяли друг другу в истинном смысле слова.
– Это правда?
– Про истинный смысл слова?
– Про доверие.
Дикон пожал плечами.
– Конечно. Я же сказал.
На том месте, где они стояли, крутой подъем заканчивался. При логическом размышлении Дикон мог понять, что здесь сделал бы остановку любой: отсюда открывался самый красивый и самый высокий вид на океан. Здесь можно было перевести дыхание, особенно если тебя душит астма.
Лаура пошла вперед, ветер доносил до Дикона ее слова.
– Я не так хорошо знала Мэгги, как ты думаешь. Мы познакомились, когда я была на втором курсе, а она уже закончила обучение – сначала в Вассаре, потом в Св. Хильде. У нее была машина и небольшой домик в Порт-Мидоу – как у взрослой. Было ясно, что она из небедной семьи, понимаешь? Ее снабжали из неистощимых семейных фондов, а я в то время была довольно тесно связана с коммунистами, и было не похоже на то, что нам написано на роду подружиться. Как ни странно, мы подружились. Эта была не та дружба, которая все время растет и углубляется, скорее, это было продолжительное знакомство, но мы часто и подолгу виделись. Думаю, больше всего мне нравилась в ней ее независимость. Создавалось впечатление, что Мэгги была счастлива, когда ее приглашали в компанию, но не переживала, когда про нее забывали. Она часто пропадала на три-четыре дня, и никто не знал, куда и зачем; потом она возвращалась. В этом не было ничего особенного – просто у нее была своя жизнь, в которой Мэгги чувствовала себя легко и непринужденно. Взрослая жизнь, понимаешь? То же и с мужчинами. Ты ведь это хотел услышать, да? Что мы здесь делаем?
– Иди вперед, – сказал Дикон. – За этим поворотом тропинка станет ровнее. Да, я хотел услышать именно это.
– С мужчинами она держалась на серьезной ноге, но не позволяла себе увлекаться. Впрочем, я могу и ошибаться, это мои личные впечатления, а я тогда была молода, да и люди с годами меняются, не в пример мне. – Дикон ничего не сказал. – По крайней мере, так мне кажется. Ее связи не были тривиальными, не было в них и истеричности. Я помню несчетные ночи, которые провела с термосом кофе у своих подруг, снедаемых любовью и желанием, отговаривая их от самоубийства. Несколько раз подруги выручали меня саму из аналогичной ситуации. Но с Мэгги такого не случалось. Она отдавалась своему увлечению, пока оно длилось, и сразу же забывала про него, едва оно кончалось. Помню, меня удивляло, где она этому научилась. В моем рассказе Мэгги выглядит такой гармоничной и сдержанной, правда? Мне кажется, это то, что больше всего врезалось мне в память. Не знаю... ведь были же у нас и сумасшедшие вечеринки, и пьяные прогулки в лодках, и всякое такое; иногда мы даже упивались «до положения риз», если ты понимаешь, что я имею в виду. Впрочем, она никогда не ела много; эта привычка потом изменилась?
– Нет.
– Пожалуй, мне больше нечего о ней рассказать.
Он резко ускорил шаг и тронул ее за локоть.
– Нам пора возвращаться.
– Ты иди, – ответила она, не глядя на него. – А я еще погуляю.
– Примерно через полмили тропинка выведет к бухте.
– О'кей. – Она бы нашла дорогу и без его объяснений.
Он снова тронул ее за руку, уже тверже, но она не обернулась.
– Не надо, – сказала она. – Ты не виноват.
Дикон вернулся к машине, размышляя о том, чего ей стоило рассказать ему все это; он подозревал, что многого, но это его не остановило: он хотел знать о Мэгги все. Джон никак не мог привести в порядок свои чувства. Лаура почти все время была с ним, начиная с первого таинственного звонка, после которого она сожгла свое желтое платье. Они занимались любовью. В последние два дня она была так напугана, что было трудно определить, насколько она зависит от него. А может, и не надо определять.
...Когда Дикон дождался звонка Архангела, они поехали к ней на квартиру, чтобы упаковать ее вещи. Она нигде не чувствовала себя в безопасности. Когда Дикон уходил на встречу с Филом Мэйхью, Лаура выдернула телефонный шнур из розетки. Спускаясь вниз, Джон услышал щелчки запираемых замков. Мэйхью вообразил, что у него с Диконом есть какие-то секреты, и не захотел разговаривать в присутствии Лауры. Впрочем, Дикону и самому не хотелось приводить его к ней.
