Следующая новость — появление угрюмого охранника-толстяка.
— Выкладывай заработанное, Иваныч, — хрипло провозгласил Деев, вытянув перед собой мосластую руку, похожую на ковш экскаватора малой емкости. — Не желаю охранять вшивый твой дворец. И два Сашки тоже не желают — вот-вот появятся.
Действительно, на следующий же день за расчетом пришли Курцев и Галкин.
Короче, Машкин остался на стройке в полном и далеко не в гордом одиночестве. На всякий случай переписал «материальные ценности» в виде сборного железобетона, столярки, пиломатериала, кирпича, цемента. Кто знает, как поведут себя наследники банкира — вполне могут потребовать у прораба полный отчет по израсходованным материалам и деньгам. Не дай Бог, полновластным наследником Басова сделается жадный детектив Михаил. Наизнанку вывернет, кишки пересчитает — вдруг проглотил прорабишка дорогостоящую… деревяшку.
Что касается денег, можно не опасаться — каждая копейка высчитана, каждый рубль подытожен… Это — фигурально выражаясь, ибо копейки давно приказали долго жить, а на рублевку даже спичек не купишь, на метро не поедешь.
Подсчеты и сверки заняли четверть рабочего дня. Чем прикажете заниматься в остальное время? Бросить все к ядрене-фене да податься на Сретенку? Нет, так поступать не годится — вдруг заявятся банковские ревизоры, кто их встретит и проводит, кто выложит ведомости и расписки, квитанции и накладные? Да и опасно оставлять стройку на произвол судьбы — народ нынче пошел аховый, тащит все, что нужно и что не нужно, сторожей нет — Машкин один за всех: и за работяг, и за охранников.
Крепко засела в голове чиновничья пуктуальность и липкая боязливость — никакими реформами и всхлипываниями о правах человека ее не затушевать, не вытравить.
Прораб аккуратно запер ворота и калитку, внимательно оглядел все шесть ниток колючки, натянутые над мощным забором, и отправился в вагончик. Там он уселся за стол и принялся читать старые газеты месячной давности. Читал и умилялся — какое блаженное время наступит в недалеком будущем! Безработица разве-что в кошмарном сне приснится, задержки выдачи зарплаты и пенсий можно будет повидать только в исторических фильмах да в воспоминаниях очевидцев, бандиты, убийцы и рэкетиры перевоспитаются, ворюги всех масштабов и рангов внесут в казну все украденное за последнюю пятилетку и добровольно, не дожидаясь суда, поплетутся в тюрьмы и на зоны.
Тогда он ни за что не наймется в услужение к тем же банкирам — поступит на работу в органы заказчика строительства, станеи уважаемым человеком. Жена, Татьяна, почувствует устойчивый достаток, успокоится, превратится из ржавой пилы в ласковую кошечку
Нынешние мучения — временные трудности переходного периода. Ничего страшного, русский мужик ко всему привычен — выдюжит, не сломается…
Размышления прервал протяжный гудок автомобиля. Так и есть — пожаловали, либо ревизоры из банка, либо наследники. Слава Богу, он не уехал в Москву, не покинул на произвол судьбы об"ект, доверенный его заботе — никто не осмелится упрекнуть, наказать его штрафом либо увольнением.
Возле ворот припаркована хозяйская иномарка. За рулем — не Федоров, а молодой парнишка в зеленой ветровке и в солнцезащитных очках. На заднем сидении — банкирша. В черном траурном платьи в такого же цвета шляпе с вуалью.
— Феденька? — удивилась она. — А где охранник?
Машкин подошел, предупредительно снял кепку-лужковку. Вообще-то, можно было бы вести себя более раскованно, сложившиеся с банкиршей отношения позволяют подобное поведение. Но в Машкине возобладала обычная осторожность. Вдруг…
— Один я, Любовь Трофимовна. Все поувольнялись…
Дама выбралась из салона, взяла прораба под руку и повела его в вагончик. Плетется рядом, будто подследственная, скованная наручниками с таким же кандидатом в преступники. Ну, он, Машкин, — ладно, ее в чем могут обвинить?
А вдруг красотка поддалась на уговоры любовника-детектива, подсунула мужу не сладкое — горькое питье: на стакан боржоми — три капельки яда? Или подставила сонного супруга под нож Михаила?
На душе сделалось муторно, будто туда тоже накапали отравы.
В прорабке женщина сбросила шляпку, невесело улыбнулась.
— Стала я вдовой, Феденька…
Машкин особой горечи в этих словах не уловил — обычная информация, не больше. Не смоченная слезами, не подкрепленная дрожаниями губ. Зато подрисованная слабой улыбкой. Слава Богу, на отравительницу она не похожа, облегченно подумал инженер, ежели бы отравила — вела бы себя по другому: радовалась, веселилась. Ведь они с подневольным инженером стали не просто знакомыми — друзьями, незачем было бы притворяться.