Автомобиль был запаркован с нарушением правил, рядом с перекрестком. Едва Дикон забрался внутрь, как Мэйхью протянул ему сверток.
– Знакомство с тобой чертовски опасно. Зачем тебе нужна эта дрянь?
– Я думал, что и ты сможешь узнать что-нибудь новенькое о той квартире.
– Теоретически – под семью замками.
– А на практике работает система «ты – мне, я – тебе». Ты знаешь парня по имени Маркус Архангел?
Мэйхью, казалось, удивился и в то же время заинтересовался.
– Ты связался с плохой компанией.
– Ты хорошо его знаешь?
– Довольно хорошо. Голыми руками его не возьмешь.
– Похоже, он скоро попадется.
– На этом? – Мэйхью выразительно взглянул на сверток в руках Дикона. – Ты сумасшедший. Это невозможно, Джон, даже и не думай. Нам бы очень хотелось засадить Архангела за решетку, но очевидно, что в тюрьме он опасней, чем на свободе. – Мэйхью заметно волновался. – Джон, это уже решено. Мы несколько месяцев ходили по лезвию бритвы, выслеживая этого парня, а теперь ты хочешь, чтобы я схватил его и упрятал в каталажку, как обычного уличного торговца. Кроме того, нам всем ведено держаться от него подальше, иначе начнется война в гетто. Я готов поверить, что ты не знаешь, какие ставки в этой игре, но, помимо всего, он не в твоем весе. Иди домой и забудь об этом. – Мэйхью протянул руку к свертку, но он был вне пределов его досягаемости.
– Успокойся. Ты еще не выслушал, чего я хочу.
– Если в твой план входит взятие Архангела под стражу, я не стану и слушать.
– Он знает кое-что, что мы тоже хотели бы знать.
– Мне не так уж этого хочется, это ты у нас борец за правду.
– Я только хочу, чтобы ты при этом присутствовал. Он знает тебя?
– Да, видел пару раз. Ты надеешься испугать его?
– Именно.
– Не получится.
– Там увидим, – ответил Дикон. – Ты согласен? Только побыть на виду?
– Без ареста?
– Без ареста.
– И он уйдет целый и невредимый?
– Я захвачу для него зонтик на случай дождя.
– Не шути. Этот парень держит руку на кнопке. – Мэйхью задумался. – Не знаю, Джон.
– Все равно я это сделаю. Если ты придешь, мои шансы повысятся, если нет... – Он пожал плечами.
– Черти бы тебя взяли!
Дикон вылез из машины, сжимая сверток в руках, потом наклонился к открытому окну.
– Итак – в семь тридцать, – сказал он и назвал день и место.
Мэйхью завел мотор.
– Если увидишь мою машину, значит, жди, – сказал он, глядя прямо перед собой.
Вернувшись в квартиру Лауры, Дикон прошел прямо в спальню и запихнул сверток под кровать. Потом, когда они собрались уезжать, он перенес его в машину. Они планировали отъезд на следующее утро, но приступ астмы обездвижил Лауру до полудня, полностью лишив ее сил. Дикон открыл все окна, пытаясь поймать хоть какое-то дуновение ветерка, а Лаура неподвижно сидела в кресле, время от времени забываясь сном. Когда зазвонил телефон, она проснулась, вздрогнув от неожиданности, и машинально сняла трубку – раньше рванувшегося к аппарату Дикона.
Это был не тот, кого она боялась. В ее голосе прозвучало облегчение. Дикон вернулся на кухню и снова занялся своим бутербродом.
Он слышал голос Лауры:
– Это было бы прекрасно. Я пыталась дозвониться тебе. – Она подтвердила назначенное время. – В пять вечера. Хорошо, Майлз. До встречи.
Они поели и послушали музыку. Курить Дикон уходил к окну. Лаура уехала на такси и вернулась в половине седьмого. На следующее утро они отправились в Корнуолл. Дикон не обрадовался задержке, но Лаура объяснила, в чем дело, и он понял, что это было необходимо.
* * *
Залив представлял собой узенькую серповидную полоску песка, окаймленную утесами высотой в шестьдесят футов. В теплых потоках воздуха парили чайки, огибая травянистый край утеса то сверху, то снизу. Они то широко раскрывали крылья и зависали там, то поворачивались к морю и скользили по ветру. Чисто-белое на ярко-синем, души погибших моряков.