— Примите мои соболезнования, — траурно наклонил лысую голову Федор Иванович. — Время вылечит…
Вдова поводила мизинцем возле носа «друга», дескать, нет, не вылечит. Горько улыбнулась, осторожно, краешком платочка, поводила по накрашенным подглазьям.
— Только сейчас поняла, каким замечательным человеком был Альфред. Внимательным, заботливым… А что до секса — это не главное в жизни, как бы это выразиться… вспомогательное, что ли… Каждый вечер, возвращаясь из банка, муж привозил цветы. А на праздник — наряды, драгоценности… Не ценила… И вот — вдова.
Уже — не бугай и не вонючий козел. Может быть, на самом деле сама себя перевоспитала. Поздно…
— Жизнь, — неопределенно пожалел вдову Федор Иванович. — Она еще не то вытворяет… Конечно, жаль Альфреда Терентьевича, хороший был человек. Но жить-то нужно. Тем более, у вас…
Едва не сказал: любовник, во время прикусил излишне болтливый язык. Стоит ли ковыряться в еще незажившей ране, лезть в женскую душу грязными лапами?
— Ты имеешь в виду Михаила?… Рассталась я с ним… Кстати, следователь ни о чем тебя не спрашивал?
— Что вы имеете в виду? Спрашивал, не без этого…
Машкин хитрил. По свойству характера — так бездарно и неумело, что Басова сощурилась и посмотрела на прораба внимательней обычного.
— О Михаиле говорили?
Странный интерес по отношению к отвергнутому любовнику. Врет, бабенка, определенно врет. Ну, что же, Машкин может и подыграть. Хотя бы для того, чтобы полностью раскрыть вдовушку. Позже расскажет об этом свояку, авось, тот раздумает подставлять несчастного инженера, переключится на более подходящую версию убийства.
Машкин все еще верил в то, что идея засадить его в каталажку не им придумана — замышлена Бабуриным. Федор Иванович, одновременно, и мечтал пострадать во имя торжества справедливости, и боялся подставить многострадльную свою голову.
— Почему я должен был говорить о вашем… друге, кто мне дал на это право? Нет, речи не было… Хочу спросить: куда подевался ваш водитель? Ну, который привозил на стройку Альфреда Терентьевича? Хороший мужик…
— Хорощий, — охотно согласилась вдова. — Вот только не повезло ему — столкнулся в темноте с грузовиком. Машина — в лепешку…
— Погиб? — ужаснулся Машкин. — Как же так? Только позавчера мы с ним разговаривали… Возле сторожки… И вдруг…
— Сейчас — в реанимации. Врачи говорят: выживет, но останется калекой. Ничего не поделаешь, дорога — место повышенной опасности. Не он первый, не он последний…
Убили, наверняка, убили! Врачи темнят, не хотят говорить вдове правду. А на самом деле, лежит сейчас басовский персональный водитель в морге, а убийцы разгуливают на свободе, посиживают в дорогих ресторанах, посмеиваются над бездарными сыскарями и наивными их помощниками. Типа инженера-чиновника.
Прочитанные детективы и зарубежные боевики немедленно всплыли в памяти, подсказывая, наставляя. Господи, да когда же это кончится? Хозяина зарезали, как поганую свинью, водителя задавили… Значит, слишком много знал Федоров, чтобы оставить его в живых… Но и прораб тоже немало знает — хотя бы о связи хозяйки с частным детективом. Подслушал вперемежку с любовными ахами-охами далеко не любовные беседы. О здоровьи банкира, составленном завещании…
Как бы его не отправили вдогонку за водителем. Судя по всему, делается это у них быстро и грамотно… Заманили банкира — ножом по горлу. Водителю подставили грузовик… Чем же «облагодетельствуют» слишком много знающего прораба — ударом ножа, пулей или кирпичем по голове?
Тело Машкина покрылось холодным потом, струйки защекотали бока, побежали по лбу и щекам. Язык распух до того, что с трудом умещается во рту, того и гляди вывалится наружу. Будто у повешенного. Начисто исчезло желание «открывать» банкиршу, пытаться поработать на следствие. Все заменил собой страх.
— Собственно, я вот зачем приехала… В банке сейчас шуруют разные комиссии, счета практически арестованы… Я не могу позволить себе тратить огромные деньги на строительство загороднего дома… Знаешь что, Феденька, давай мы временно законсервируем стройку. Хотя бы на полгода…
— Значит, я — безработный? — отрешенно не спросил — константировал инженер.
Странно, но прежней боязни и безнадежности Федор Иванович не ощутил — все затмил страх за жизнь. Да и что такое безденежье, подохнуть не дадут, на пенсионных бесплатных обедах проживет. А вот от пули киллера никто не защитит, не подставит свою грудь — ни родная милиция, ни жена, ни свояк.
— Что ты, что ты! Ни за что!… Выплачу тебе скромное выходное пособие, зарплату, премии — тысяч пятнадцать набежит. Незаметно пройдет время и мы с тобой снова займемся этим дворцом…
Любовь Трофимовна подошла к инженеру так близко, что он ощутил ее взволнованное дыхание, втянул в себя терпкий аромат французских духов. Ласковые руки легли на плечи прорабу.
Кажется, предстоит… оплата натурой. Дополнительно к обещанным тысячам. Машкин был не прочь получить и то, и другое, причем «натуры» — побольше. У него уже закружилась голова, в руках появилось нечто вроде жжения. Обнять податливое женское тело, перенести вдовушку в соседнюю комнату, где наготове стоит удобная кровать. Судя по подслушанным всхлипываниям в прорабке, где банкирша забавлялась с любовником, ему предстоят сладкие минуты. Возможно даже — часы.
И все же не верилось — чем мог покорить красивую женщину, наследницу огромного состояния лысый, немолодой, вдобавок — трусливый мужик? Умом? А ценится ли этот самый ум в обществе, в котором блистает вдовушка? Скорей всего, он — бесплатное приложение к другим достоинствам, которых Машкин лишен.
Федор Иванович нерешительно обнял женщину за талию, привлек к себе. В последний момент Любовь Трофимовна отшатнулась.
— Не надо, Феденька, успокойся, хороший мой… Не могу я так — сразу после похорон мужа… Да и вообще не могу… Прости, милый, не держи на меня зла…
Надежда на оплату «натурой» растворилась, будто выдуло ее сквозняком в приоткрытое окно вагончика. Вдруг точно так же расплывутся в воздухе пятнадцать обещанных тысяч, успокаиваясь, с тревогой подумал Машкин. Все женщины щедры на обещания и скупы на их выполнение.
Басова — не исключение.
Любовь Трофимовна походила по комнате, перелистала альбом чертежей. Внимательно изучила развешанные картинки. Будто видела их впервые. Потом повернулась к несостоявшемуся любовному партнеру.
— Собирайся, Феденька, отвезу тебя в Москву… Избавлю от толчеи в электричке…
— А как же объект?… Материальные ценности?
Банкирша отмахнулась. Дескать, пусть все проваливается в преисподнюю, главное потеряно — Альфред погиб…
Машкин хотел сесть рядом с водителем, но Басова заставила его занять место рядом с собой. Видимо, не обо всем распросила прораба, хотела до конца вызнать о допросе у следователя. Какие вопросы тот задавал свидетелю и какие ответы получал.
Не успели от"ехать, как женщина открыла походный бар, достала из него две рюмки и узорчатую бутылку коньяка.
— Помянем Альфредушку. Бугайка, — предложила она. — Каким бы он не был, но — муж.
Выпили. Машкин осторожно пригубил, будто ему налили не дорогое бренди, а отравленный напиток. Вдруг преступники приговорили его не к пуле или ножу — к отравлению. Женщина выпила по-мужски, опрокинула в жадный рот все содержимое своей рюмки. Подержала ее в перевернутом состоянии, задумчиво прослеживая стекающую каплю. Бесшабашно тряхнула головой.
— Пьешь ты, Феденька, словно не мужик — невинная барышня, — засмеялась,, оглядывая прораба захмелевшими глазами. — Неужели с бабами такой же недотрога?… Успокоюсь, минуют траурные дни — проверим, — пообещала, слегка понизив голос и положив ручку на грудь прораба.
Инженер в очередной раз испугался. Вдруг бесстыдная бабенка забудет о недавней нерешительности и даже стыдливости, захочет проверить «недотрогу» немедленно, прямо в машине. А что ей стоит приказать водителю не поворачиваться и заткнуть уши? Парнишка и без хозяйкиного приказания не вертит головой и, похоже, не прислушивается.
Нет, Федор Иванович не боится опозориться — из головы не выходит Федоров. Возможно, сексуальная дамочка и его «проверяла», а потом отправила на смерть, «родил» он очередную версию.
— Не бойся, Федя, не откушу, — продолжала резвиться красотка. — Не люблю пользовать мужиков в машине — и неудобно, и водитель может полюбопыствовать… Отложим. Лучше скажи — кого подозревают сыскари, на кого глаз положили?
Странное любопытство женщины, потерявшей только позавчера супруга! Ей бы плакать, горевать, а она то намекает на физическую близость с для чего-то нужным мужиком, то распрашивает о поведении сыщиков.
Странно все это, а все странное чревато скрытой опасностью.
— Почему молчишь? — не унималась вдова. — Мы с тобой сейчас — близкие люди: я потеряла мужа, ты, судя по всему, состоишь в чисто формальном браке. Поэтому, Феденька, не таись, откройся. Я не останусь должником — расплачусь щедро. Признаюсь, нелегко мне сейчас, до чего же нелегко! Да, я не любила Альфреда, мало того — ненавидела. А вот ушел он и — будто чего-то не хватает… Не ценила раньше мужней заботы, не замечала букетиков, которые он всегда дарил, возвращаясь из офиса… А уж драгоценности и наряды сыпались, как из рога изобилия… И вот — все в прошлом… Что мне остается?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32