Лаура лежала на песке, раскинув руки и глядя в бесконечную глубину неба. От отсутствия ориентиров и горизонта у нее кружилась голова. Мысленно она представляла, как Дикон едет по шоссе, подъезжает к Лондону, потом – к тому месту, которое он назначил для встречи с Архангелом. Ей хотелось, чтобы встреча побыстрее закончилась и чтобы он быстрее вернулся. Она подумала, что любит его и не знает, как ей теперь быть.
Начавшийся отлив обнажил гранитных часовых в узком выходе из залива. Жара начинала спадать. По твердым и влажным песчаным волнам Лаура подошла к узкой полоске пены, сняла туфли, вошла в воду по щиколотки и медленно побрела в дальний конец пляжа. Море было удивительно спокойным; солнце, отражавшееся в воде, слепило глаза. Лаура вернулась на тропинку и немного прошлась по ней босиком, потом по другой песчаной дорожке вернулась к дому.
Она бродила по комнатам, не находя себе места, Наконец она открыла парадную дверь и уселась на ступеньке, любуясь предзакатным багряным солнцем и неумолимо темнеющим небом. Приступы астмы измучили ее, в легких ощущалась тяжесть, словно что-то давило на них. Она задремала, проснулась, потом задремала снова.
Вдруг ее насторожил какой-то шум: откуда-то изнутри донесся звук, напоминающий ржание. Лаура замерла, прислушиваясь. Бешеная вибрация – такой звук может издавать ветер, запутавшийся в парусах, или барабанщик, выстукивающий ритм на пергаменте. Шум был тревожным, прерывистым и временами доходил до неистовства.
Она медленно поднялась, оперлась спиной о косяк и заглянула внутрь, пытаясь проникнуть взглядом сквозь тени, покрывающие пол и стены комнаты. Шум прекратился. Лаура ничего не увидела. Потом звук раздался снова, быстрый и частый, его появление в вечерней тишине было чем-то сверхъестественным. Лаура почувствовала, как что-то сжалось у нее в груди. Шум прекратился опять. Осторожно ступая, словно тишина была ее союзником, она вошла в комнату и огляделась. Все было тихо. Лишь напрягая слух, она улавливала шорох гальки, движимой отливом. Потом, заставив ее подпрыгнуть от неожиданности, снова раздался этот звук – словно билось и царапалось, пытаясь выбраться, попавшее в ловушку живое существо.
Камин был обшит толстой фанерой, которая крепилась при помощи заглубленных шурупов к прочным стоякам. Лаура вышла наружу и посмотрела на крышу. Над широким дымоходом не было «капюшона». Она вернулась внутрь и наконец поняла, что означают эти звуки – шлепанье и хлопанье крыльев, беспорядочное царапанье клюва и когтей по фанере и почерневшему от огня кирпичу. В дымоход попала застрявшая там птица. Казалось, вся комната наполнилась шумом.
Лаура начала искать отвертку или гвоздодер по всем ящикам и шкафам, но под руку попадались только кастрюли, тарелки, блюдца и чашки, ножи и вилки, фонарик, рулоны бумажных полотенец. Она взяла нож и встала на колени перед камином. Словно почувствовав ее присутствие, птица начала биться сильнее и хлопать крыльями в темноте. Нож был неподходящим инструментом для прикрученной к стоякам трехслойной фанеры. Лауре удалось отковырнуть лишь несколько щепок. Ощущая близость человека, птица обезумела от страха; это чувство передалось и Лауре. Она все упорнее ковыряла неподдающееся дерево; грудь ее сжал спазм, ей не хватало воздуха. Перехватив нож двумя руками, она попробовала всадить его в место стыка, но это было безнадежно. Установив закругленный, тупой конец ножа над швом, она начала забивать его рукой, не обращая внимания на боль, которая отдавалась в локоть. Нож немного вошел, и Лаура начала сгибать его в сторону. С коротким щелчком отломился кончик лезвия.
Судорожно хватая ртом воздух, Лаура прижалась лбом к фанерной обшивке. Птица внезапно затихла. До нее было не более двух сантиметров. Девушка представила себе расширенные от ужаса блестящие в темноте глаза птицы. Ничего не поделаешь. Она встала и отошла на середину комнаты, не сводя глаз с камина, словно ее внезапно могло осенить какое-нибудь решение. Сколько времени птица будет умирать? Небо на западе медленно темнело, линия горизонта становилась размытой и нечеткой. Лаура достала из сумочки ингалятор и поднесла его ко рту. Один вдох, второй – легкие постепенно отпустило. Птица отчаянно замолотила крыльями.
В холле зазвонил телефон.
* * *
Снаружи на здании Ройал-Альберт-Холла висели плакаты, объявления о ближайших концертах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48